– А так оно было бессмысленно? – уточнил он, подняв изящную бровь.
Наверное, не стоило затевать этот разговор. Всему виной моя бессонница, несомненно, и еще мое любопытство. Верно подметил тогда Артур, когда допустил меня в архив.
– Что это был за стилет в книге? – спросил я. – Ты назвал его «посланием».
– Потому что это и было послание, – Лис посерьезнел. – Поверь, ты не хочешь этого знать. Я бы и сам не хотел.
– Значит, ты не рассказал Рэми?
Вопрос вырвался у меня сам собой. Я вовсе не желал, чтобы сармантиец подумал, будто я стараюсь выслужиться перед нашим предводителем. Но он, кажется, даже не обратил на это внимания, к моему величайшему облегчению.
– Нет, – он вытянул ноги ближе к огню, – достаточно, что я предупредил Алтана, а он – остальных.
Я в недоумении посмотрел на него, и видимо, мое непонимание показалось ему забавным:
– Алтан – это самый высокий из моих сопровождающих. О, в самом деле, ты ведь не думал, что их так и зовут «шраванцы»?! У них есть имена, хотя ни одному из вас не пришло в голову их узнать. У Берка шрам на брови, от меня заработал. Озан прекрасный поэт, но стеснительный, как робкое дитя. Только в бою раскрывается полностью. Тарек довольно забавен, если можно так сказать. Того, кто защищал Рэми, зовут Гокер. Такой, угрюмый.
Я подумал, что понятие «угрюмый» подошло бы ко всем перечисленным, но решил, что лучше держать свое мнение при себе. Лис на удивление тепло отзывался о своих воинах, хотя, должно быть, между ними была целая пропасть, если вспомнить о рангах.
– А теперь я спрошу, – он посмотрел на меня исподлобья. – От тебя действительно отец отказался?
Как-то я не ожидал, что он спросит именно об этом. Может быть, потому что я полагал, будто никто не знает о той части моего наказания, поскольку все были заняты сборами и не слушали городские сплетни. Правда, я догадывался, кто тот человек, который, безусловно, владел этой информацией. И не только владел, но и поделился ею с другими.
– Брат Рэми рассказал?
– Осчастливил меня, – усмехнулся Лис. – Хотя, клянусь, я бы спокойно прожил без столь ценных сведений.
Даже не буду спорить. Уверен, он бы предпочел никогда не слышать ни обо мне, ни о самом Рэми, ни о нашем Дорионе, и продолжать греться под жарким шраванским солнышком, время от времени развлекаясь спасением жизни наместника.
– На самом деле, это неплохо, – вдруг сказал он задумчиво. – Не так часто людям выпадает шанс начать жизнь заново, без прошлого. Ты такую возможность получил. Не упусти.
Я не успел продемонстрировать, как удивлен подобными словами, поскольку) услышал шаги. К нам направлялся Рэми. Он выглядел помятым и всклокоченным, но не было похоже, что он только что проснулся. Еще одна жертва бессонницы. Одарив хмурым взглядом меня и Лиса, он сел на свободное бревно. Он всем своим видом хотел показать, насколько мы здесь некстати, но ни меня, ни сармантийца это отнюдь не смущало. Я помнил о правиле, которое чтил Лис: кто первым пришел, тот и прав. И если он позволил мне составить ему компанию, то уж точно не покинет насиженное место только ради удобства брата Рэми.
– Ты уже знаешь, куда мы отправимся? – спросил сармантийский шраванец, обращаясь к инквизитору.
Тот плотнее завернулся в свое одеяло и стал похож на огромного печального ворона. В ответ на вопрос он покачал головой, стряхивая капли с прилипших на лоб волос:
– Много неясного. Из-за нечетких записей я не могу определить, в какое место из трех Пророк прибыл в последнюю очередь.
Я замер, надеясь, что про меня забудут. Подумать только, просто ночь открытий: Рэми признается в своих ошибках и беспомощности, а Лис оказывается не таким уж мерзким типом. Того и гляди, меня разбудит Оливер, и выяснится, что это мне только приснилось.
– Завтра мы выдвигаемся в Норидж, – продолжил Рэми. – Я настоятельно рекомендую тебе подумать о покупке лошадей. Близятся холода, и кто знает, насколько затянется наше путешествие. В восточной части материка суровые зимы.
Лис нахмурился. Видимо, лошадь действительно много для него значила. Не знаю, может, подарок владыки был равносилен медали или титулу, а с этим не так-то просто расстаться, особенно, если отдал служению десять лет своей жизни. Лис хмуро посмотрел на огонь. Конечно, он понимал, что шраванские лошадки не приспособлены к скачкам по снежным сугробам и по горным тропам, но иногда просто понять проблему недостаточно.
– Кому в Норидже я могу оставить лошадь и знать, что она будет в безопасности? – спросил он.
Рэми не рассмеялся, не стал с довольным видом потирать руки и не издал победный клич. Наверное, это была какая-то особенная ночь. Рэми говорил, что во мраке людям свойственно видеть зло и творить ужасные вещи. Как стражник, могу это подтвердить. Но сейчас, глядя на этих двух упрямцев, я подумал, что, пожалуй, ночь не всегда обнажает только темную сторону. Иногда во тьме проще увидеть наш собственный внутренний свет, от которого мы отмахиваемся день за днем.
– У меня есть такой человек, – сказал он. – Я в нем уверен.
Лис кивнул, не глядя на него. Он был полностью погружен в свои мысли. И тут Рэми заметил меня. Несмотря на то, что я сжался почти вдвое, мне так и не удалось стать невидимкой.
– Я считаю до десяти, – сказал он мне. – Если к тому времени, как я закончу счет, ты еще не будешь под навесом изображать спящего, я скажу, что лошади успели за ночь испачкаться. Раз. Два…
«Три» я уже не дожидался. Удивительно, но стоило мне улечься на оставленное место между Арданом и Хашем, как я моментально уснул. Я же говорил, это была очень странная ночь.
К утру дождь прекратился, и лес брезгливо отряхивал ветви и листья, щедро осыпая каплями головы сонных инквизиторов. Земля размокла и превратилась в вязкую жижу, налипающую на сапоги. Похоже, все-таки что-то смогло пробить прочную защиту хваленого шраванского хладнокровия. Воины Лиса, помогающие собирать лагерь, сквозь зубы цедили что-то на родном языке, но и без перевода было понятно, что звучат отборные ругательства. До моего слуха только и доносилось, что «Хранва». Не представляю, что означало это слово, но гамма чувств, которую вкладывали в его произношение шраванцы, говорила о многом. Проходящий мимо Лис недовольно нахмурился, услышав брань, и прикрикнул на своих сопровождающих. Они притихли, виновато потупив взгляд. Но стоило сармантийцу сделать следующий шаг, как его нога в изящном сапоге погрузилась по щиколотку в грязь.