Они ведь все сумасшедшие, потомки Бонье, и Лёня тоже. За ним нужно смотреть. И ему нельзя иметь детей. Я пока не знаю, как сказать ему об этом. Это очень тяжело. Я люблю его, ведь он мой единственный сын, других уже не будет… Думаю, что Света сумеет как-то с этим мне помочь…
Макс икнул, икнул снова. Задержал дыхание. Не помогло. Он посмотрел по сторонам, сумел сфокусировать взгляд на комоде – там стояла ваза со свежими цветами, принесёнными сюда к его возвращению или Светланой, или его матерью. Макс с трудом поднялся с кровати, сильно пошатнулся, постоял. Подошёл к комоду, стал пить из широкой вазы, чуть сдвинув в сторону цветы. Несколько стебельков сломалось.
– Чёрт… Жалко… – пробормотал Макс, снова плюхнулся на кровать.
– К Свете не ревнуй меня. Она мне как сестра, и я без неё не справлюсь с жизнью, не справлюсь с Лёней. Конечно, придётся с ней несколько раз переспать, но я уверен, что современная фарма сможет мне предложить какое-то временное средство. А потом мы уедем в Сузу и я скажу, что заболел. Чем заболел? Пока не знаю… Что-нибудь придумаю. Что-нибудь такое, чтоб нам спать раздельно. Нам ведь с ней по сорок лет! Сомневаюсь, что это кого-нибудь сильно удивит. Там у меня будет своя комната, и в ней будем только ты и я. Это даёт мне силы жить, Саша. А иначе никак…
Макс закрыл глаза, забормотал:
– Нет, Владик, я не думаю, что мы могли поступить как-то по-другому. Это я просто Светке так сказал сегодня. Случилось так, как и должно было случиться. Мы ведь с самого начала это знали! Помнишь, сидели на пеньке и говорили про девочек, про сестёр и про судьбу? Я вот прямо вижу нас тобой… Белая ночь сырым туманом клубится по перелеску. Надрывается соловей. Черника одета в росу, как в бриллианты. На поросшем мхом сосновом пеньке, спина к спине, сидят два подростка, слившись острыми лопатками и трогательными детскими затылками, русым и чернявым. Мальчики пытаются курить сигареты – давятся, кашляют и утирают слёзы.
– Павлик… Ну, как?
– Ужасная дрянь! Давай не будем, Владик, а?… Меня тошнит…
– Да я из-за этих сигарет жизнью рисковал! Отец мне голову оторвёт, если заметит, что я их стащил!
– Владик, я не могу…
Владик вздыхает:
– Ладно. Мне тоже не понравилось… Как это взрослые курят и им нравится?!
– Я думал об этом. У них, наверное, с возрастом грубеет всё внутри, становится как из ботиночной кожи, и они курят, пьют водку и горький кофе…
– Окрошку едят.
– Окрошку я люблю.
– А омлет?
– Терпеть не могу.
– Я тоже.
– И девочки…
– Что – девочки?
– Ты сам знаешь, Владик. Посмотри на пляже на девчонок и их матерей! Никогда я не поверю, что все эти мамаши были когда-то такими, как их дочери! Мне иногда кажется, что девочки, когда вырастают, уезжают в какую-то другую страну, и вместо них сюда привозят толстых тёток!
– У твоей матери хорошая фигура.
– Это правда. Но она всё равно ведь старая.
– А сколько ей, Паша?
– Тридцать три.
– Да. Старая.
Они сидят, молча, потом Влад несмело говорит:
– Я вот всё думаю… как бы сделать так, чтоб не стареть?
– Не получится.
– Попробовать-то можно! Говорят, есть такие колдуны и ведуньи, которые знают, как остановить время.
– Сам подумай, Владик, если б кто-то такое умел, то ведь знали бы об этом люди, видели бы, что человек не старится!
Влад вздыхает:
– Ты прав… Но с другой стороны… если ты владеешь колдовством, то можешь сделать так, чтоб никто и не удивлялся, что ты всегда молодой.
– Это сказки, Владик.
– Дед Серёжа, у которого корова, говорит, что люди утратили древнее знание. И если они вернутся к своим корням, то им откроется истина. Он ищет цветок папоротника.
Павлик передвигается по шляпке пня, садится с другом плечо в плечо, заглядывает в глаза:
– Правда?
Влад кивает:
– Да. Недаром в селе шепчутся, что ему давно уже сто лет стукнуло, а он и не думает помирать! В прошлом году я встретил его в лесу на Ивана Купалу. Он мне тогда сказал, что если найти и сорвать цветок папоротника, то перед тобой откроются все двери, ты найдёшь клады и будешь понимать язык зверей. Он хочет говорить со своей коровой.
– О чём можно говорить с коровой?
– Я не знаю. Но он хочет.
Павлик отрывает длинную зелёную травину, растущую из пня, зажимает её в зубах:
– Мне мама рассказывала, что главный цветок в Иванов день это Иван-да-марья.
– Который жёлтый с синим?
– Да. Он волшебный. Брат с сестрой полюбили друг друга, но любовь была запретной, и они превратились в цветок.
– Они что, переспали?
– Мать не сказала. Думаю, что да.
– Фу… – Влад передёргивает плечами, – Гадость какая! Ты бы мог?
– Нет.
– А с двоюродной?
– Не знаю. У меня нет сестёр.
– У меня тоже… Кто это там ходит?
– Где?
Влад вытягивает руку:
– Там… В ельнике…
– Я никого не вижу.
– Женщина в белом платье…
– Наверное, какая-нибудь дачница, ищет папоротник, – усмехнулся Павлик, – Ведь завтра Иванов день. Ты что такой бледный стал, Владька?!
Влад вытирает рукавом рубашки испарину со лба:
– Я не знаю, Паша… Вдруг так страшно стало! Не знаю почему, но я подумал, что это наша с тобой судьба там прошла…
Павлик усмехается, обнимает своего товарища:
– Выдумки всё это! Нет никакой судьбы…
… – Я был не прав, Владик. Ты прости меня… – уже засыпая, едва слышно шептал Макс, – Это наша с тобой судьба тогда прошла по перелеску, и ты это сразу понял. Ты спишь и видишь вечные сны, дружище, и если бы ты только знал, как я тебе завидую! Мне нужно жить… Не знаю как… Не уверен, получится ли… И нет другого выхода. Надо попытаться за что-то зацепиться, а за что – не знаю. И придёт ли, когда-нибудь, то завтра, которое у всех у нас всегда за горизонтом…
Он, наконец, провалился в хмельной спасительный сон.
11.02.2022
Русалии (русальные дни) – праздник в память умерших у древних славян.
Зелёные святки – у русских неделя, предшествующая Троице, когда русалки выходят из воды и сидят на деревьях.
Дмитриева суббота (у украинцев «Вечеря дiдiв») – последний поминальный день в году.
Комоедица – у белорусов первый весенний праздник, пробуждение медведицы.
* * *
Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)
В оформлении использована фотография:
© kobrin_photo / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru