который повсюду таскал с собой точно ядро, которое привязывают в наказание.
На следующее утро французский консул представил меня господину Шкоху, начальнику полиции, который направил меня к своему делопроизводителю господину Генриху Гофману, чрезвычайно опытному полицейскому чиновнику и вдобавок очень любезному человеку. Я рассказал ему о своем вчерашнем открытии, и он тотчас же распорядился отправить одного из своих агентов на рынок, адрес которого я не забыл записать накануне.
Затем господин Гофман пригласил меня завтракать с ним и с комиссаром полиции, господином Федором.
Когда мы выходили из-за стола, агент возвратился и сообщил, что все чемоданы этого образца делаются в Бреслав-ле, на большой фабрике дорожных вещей господина M. M.
Тогда я вручил сыщику мой чемодан, с которым он отправился на фабрику. Скоро он вернулся в сопровождении самого фабриканта, который принес дощечку, на которой был наклеен кусочек полосатой бумаги, совершенно одинаковой с подкладкой в чемодане Геслера.
Господин M. M. тотчас же узнал, что чемодан сделан в его мастерских, но он решительно не мог сказать, кто его купил, так как ежегодно продавал тысячи таких простеньких и грубых рыночных чемоданов, цена которых, насколько мне помнится, не превышала трех марок.
Это был ничтожный успех, но все-таки уже шаг вперед. Господин Гофман, принявшийся за дело с такой горячностью, за которую я не находил слов благодарности, немедленно разослал своих агентов навести справки обо всех Геслерах в Бреславле, — а их там несть числа. Сыщики возвратились разочарованные. Ни один из бреславльских Геслеров не отлучался из города в марте месяце!
Однако не знаю, почему у меня вдруг явилась надежда, которая не оказалась обманчивой. Действительно, в тот же день под вечер в полицейское управление возвратился сыщик, приведший с собой хозяина одной белошвейной мастерской, некоего господина Моница, который узнал рубашки своей работы, проданные им одной даме, госпоже Гутентаг, адреса которой он не знал.
Опять разочарование, я искал Геслера, а нашел Гутентаг.
Я открыл бреславльскую адресную книгу и из нее узнал, что в Бреславле проживают тридцать шесть Гутентагов. Мне предстояло обойти их всех одного за другим. Я выбрал первого, значившегося в списке, и явился в сопровождении Гофмана к господину Исааку Гутентагу, присяжному маклеру.
Нам открыла дверь пожилая женщина, объявившая, что ее хозяина нет дома, а хозяйку видеть невозможно, так как она в отъезде.
— А где же господин Гутентаг-сын? — спросил господин Гофман.
— О нем мы и сами ничего не знаем! — ответила она.
Тогда агент, сопровождавший нас, показал ей знаменитый чемодан. Старая немка отрицательно покачала головой, давая понять, что эта вещь ей не знакома. Я вынул из кармана маленький медальон с портретом дамы в старомодном уборе и показал ей.
— Ба! — воскликнула она. — Это портрет хозяйки!
Признаюсь, сердце мое сильно забилось, и с моих плеч точно свалилась огромная тяжесть, когда служанка узнала также рубашки, платки, носки и воротнички, которые ей не раз приходилось стирать.
Можно себе представить, с каким нетерпением я ожидал возвращения господина Исаака Гутентага.
Этот старик, типичный немецкий еврей, с первых же слов озадачил меня.
— Я проклял моего сына, — сказал он, — он умер для меня, и я ничего о нем не знаю. Он уехал отсюда в начале марта, даже не простившись со мной. Я не дал ему ни копейки денег и не знаю, каким образом он попал в Париж, о чем сообщил мне недавно один из моих родственников. Я не получал никаких известий от моего сына Георга и не желаю их получать!
Бесполезно добавлять, что мы, разумеется, воздержались рассказать этому почтенному старику, что разыскиваем его сына, Георга Гутентага, по подозрению в сообщничестве в преступлении на улице Монтень.
Старик, со своей стороны, узнал связку ключей, среди которых находился также ключ от его дома, равно как и портрет своей жены.
Наконец, когда я показал ему манжеты, найденные в квартире Марии Реньо, он добавил таким флегматичным тоном, от которого у меня кровь похолодела в жилах:
— Должно быть, это мой сын написал: «Гастон Геслер», я узнаю его почерк.
То, чего не мог мне сообщить старик, я мог узнать от его родственника, который переписывался с Георгом Гутентагом. Нельзя было терять ни минуты. Старая служанка сообщила нам адрес этого родственника, называвшегося, как и исчезнувший Гутентаг, Георгом.
Я приехал к нему вместе с Гофманом, который не оставлял меня ни на минуту и продолжал служить мне переводчиком.
Господин Георг Гутентаг принял нас еще более холодно, чем его дядя. Он говорил возмутительно медленно, цедил слова сквозь зубы, и это в особенности раздражало меня, так как мне приходилось ждать, пока господин Гофман переведет мне его слова. Мой любезный спутник, улыбаясь, знаками предлагал мне сдерживать мое нетерпение.
— Вы, французы, уж слишком скоропалительны! — смеясь, сказал он.
— Совершенно верно, что мой кузен, — сообщил нам банкир Гутентаг, — покинул Бреславль вследствие некоторых ошибок молодости, не имевших, впрочем, серьезного значения. Думаю, что он по настоящее время находится еще в Париже, если только не уехал уже в Бремен или Гамбург… Несколько дней тому назад я получил от него письмо, в котором он описывает, в каком ужасном положении очутился. Вот это письмо.
Затем он подал письмо господину Гофману, который, по мере чтения, сообщал мне его содержание.
Георг Гутентаг был задержан полицией в ночь с 16 на 17 марта, вследствие попытки лишить себя жизни. Его арестовали по простому обвинению в бродяжничестве, так как он отказался назвать свое местожительство. Разбор его дела в исправительном суде отложен на неделю, потому что Гутентаг заявил, что ждет от семьи высылки денег для возвращения в Германию…
Здесь Гофман немножко замялся…
— Я не решаюсь дочитать до конца, — сказал он, — до такой степени это кажется странным!.. Впрочем, прочтите сами!..
Я с нетерпением схватил бумагу и прочел под подписью Гутентага его адрес, написанный по-французски: Мазас, 1-е отделение, камера № 85.
Ни место, ни время не благоприятствовали философским размышлениям… Я отложил их до более удобного случая и продолжал расспрашивать банкира Гутентага.
— Третьего дня, — сказал он, — я выслал моему кузену 250 франков, чтобы он мог добраться до Бремена или Гамбурга, а оттуда уехать в Америку… Возможно, что он уже получил деньги и теперь находится в дороге…
Каждая минута была дорога. Гофман и я помчались на телеграф, где я немедленно отправил следующую телеграмму:
«20 апреля, 7 часов 50 минут вечера.
Париж из Бреславля.
Префекту парижской сыскной полиции.
Субъект из отеля Калье не Геслер, а Георг Гутентаг, арестованный в тюрьме в Мазасе, 1-е отделение, камера № 85. Он ожидает присылки