– А вы должны помнить о своей истории, в которой есть не только героические страницы. И если вам что-то не нравится, то нужно это принять, а не закрывать глаза и делать вид, что этого не было.
Тэд попытался, было, возмутиться, но Оливер толкнул его локтем в бок, и тот, фыркнув, замолчал. И снова воцарилась тишина, но напряжения и враждебности больше не чувствовалось. Каждому было о чем подумать после слов Айры. Я покосился на нее незаметно. Ее уже почти не знобило, и выглядела она здоровее, чем прежде. Возможно, то лекарство, что она принимает, действительно помогает.
– Отлично, – шепнул я ей чуть слышно.
Айра повернулась ко мне и благодарно улыбнулась:
– Иногда их нужно отшлепать и поставить по разным углам.
Я полагал, что на этом вечер можно считать оконченным, но Рэми преподнес сюрприз. Он прокашлялся и обратился к шраванцам:
– Наверное, вам будет полезно узнать об этих людоедах. Когда я был так же молод, как многоуважаемый Лис, имел несчастливую возможность столкнуться с ними.
Я с удивлением посмотрел на него. Вот как! Не знаю, что больше поразило меня: что в жизни Рэми происходило хоть что-нибудь, заслуживающее внимания, или то, что он весьма изящно пытается извиниться перед шраванцами за резкость. Кажется, его намерения не остались для Лиса тайными, и, более того, он полностью их одобрил, сделав, так сказать, ответный реверанс.
– Почту за честь услышать эту историю, – с легкой улыбкой отозвался сармантиец.
Рэми посмотрел на костер, видимо, собираясь со своими мыслями. А затем начал свой рассказ.
История, рассказанная РэмиЛето двадцатого года века Танцующей Змеи выдалось на удивление жарким. Засуха сгубила все труды крестьян, поля стояли желтые, и над сгоревшими посевами сиротливо летали черные вороны. Люди, предчувствуя голодную зиму, запасались заранее лютеанской мукой и шраванскими крупами, цены на которые взлетели до небес.
Рэми подумал, что ему еще повезло. Инквизиторы не бедствовали: конечно, королевские гвардейцы смотрели на них свысока, но защитники церкви мало чем отличались от тех. Более того, в отличие от выдрессированных сторожей дворца, они не засиживались на бархатных подушках: для инквизиторов всегда достаточно работы, и не только в столице. Для строительства церквей, для пресечения беспорядков, для усмирения еретиков и бунтарей отправлялись инквизиторы – чуть ли не единственная действующая армия Эйнерина после памятной битвы под стенами столицы, которую дорионцы назвали Братской. Это было всего четыре года назад, когда гофы пожаловали с серьезными намерениями на вольные земли Дориона. Они высадились близь Эйнерина, решив нанести удар в самое сердце. Ждать помощи было неоткуда, и вся столица, от мала до велика, взялась за оружие. Жуткое и героическое время. Здоровые мужчины и женщины, калеки, дети и старики – все пошли на смертный бой за свой дом. Расчет гофов на внезапность был верным, но в одном они допустили ошибку: не учли, что дорионцы станут защищаться с неистовой волей зверя, закрывающего собой свой выводок. Потери были немыслимы, земля под стенами Эйнерина пропиталась кровью, как врагов, так и защитников. Но отстояли, выдержали, отбились. И все выжившие защитники стали друг другу братьями, смешав свою кровь в той битве. Это был последний год службы Рэми в армии Дориона. Собственно, никакой армии после этого и не стало. Только горстка уцелевших солдат. Кто-то подался в королевскую гвардию, кому хватило удачи не лишиться руки или ноги и не заполучить уродливых шрамов. А Рэми понял, что не хочет быть посмешищем, стоять наряженным столбом целый день, охраняя вход в королевский дворец. Он рвался в бой, лишь нужно было зализать раны. И Церковь дала ему такой шанс.
Рэми зевнул. Жара совсем разморила его. Он сидел в тени конюшни, сняв с себя кольчугу и рясу, и мечтал только о том времени, когда солнце скроется за горизонтом и наступит душная ночь, самую малость отличающаяся от жаркого дня.
– Ник! Ты здесь, братишка?
Деклан выглянул из-за угла конюшни и, заметив Рэми, улыбнулся:
– Так и знал, что ты захватил это последнее убежище тени во всем Дорионе.
Рэми подвинулся, освобождая товарищу место на траве. Деклан был приземистым и коренастым, а Рэми высоким, тонкокостным и худощавым. Волосы первого торчали во все стороны и щеки покрывала щетина, а второй был гладко выбрит и пострижен по последней моде. Один был простодушный весельчак и забияка, а другой – уравновешенный философ с навыками воина. Они отличались как день и ночь, и все же были братьями: прежде только по защите Эйнерина, теперь еще и по Церкви.
Деклан покачал головой, отказываясь от приглашения, и пояснил:
– Уже пора.
Не стоило заставлять остальных ждать. Рэми поднялся и надел на себя рубаху, затем кольчугу, и сверху на это рясу. Да, солнце, скорее всего, захочет убить его, но выбора нет. Им предстояла ловля, так инквизиторы именовали охоту на еретиков и язычников. Сегодня их ждал поход в Медвежью Рощу, в лес близь Эйнерина. Не так давно купцы из Пудрофена обнаружили там приметные следы последователей Ваарха, и обязанностью церкви было отправить инквизиторов осмотреть лес. Конечно, по-хорошему, стоило бы идти более солидным отрядом, а не вшестером. Но с другой стороны, Крейдел обещал выслать туда своих бойцов на подмогу. Рэми не брался спорить с епископом относительно подобных распоряжений: каждый инквизитор на счету, и чтобы отправить в лес на обычную проверку большой отряд, необходимо сорвать людей с других постов, что было тоже неразумно. Джоселин возглавлял Церковь с того самого дня, как первый ее камень заложили в Эйнерине. Он был уже стар, но никому бы не пришло в голову назвать его немощным: одного его взгляда было достаточно, чтобы заставить отважного воина содрогнуться. Недоброжелатели обвиняли Джоселина в жесткости, против которой выступал сам Пророк, но Рэми понимал, что тяжелые времена требуют нелегких решений. Церковь Лазериана только набирала силы, и мягкость равносильна проявлению слабости.
За городом воздух был таким раскаленным, что обжигал ноздри. Чем дальше уходили они от моря, тем больше казалось, будто кто-то погрузил их в печь кузнеца. Хотелось снять кольчугу, да нельзя: времена были особенно опасными для тех, кто носит на груди символ Церкви Пророка. Зазеваешься, и легко получишь либо нож под лопатку, либо стрелу.