Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

иного, совершенно непостижимого, как обитатель иных миров, чья жизнь нагнала его в этом монастыре или, скорее, чью жизнь он догнал, коснувшись протуберанца на лбу Татхагаты. И теперь это его весьма смущало. Потому что, возможно, свидетельствовало о невыходе из круговорота сансары, не в том смысле, как это бывает у бодисатвы, осознанно принявшем решение после достижения ниббаны остаться по сю сторону и проповедовать живым существам дхарму. Что-то свидетельствовало о его будущей вовлеченности в круг сансары, как вовлекаются палые листья и соринки в водоворот… Круг воды, вспомнил он «Абхидхармакошу», лежит на другом круге — и это круг ветра.

Рано утром он немного поведал об этом верному и проницательному Хайе. Но тот не смог ничего сказать. Ему нужны были подробности. А их и сам Махакайя не схватывал. В том-то и дело, что его кружило, как в вихре, в сфере чувственного мира. И он лишь догадывался, что этот мир еще не наступил.

В ацининском монастыре идти вместе с монахом-странником вызвались сразу четверо монахов. И они все загорелись желанием идти в Индию. А настоятель не отпустил их. Но там десять монастырей, исповедующих, правда, только «малую колесницу».

— Может быть, поэтому настоятель и не захотел отпускать монахов со мной, приверженцем «большой колесницы». Хотя между обоими учениями нет вражды и неодолимых преград, как известно. Одно переходит в другое. В «малой колеснице» просто мало людей, а в «большой» — больше. «Малая» может доставить к цели лишь монахов, а «большая» и мирян, соблюдающих правила. Цель — ниббана. Но я же не мирянин, монах. И не ем вообще мяса, тогда как тамошние монахи примешивают к еде три чистых вида мяса, то есть монахи не видят, как убивают это животное, не слышат об этом и не подозревают, что это совершено именно для них. Как это возможно, спрашивал я у настоятеля. И наверное, мой вопрос не пришелся ему по сердцу, потому настоятель воспретил монахам сопровождать меня, хотя и снабдил меня на дорогу съестными припасами. И мы расстались.

Да ехал я дальше не один, а все с тем же господином Пэй Цзюйем.

Мы миновали Цюйчжи с храмами дэвов и с храмами и монастырями Будды, хорошими музыкантами и жителями в одежде из расшитой узорами шерстяной ткани и детьми, чьи головы еще при рождении сжимают досками, чтобы они приняли зачем-то уплощенную форму, — неужели поток мыслей изменится? И они станут какими-то необычными?

Слушавшие Махакайю монахи засмеялись.

— Монастырей там еще больше, около ста, и монахов тысяча. И несмотря на то что и там исповедуют «малую колесницу», двое монахов пошли со мной — до следующего города. Но то был опустошенный резней пограничный город, люди на его улочках мелькали, как тени умерших. И монахи шли не туда, а дальше со мной. В четырнадцати ли от того города по обе стороны реки стоят два монастыря, Восточный и Западный. Они изрядно украшены трудолюбивыми и чистыми монахами. В зале Восточного монастыря лежит светло-желтый нефрит большого размера — как морская раковина, со следами ног Будды. И в день поста раковина начинает светиться. Сюда является царь со своими подданными, чтобы слушать сутры и пребывать вне суеты и заботы. Там проводят шествие статуй. И этот праздник подробно описывал Фа-сянь. Только это было уже на той стороне пустыни, в Хотане. Но действо все то же: на украшенных повозках плывут статуи будд, дэвов, бодисатв, издали подобные храму, в хоругвях и под зонтами. И царь выходит их встречать босой, с поклоном, рассыпая цветы.

До Балуцзя наш путь с Фа-сянем совпадал. Между нами были два столетия и несколько лет. Но временами мне казалось, что мы идем рядом.

На мой путь накладывались иероглифы «Записок о буддийских странах». Страну на берегу Черной воды Фа-сянь называл Шаньшань. А сейчас это — Лоулань. Я спрашивал Пэй Цзюйя, не от Фа-сяня ли пошло это название? Не являлся ли ему дух Глубоких песков, которого теперь называют Шэньша шэнь? Но господин Пэй Цзюй отвечал, что название Шаньшань известно со времен Западной Хань[193], а название Лоулань еще древнее. Почему я его так называю? Лоулань? А не Шаньшань? И я подумал, что… из робости. Теперь бы так и ответил господину Пэй Цзюйю. Но тогда я был еще молод и хотел выглядеть лучше, чем был на самом деле. И ответил, что название Лоулань мне ласкает слух. «А не шуршит песком барханов!» — воскликнул, смеясь, господин Пэй Цзюй.

Глава 25

— …Еще дальше, за рекой, есть другой монастырь, Ашэлиэр называется. Просторно там и светло! Изваяния Татхагаты прекрасные. Прибыли мы затем в Балуцзя, где хороши ткани из шерсти и войлока и много монастырей, и монахов тысяча, а исповедуют опять-таки «малую колесницу». И тут мы расстались с господином Пэй Цзюйем. Он так и не удосужился узнать, есть ли у меня разрешение, или сделал вид, что не может и подумать об ином. На дорогу он снабдил меня деньгами и провиантом. Монахи, которые сопровождали меня из монастыря в Цюйчжи, отсюда повернули назад. А со мной захотели идти трое других монахов и один мирянин из Балуцзя. Правитель города подарил нам ослов, и на них и на коня мы погрузили провиант и воду. Но места уже были другие. Воды там оказалось вдосталь, и мы опорожнили бурдюки.

С пустыней мы распрощались. Я увидел ее сверху, когда наш маленький караван взошел на Ледяной перевал[194]. Далеко-далеко колыхалось желтое марево Большой Пустыни Текучих Песков. То были владения Шэньша шэня. И я не мог поверить, что мой остов не остался там белеть среди россыпей песчинок. В третий ли раз я здесь? Смерть еще не раз была близка, но в Большой Пустыне Текучих Песков я уже наполовину был мертв. И если бы не мой Бэйхай, точно остался бы там. Пустыня с тех пор тревожила мой разум. Я навсегда запомнил пещерные небеса, увиденные там.

Что такое пещерные небеса?

О них говорят последователи учения дао. Дун тань. Пещерные небеса. Это врата в иные миры, в миры бессмертных. В горах есть пещеры, и тот, кто вступит в них, узрит иное небо, иное пространство, изведает иное время. Эти пещерные небеса искал смотритель Сада вечнозеленой горькой травы Хой Цзы-юнь, служивший и живший в окрестностях Чэнду. Пребывая вместе со старшим братом в одном из тамошних монастырей, Махакайя и познакомился с Цзякутуном, как тот сам себя называл. К нему ходили монахи монастыря за цзя ку ту[195], ибо уже в ходу была поговорка: «Цзя ку