class="p1">– Паша, что с тобой?
– Со мной всё в порядке, – Макса потряхивало, – А вот что с вами со всеми? Он вас каким-то зельем, что ли, опоил?!
Алекс с Милой переглянулись. Макс сатанел:
– Вы что, не понимаете, что это для него игра?! Все эти страсти, слёзы, диалоги! Андрей правильно тогда сказал – вы видите на нём плащ, шпагу и корону, вы обе, и Фира, и его несчастная жена! Но ничего этого нет, он просто потешается над вами! Что говорила о нём сегодня Фира? Честнейший, благороднейший, глубоко несчастен… Какая патетика! Но знаете что? Я не удивлюсь, если он в это время стоял тут под окном, слушал и смеялся!
Он снова выпил, Алекс посмотрела на него долгим взглядом, потом взяла бутылку, убрала в буфет.
Мила поднялась:
– Чужая туша потёмки. Кте Антрей?…
Весь вечер Макс и Алекс не разговаривали, потом она раньше обычного ушла спать. Макс долго стоял под душем, после выпил чаю, заглянул к спящему сыну, поцеловал в макушку.
Он пришёл в спальню, лёг, посмотрел на её спину.
– Ты не спишь?
Молчание.
– Я знаю, что ты не спишь. Неужели мы будем ссориться из-за него?
Она резко повернулась:
– Мы не из-за него ссоримся. Он мне никто. Меня беспокоишь ты! Паша, родной, ты разве не понимаешь, что это уже сумасшествие? Мания! Даже твой друг Андрей сегодня на тебя странно смотрел, я заметила!
– Ты считаешь, что не может быть такого, когда один прав, в то время, как другие ошибаются?
– Я уже ничего не знаю! Я прошу тебя, оставь всё это! Пусть они сами решают, как им жить, пусть женятся, разводятся, делают, что хотят. Снежана взрослая женщина, она сама позволяет ему так с собой обращаться, как я когда-то позволяла своему мужу. Пойми, пока она сама не захочет спастись, никто другой её не спасёт. Даже Влад. Разреши им жить свою жизнь и совершать свои ошибки.
– Может ты и права… – пробормотал Макс.
– Я права, Паша. Дел у нас невпроворот, на следующей неделе лабрадорики родятся, биглёнок болеет, нужно опять за ветеринаром ехать, а я, как назло, забыла вчера заправить свою машину, и теперь думаю – дотяну до колонки, не дотяну… Лёня хочет учить итальянский, чтоб летом у бабушки всех удивить, а где ему здесь репетитора взять я ума не приложу! Две банки с компотом в подвале взорвались…
Макс остановил этот поток хлопот поцелуем, прошептал:
– Я очень тебя люблю. И я обещаю тебе, что сегодня я в последний раз говорил о Покровском.
Глава 6
Макс отвёз Лёню в школу и теперь медленно ехал по шоссе домой. Дорога была унылой. Ночью прошёл сильный дождь, небо было серым, серыми были асфальт, облетевший лес и даже воздух. Макс это время не любил.
«Вот она расплата за светлые ночи… Скорей бы снег выпал!»
Он вздохнул, но потом улыбнулся, поняв, что сегодня, сетуя на погоду, он всё-таки с собой лукавит. Каждая осень после смерти его жены приносила грусть, тоску и уныние. Каждая, но не эта. Он удивился, поймав себя на том, что почти не замечает дождей, холодного, пробирающего до костей ветра, темени и грязи под ногами. Теперь всё это было просто маловажным фоном, а главным в жизни была радость, радость и спокойствие, которые давали ему любимая женщина и, наконец-то, вставший на ноги сын.
Мысли текли свободным потоком.
«Какая она умница… И красивая, и талантливая… Как любят и слушают её собаки… Последний щенок такой же суетливый, как Мотька, как бы не вернули… Макарыч просил проэкзаменовать Мотьку… Заодно к Снежане загляну, ведь дом рядышком…»
В груди заскребло. Он обещал Алекс забыть о Покровских раз и навсегда, оставить всё это и думать только о своей жизни.
«Если все вокруг считают, что я делаю из мухи слона, то возможно так оно и есть. Влад мерзавец, каких поискать, его жена буквально гибнет на глазах у всей деревни, но ни я, никто другой тут ничего поделать не сможет… Фира – такая разумная и выдержанная, не понимает, что с нею со временем произойдёт то же, что и со Снежаной! Превратится из красивой, самостоятельной, женщины в тень самой себя, в ничто! Всё, к чему он прикасается, обращается в руины, но что тут сделаешь?! Саша говорит, что люди имеют право жить и умереть, как им хочется… Наверное, это так. И если Снежа в этот раз наложит на себя руки, как грозится, то вину никто не почувствует. Никто, кроме меня…»
Макс въехал в посёлок, свернул по дорожке к дому Вальтеров. Вышел из машины, прошёл в калитку. По двору, одетые в одинаковые полосатые непромокаемые комбинезоны и ярко-красные резиновые сапожки, бегали дочери Ильи Покровского, за ними носился Мотька, изо всех сил стараясь укусить девочек за пятки. Они визжали, Мотька поскуливал, сидевший тут же под навесом Макарыч хохотал в голос.
– Здравствуй, Паша! – сказал он, улыбаясь, протянул Максу руку, – Вот детвора меня с утра пораньше развлекает!
Макс тоже улыбнулся:
– Девчата с Мотькой поиграть пришли?
Вальтер смеяться перестал, вытянул шею, с опаской посмотрел в сторону дома. В окне кухни виднелся Милин силуэт.
– Завтрак готовит… – пробормотал Макарыч, поднялся, шагнул к Максу, тихо сказал, – Они ночевали у нас.
– Почему?
Он махнул рукой:
– И не спрашивай!
– Нет уж, расскажи!
Макарыч снова бросил взгляд на свой дом, потом достал трубку, сунул в рот:
– Давай-ка отойдём, чтоб на детей-то не дымить…
Они вышли за калитку.
– Ну?… – спросил Макс.
– Скандалище. Влад вчера Фиру в дом Марченко привёл. Считай к себе на задний двор.
– Почему к Марченко?
– А куда? У него ключи, дом почти уже его, Денискины родители съехали. Привёл он, значит, Фиру, а Снежка за ним следила, крик подняла. Влад её чуть не за волосы домой утащил.
– И никто не вмешался?! – возмутился Макс.
– Я вмешался. Пошёл к нему, он её наверху запер. Я говорю – не смей женщину обижать, кобель такой-сякой, а он мне – не Ваше дело, я, говорит, за всю жизнь её ни разу не обидел… А потом эдак спокойненько молвит – приведите мне сюда Милу.
– Что? – остолбенел Макс.
Макарыч кивнул, погладил свой сжатый кулак.
– Да. Ну, думаю, придётся молодость вспомнить – я ведь лет десять, как не дрался, всё-таки возраст уже, но куда деваться?
– И что?
– Ничего не вышло, – разочарованно вздохнул Макарыч, – Милку черти принесли! Вбежала в дом, давай этого гадёныша наглаживать да утешать, меня отодвинула, вся белая, злая… Он ей говорит: «Мила, забери, пожалуйста, детей»,