владели немецким; германский и австро-венгерский военные атташе «чувствовали себя как дома в османском военном министерстве»[679]. Британские дипломаты не исключали возможности усиления влияния Берлина в Османской империи в случае перехода власти в руки военных[680].
Маршалль в секретном письме рейхсканцлеру Т. фон Бетман-Голь-вегу, излагая базовые принципы германской политики в отношении Порты, указывал на тот факт, что в интересах Берлина было поддерживать Турцию в качестве жизнеспособного и самостоятельного государства[681]. При таком раскладе ориентация на «Ахрар», по сути, являлась единственным возможным вариантом, совпадавшим со стратегическими целями Англии на Востоке.
Для восстановления экономики и укрепления боеспособности Османской империи младотуркам требовался период мирного развития: необходимо было уклониться от военных столкновений и по возможности если не урегулировать, то хотя бы «погасить» национальные противоречия. Главным образом это относилось к Балканам. Как свидетельствовала история (греческая война за независимость 1820-х гг., Восточный кризис 1875–1878 гг., Критское восстание 1896 г., Илинденско-Преображенское восстание 1903 г.), любые вспышки национально-освободительного движения вели к вмешательству великих держав, что оборачивалось либо потерей Портой европейских провинций, либо ограничением суверенной власти султана над ними. Естественно, подобный ход событий означал дальнейшее ослабление, закат некогда могущественной Оттоманской империи.
Вопрос удержания балканских территорий в составе Османской империи представлял для младотурок первостепенную важность. В Македонии были сосредоточены основные и наиболее влиятельные ячейки комитета «Единение и прогресс». Так, по словам Лоутера, именно Салоники, а не Константинополь воспринимались младотурками как подлинная столица государства[682]. При режиме Абдул-Хамид а видные лидеры Комитета (Энвер-бей, Махмуд Шевкет-паша, Тала-ат-паша, Джемаль-паша и др.) несли службу в балканских вилайетах. Красноречивым подтверждением значимости европейских провинций для нового режима служит тот факт, что на третьем ежегодном конгрессе комитета «Единение и прогресс» в Салониках в качестве приоритетного направления объявлялось подавление центробежных сил и поддержание мира на македонских территориях[683].
Что касается Англии, то в сложившихся обстоятельствах Уайтхоллу наиболее логичным казалось возвращение к курсу, проводимому им на Балканах до Младотурецкой революции. Притеснения, чинимые турками в отношении христианского населения европейских провинций, и мощный протест албанских вождей против политики «оттоманизации» позволяли вновь заговорить о необходимости вмешательства великих держав во внутренние дела Турции с целью нормализации ситуации на Балканах.
Британские дипломатические представители в Османской империи тщательно фиксировали изменения, политические, экономические, социальные, происходившие в европейских вилайетах султана, все нюансы взаимоотношений турецкой администрации и местного населения. Данные материалы представляли несомненную ценность, поскольку, с одной стороны, они являлись индикатором состояния национально-освободительных движений, их готовности/неготовности к выступлению, с другой – помогали судить о выработке младотурецким правительством модели урегулирования внутренних кризисов, спровоцированных нарастанием центробежных тенденций на территории империи. Ведь для того чтобы эффективно проводить свою политику в регионе, необходимо было иметь комплексное представление о существовавшей там расстановке сил.
Начиная с 1909 г. британские консулы в Македонии отмечали попытки турецкой администрации свести на нет деятельность сепаратистских организаций. Для достижения этой цели правительство империи использовало свои традиционные методы. Турецкие власти сеяли раздор между представителями различных этнических и религиозных общин, а также прибегали к другому многократно испробованному средству усмирения македонских христиан – репрессиям, организации полевых судов и разоружению населения. Причем, как отмечал Лоутер, комитету «Единение и прогресс» сопутствовал определенный успех: зимой-весной 1910 г. четы практически не напоминали о себе[684]. Кроме того, младотурки находили иные способы укрепления своего влияния в европейских провинциях. Среди них можно выделить сотрудничество с представителями некоторых четнических групп с целью внесения раскола в революционное движение[685], а также проведение новой демографической политики путем переселения боснийских мусульман в македонские вилайеты[686].
Английские дипломаты и корреспонденты, аккредитованные на Балканах, довольно хорошо понимали специфику региона, существовавший там тугой узел межэтнических и межнациональных противоречий. Действия нового режима, направленные на поддержание своей власти, а также такие его мероприятия, как введение воинской повинности, обязательной для христиан и для мусульман, и принятие Закона о македонских Церквях, вызывали недовольство подвластных народов. Так, корреспондент «Морнинг пост» М. Бэринг отмечал, что законодательство младотурок лишало христианские Церкви на территории Османской империи их традиционных, старинных привилегий, особенно это касалось Вселенской Патриархии[687]. Церковная политика комитета «Единение и прогресс» способствовала тому, что греческое (патриархисты) и болгарское (экзархисты) духовенство, а также официальные лица обнаружили склонность к поиску компромисса по спорным вопросам. Можно было предположить, что обозначившаяся тенденция создаст для младотурок труднопреодолимые препятствия в деле унификации и «оттоманизации» европейских провинций.
Еще одним очагом напряженности в регионе, приковавшим к себе внимание европейских кабинетов и правительств балканских государств, являлась Албания. В конфессиональном плане албанское население не было однородным: его представители исповедовали ислам, католицизм и православную веру. Однако большинство составляли мусульмане, которых турецкое руководство считало ключевым фактором удержания своей власти над балканскими провинциями[688].
Восстание албанских племен, которое, то затухая, то вспыхивая с новой силой, в общей сложности продолжалось 3 года (с 1910 по 1912), Уайтхолл рассматривал в контексте развития национальных движений на периферии Османской империи. Успешные операции албанцев против турецких отрядов, по мнению аналитиков Форин Оффис, должны были оказать колоссальное моральное воздействие на арабов, сражающихся с турецкими войсками в Йемене[689]. Среди главных причин недовольства албанских племен английские дипломаты отмечали стремление младотурок довольно грубыми методами проводить политику централизации. Члены комитета «Единение и прогресс» напрочь игнорировали тот специфический modus vivendi, который на протяжении столетий складывался между Портой и местными правителями[690].
По мере того как восстание набирало силу, требования албанцев эволюционировали в сторону более радикальных. Программы, сформулированные представителями различных албанских племен, объединял ряд принципиальных положений: признание албанской национальности со стороны турецких властей посредством учреждения албанских школ, где преподавание велось бы на албанском языке, уважение местных традиций, а также право нести военную службу на территории Албании[691].
Во всем этом калейдоскопе событий Лондон прежде всего интересовало то, как турецкая администрация собиралась выстраивать отношения со своими албанскими подданными, большая часть которых исповедовала ислам. Британские дипломаты с особым вниманием отмечали то обстоятельство, что правительство империи все-таки проявляло некоторую гибкость и было готово пойти на определенные уступки. В результате чего, по сообщению русского консула в Ускюбе, старания турок возымели эффект: арнауты-мусульмане держались «крайне спокойно»[692].
Помимо внутренних процессов, протекавших в балканских владениях султана, ситуация в регионе определялась воздействием внешних факторов, главным из которых являлась позиция Австро-Венгрии. Однако политика самой Дунайской монархии на Балканах, как будет показано дальше, по-прежнему отличалась двойственностью, которая не осталась незамеченной в Лондоне.
В мае 1910 г. Эренталь уверял великого визиря Хилми-пашу в том, что на Балканах могли присутствовать только две великие державы – Австро-Венгрия и Османская империя, а потому их общей целью