Давно привыкшие не замечать Шазра девицы теперь обретались стайками неподалеку, кидая любопытные взгляды и безудержно хихикая. Кто понахальнее, донимали его животрепещущими вопросами наподобие: «А как ваши гномьи девушки выглядят? Красивее человеческих? А что у вас жених невесте должен подарить? А как в любви признаётесь? А как свадьбы проходят?». Поначалу Шазр добросовестно отвечал, потом стал лишь молча кивать и скалить зубы в как бы вежливой улыбке, а потом просто взял и удрал ото всех к себе в каморку. Еще и забаррикадировался внутри. Во всяком случае, на стук и призывы открыть дверь (даже Мирины) чем-то гремел-двигал и отвечал в том смысле, что выйдет теперь только уже во время сессии.
А из Буржбы пришла весточка о ночном нашествии целой рати гномов — кое-кто из горожан даже испугался, что война началась. Отряд из Рории прошелся по портовым кабакам, методично уничтожая запасы хмельного и обильно закусывая, ввязываясь во всяческие ссоры, драки и погромы, горланя дикие гномские песни и устраивая дикие же гномские пляски на столах и стойках.
«Вот повеселилась ваша старшая принцесса!» — одобрительно подмигивал Артур Шазру, извлеченному в конце концов из своего добровольного заточения. Первокурсник багровел, улыбался, как бы извиняясь за поведение соотечественников в общем и своей драгоценной матушки в частности, но видно было, что одновременно и гордится памятью, навсегда оставленной его сородичами во много чего повидавшей Буржбе.
Пусть даже поутру те исчезли. Как сон, как утренний туман…
Часть шестая
Встречи в темноте
Глава 1
Выпивоха
У него не было никакого желания общаться с пьющими женщинами. Кокетливые девчонки, охотно знакомившиеся с парой симпатичных парней, угощались хмельным умеренно — лишь для поддержания веселья и пущей раскованности. Пьяниц же, теряющих человеческий и особенно женский образ, он всегда брезгливо обходил стороной. Вон как эту, сидевшую в углу, скрытую тенью и занавесью распущенных рыже-черных волос. Периодически из-за батареи опустошенных бутылок и кувшинов вздымалась рука, и голос, с каждым разом все более бессвязный, возвещал, что ее обладательница опять мучается от жажды.
— Ну сильна-а! — с веселым восхищением прокомментировал приятель, когда к соседнему столу пробежала служанка с очередным кувшином.
— Это еще что! — посулила возвращавшаяся разносчица. Вытерла разгоряченное лицо концами завязанной на шее косынки. — Потом еще и буянить начнет: посуду бить, морды!
— И часто она так?
— Да не-е… Появляется от силы раз в год в одни и те же дни — и ну надираться! Потом уборки от нее! Но хозяин не против, она же всё оплатит, еще и с лихвой. Похоже, из благородных-запойных — дает иногда себе волю… Да иду я уже, иду, ради всех богов, и вздохнуть-то не даете!
— Ну что, двинулись? — спросил приятель, удерживавший на колене хорошенькую белошвейку. — Нам же до рассвета надо успеть вернуться!
Девушка задорно подмигнула.
— Пошли-пошли, красавчик! У меня такая соседка — огонь! Не пожалеешь!
Он поднялся, вытаскивая из кармана деньги, чтобы расплатиться — и все трое разом обернулись на протяжный стон. Женщина в углу уронила голову на руки, дергая себя за волосы — такие длинные, что, рассыпавшись по столу, они свешивались и доставали до пола. И стонала-стонала — то ли от боли, то ли в своем хмельном забытье…
Белошвейка сказала безразлично:
— Вот надралась… Идемте уже?
— Идем. — Двинувшийся с ней в обнимку приятель оглянулся — а он все медлил, глядя, как длинные, без колец, пальцы погружаются в копну волос и отчаянно дергают пряди: так иной раз прикусываешь руку, чтобы не вскрикнуть от иной, более сильной боли… Вглядевшийся в его лицо друг раздраженно ухмыльнулся.
— Поня-ятно! Он сегодня больше желает получить по физиономии, чем хорошо провести время! У каждого свои вкусы, конечно! Пошли-пошли, уговаривать его при таком настрое бесполезно! Счастливо повеселиться… кретин.
Он незлобиво изобразил вслед неприличный жест и вновь опустился на лавку. Если бы друг знал, кого именно ему напомнил этот стон и эта поза отчаянья…
Вот тогда бы он разозлился по-настоящему!
Выцедил из кувшина остатки пива, прикинул, не заказать ли еще, и передумал: сегодня ему нужна ясная голова и не нарушенная координация.
Потому что он собирался — ни много ни мало — проследить, чтобы с пьянчужкой в эту ночь ничего не случилось. Хотя местная обслуга к нечастой и платежеспособной посетительнице на редкость лояльна, сегодняшний сброд, веселившийся в их любимом кабачке «Дырявая бочка», ему категорически не нравился. Да и кое-какие фразы и взгляды с ближних столов на пьяную соседку настораживали. Неизвестно, имеются ли у той при себе драгоценности и кошелек, но… у женщины всегда есть что взять кроме. А судя по гладкой коже рук, утопавших в дорогих кружевах, и блеску богатых волос, пьяница была еще во вполне… употребимом возрасте. Проклиная собственное ненужное — возможно, прежде всего этой выпивохе — чувство ответственности, он откинулся на стену.
Вероятно, придется торчать здесь до самого утра…
Несколько раз приходилось вставать и демонстративно присаживаться на угол стола, покачивая ногой и поигрывая тяжелой пивной кружкой. Оценив ширину его плеч, выражение лица и недвусмысленную позу, не до конца утопившие в хмеле мозги «злоумышленники» отказывались от своих планов и возвращались к столам, уже оттуда отпуская громкие оскорбительные замечания и варианты того, что «ведьмачий выродок» будет делать с этой самой дамочкой. Он благодушно пропускал все мимо ушей. Да еще и слегка «подмазанный» вышибала Грызик постоянно околачивался неподалеку — а тут уж не смел лезть на рожон даже самый распоследний буян и пьяница квартала.
Женщина спала.
Он надеялся, что так и проспит до утра и мирно уберется к себе… ну, допустим, на Верхние улицы, но нет — какая-то пара часов, и пьянчужка зашевелилась, выпрямилась, огляделась сквозь занавес волос, сообразила, где находится и что градус хмельного в ее организме угрожающе понизился. Вновь взметнулась рука, хриплый голос прокаркал:
— Эй! Кувшин вина сюда!