Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Река несла откуда-то с гор свои хладные воды, тихо хлюпала.
Стас умыл лицо, напился. Выходить оттуда не хотелось. Так там хорошо было, свежо, чисто. Как в странном сне. Он еще подумал, прикидывая глубину потока, поплывет ли здесь лодочка, ну резиновая, одноместная? Пробовал ли кто сплавляться по этим подземным речкам, большинство из которых были искусственного происхождения. В незапамятные времена трудяги афганцы, дехкане тянули такие тоннели от гор в свои засушливые земли, пробивали вертикальные шурфы-колодцы, кяризы и дальше шли с ведром и заступом, никакой взрывчатки, никаких экскаваторов, только кирка, лопата, мешок, веревка, факел, горсть изюма, лепешка. И они покрыли эту землю — точнее, подземье, сетью каналов.
А началось все… в Персии. Древнейший кяриз — в иранском Гонабаде, ему две тысячи семьсот лет.
Куда может привести этот кяриз? Куда-нибудь к горам Пакистана? А может, Ирана?.. Индии?.. Нет, конечно, только к Пакистану. Индия в стороне, дальше. Иран вообще за Кандагаром и песками пустыни. А до Пакистана здесь — сто верст…
Да что он городит.
Стас снова присел над потоком и зачерпнул воды, вылил на голову. Конечно, этот кяриз уходит в другую сторону, к предгорьям Гиндукуша, к горам Искаполь, они ближе всего. А Гиндукуш… это… Переводится так: Индийская гора. Почти Индия. Ну для живущих где-нибудь в Рязани или Смоленске. Нет, до Индии на самом деле тут еще топать и топать, дорогой мистер Сюань-цзан, точнее мсье… мадемуазель. Как дивно звучит этот французский в устах Любы.
Стас вытер руки о штаны, достал пачку пакистанских сигарет и закурил. Теплый дым пахнул в остывшее от дневного зноя лицо. Он вдруг подумал о саде Фин в Исфахане, разбитом на месте выхода подземных вод в Средние века. Математик и астроном Джамшид создавал его. Это тоже своеобразная архитектура, строительство садов… Кружилась голова, и он сел. Персидскими садами он завлекал франкофонку Любу… Черт, тут же снова увидел, как повис этот информатор, выгнулся, дернулся, и на него градом посыпались бордовые ягоды сладчайшей шелковицы, оставляя на рубахе кровавые отметины. И Стас как будто очнулся, пришел в себя. Или… точнее пришел сюда, в грот неведомой страны, где находился его двойник, наверное, а кто же еще. Сам-то он, настоящий, пребывал где-то в другом месте. В саду, построенном астрономом и математиком…
Тут его окликнули. И он вышел из полутьмы грота на… божий свет. И свет этот был беспощаден. На шелковице продолжал висеть обосранный труп. Шумели моторы. Галдели царандоевцы.
Саид Джагран, разумеется, потом отомстил Мухарраму, пуштуну. И тот не мог этого оставить.
Пуштунвалай требует справедливости и возмездия.
Кочевники устраивают засаду или помогают какому-то отряду. За возмездием следует возмездие правительственных сил и шурави. Это настоящее колесо сансары, как говаривал Сунь Укун. Бацзе узрел его воочию: огненное колесо с какими-то тряпками, разлетающимися во все стороны ошметками тел, повозок, звериных туловищ. Колесо, которое гонит впереди себя Вихура с кривой ухмылкой.
И это колесо и есть история, о которой так тоскуют друзья Стаса.
И сейчас уже в воздухе ныли невидимые струнки. Скрипочки Вихуры уже дребезжали, но — беззвучно, как хлопок одной ладони дзен. Стас их предчувствовал. Они запевали в его крови.
Глава 24
И на следующий день ветер не стих. Но несмотря на это Адарак и Бандар с другими отправились после утренней трапезы в город, чтобы купить провизии. Махакайе, честно говоря, тоже хотелось пойти с ними, чтобы посмотреть город. Фа-сянь ничего не сообщает об этом городе в своих записках. И Махакайя хотел бы восполнить пробел. Впрочем, господин Пэй Цзюй, с которым он следовал до Балуцзя[189], рассказывал ему кое-что о странах, лежащих на западе. Сам он там не бывал, но читал отчеты чиновников, занимавшихся созданием управлений дуду, уездов и цзюньфу в Западном крае. Правда, об этих управлениях и о включении территорий в состав Срединного государства по секрету, с усмешкой, рёк Пэй Цзюй, с длиннющей, как обычно, жидкой, черной бородой и вислыми усами, — никто, кроме чиновников империи и самого императора, и не ведает. И вот, что ему доводилось читать об этой стране, где сейчас находился Махакайя. Государство Цаоцзюйто. В нем правят князья из Кана[190]. Войско — десять тысяч. Законы суровые, храмы еретические. За убийство и разбой — смерть. Обряд поклонения пышный — в зале с золотыми стенами и серебряным полом. Тысяча человек совершают жертвоприношение. Перед храмом лежит позвонок рыбы, и через тот позвонок проезжает всадник. Головной убор правителя в виде золотого быка. А престол его в виде золотого коня. Много слонов, лошадей, много пшеницы, благовония из Парфии — умусян: аромат пяти деревьев; ковры, киноварь, черная соль, много диких быков, синий коль[191].
Но Махакайя уже видел, что тот картограф, чьими сведениями пользовался добрый господин Пэй Цзюй, ошибался, указав, что Цаоцзюйто находится к северу от Цунлина[192].На самом деле, Цунлин — на севере, и таким образом, это государство — к югу от Цунлина. И, говоря о еретических храмах, тот картограф умолчал об этом, например, монастыре. Храм Будды, говорят, есть еще и в стенах города, и есть другие храмы Будды в этой стране.
Махакайе хотелось увидеть и тот великий позвонок рыбы, через который можно проехать верхом, и многое другое. Да все монахи монастыря Приносящего весну фламинго ждали обещанного продолжения рассказа о пути за книгами. И, когда все устроились — не в вихаре, а в зале для дхьяны, — Махакайя повел свой рассказ, снова видя этот путь и себя рассказывающего, но и себя какого-то
- Сборник 'В чужом теле. Глава 1' - Ричард Карл Лаймон - Периодические издания / Русская классическая проза
- От Петра I до катастрофы 1917 г. - Ключник Роман - Прочее
- Лучшие книги августа 2024 в жанре фэнтези - Блог