инструмента германской политики, являлось достижение Великобританией взаимопонимания с Румынией, Сербией и Болгарией – тремя странами Балканского полуострова, граничащими по Дунаю. Журналист отводил им роль буфера между Европой и Турцией. Англии следовало, как полагал Стэд, с каждым из государств заключить соглашение наподобие Антанты с Францией или союза с Японией. Стэд акцентировал особенное внимание на военной составляющей балкано-английской «Антанты». Британия – морская держава, поэтому ее единственный способ давления на другие государства – акции, прежде всего связанные с участием флота, но с континентальными странами этот вариант не действовал. Солдаты Румынии, Сербии и Болгарии могли образовать мощное сухопутное войско, которому в будущем, в соответствии с проектом Стэда, предназначалась роль английской армии на континенте[742]. Примечательно, что в самих балканских государствах, в частности в Сербии, «улавливали» такого рода настроения британской общественности. Лондон, как констатировалось в газете «Политика», после британско-османского конфликта из-за египетской границы начал относить Турцию к «враждебному лагерю», а союз балканских государств рассматривать как средство обеспечения безопасности стратегически значимого региона[743].
Британские общественно-политические круги, следившие за событиями на Балканах, подвергли критике Форин Оффис за проявленное им безразличие к вопросу о содействии Белграду и Софии в их стремлении к сближению и укреплению экономических связей[744]. Однако события Боснийского кризиса 1908–1909 гг. заставили официальный Лондон всерьез задуматься о перспективах формирования блока балканских государств. По мнению английских дипломатов, оптимальным политическим и военным объединением на Балканах, которое обеспечивало бы стратегические интересы Великобритании, являлась лига в составе Болгарии, Сербии, Черногории и Османской империи, где к власти пришел проанглийский кабинет Кямиль-паши[745]. Представлялось логичным контролировать этот союз совместно с Россией (партнером по Антанте), которая имела давние исторические связи и традиции сотрудничества с балканскими христианами. Существование подобного рода «федерации» было возможно в случае, если все ее участники заведомо изъявляли готовность к компромиссу и взаимным уступкам. С одной стороны, это служило бы гарантией того, что имевшиеся территориальные противоречия могли быть урегулированы в рамках союза, а значит, снижалась вероятность вмешательства Центральных держав в балканские проблемы. С другой стороны, наличие спорных вопросов таких, например, как македонский, предоставляло Антанте рычаг давления на участников коалиции: стремление одного из них усилиться, увеличив свою территорию за счет соседних государств, уравновешивалось бы согласованным сопротивлением последних. Турция, Болгария, Сербия были бы вынуждены координировать свои действия с Лондоном и Петербургом для осуществления собственных планов и поддержания силового равновесия в регионе.
Нам важно проследить, насколько во время Боснийского кризиса были сильны противоречия между балканскими государствами, не позволившие подобному союзу претвориться в реальность, и какую позицию занимал Форин Оффис во время переговоров между участниками предполагаемого блока. В начале рассмотрим взаимоотношения в треугольнике Турция – Сербия – Болгария. Одной из форм реакции Сербского королевства и Османской империи на аннексию Боснии и Герцеговины явилось их стремление к сближению и заключению союза, в том числе военного. В конце октября 1908 г. в Константинополь со специальной миссией был направлен С. Новакович, а в Белград прибыл председатель турецкого парламента Ахмед Риза-бей.
Что касается Порты, то, во-первых, она хотела заручиться союзником, совместно с которым могла бы добиться пересмотра аннексии, во-вторых, ей требовалось сербское содействие в случае войны с Болгарией (тем самым турки пытались обезопасить свой тыл)[746]. Эти намерения нашли отражение в проекте секретной военной конвенции, представленной сербам Ахмед Ризой-беем. В соответствии с турецким вариантом конвенции, обе стороны обязывались выслать на помощь друг другу войска в случае нападения на одну из них; Сербия не должна была объявлять войну без уведомления Турции; две страны не могли заключать мир без согласия друг друга[747].
Сербские представители потребовали внести дополнения в текст проекта. Сербы настаивали на подписании предварительного соглашения между двумя сторонами по боснийскому вопросу, а также праве для Сербии объявлять войну. Кроме того, Белград особо оговаривал пункт, по которому действие конвенции распространялось лишь на европейские владения Османской империи[748]. Сербы и черногорцы обязывались вместе с турками защищать Нови-Пазарский санджак, Старую Сербию и Македонию от посягательства других держав (прежде всего подразумевалась Австро-Венгрия). Белград и Цетинье рассчитывали обратиться к России с просьбой обеспечить нейтралитет Болгарии в случае начала военных действий[749]. Вместе с тем Сербия и Черногория, признавая суверенитет султана над Боснией и Герцеговиной, требовали в качестве компенсации небольшой участок на севере Нови-Пазарского санджака: для Сербии – территории на левом берегу Дрины, примыкающие к черногорской границе, для Черногории – округ Требенье. Это позволило бы установить общую границу между двумя славянскими государствами[750].
Вопрос о том, насколько серьезное значение турецкое правительство придавало намечавшемуся соглашению с Белградом, является дискуссионным[751], но с большей долей уверенности мы можем утверждать, что Порта использовала переговоры с сербами как способ давления на Австро-Венгрию при обсуждении с ней проблемы компенсаций, причитавшихся Турции за аннексию Боснии и Герцеговины. Высокопоставленные турецкие чиновники, как позже вспоминал австро-венгерский военный атташе в Константинополе барон В. фон Гизль, акцентировали внимание на том, что Турция имела мощную поддержку в лице Сербии, Черногории, России и английского флота[752].
Подобные настроения турецких политиков не могли не тревожить германских дипломатов, которые фиксировали нарастание в регионе неблагоприятных тенденций для Центральных держав. Младотурки, по донесениям Маршалля, рассчитывали на одновременное выступление албанцев, Сербии, Черногории, т. е. формирование под англо-русской эгидой балканского союза, нацеленного против Австро-Венгрии и Германии. Причем Маршалль не исключал возможности перехода Болгарии на сторону балканского блока. В сложившихся обстоятельствах германские дипломаты настоятельно рекомендовали Вене нормализовать отношения с Портой[753]. Берлин продолжал рассматривать Турцию в качестве основополагающего элемента в политике австро-германского блока в регионе.
Вена, следуя советам своей союзницы, предложила турецкому правительству щедрую компенсацию за присоединение Боснии и Герцеговины к империи Габсбургов, намекая при этом на необходимость неучастия Турции в планируемой балканской конфедерации[754]. Балль-плац умело использовал существовавшие недомолвки в сербо-турецких отношениях из-за Нови-Пазарского санджака с целью предотвратить сближение Белграда и Константинополя. Австро-венгерские политики в переговорах с турецкими дипломатами беспрестанно подчеркивали неуместность сербской реакции на аннексию Боснии и Герцеговины: сербы так яростно протестовали, будто бы эти провинции были частью их государства[755].
В конце концов, расчеты Вены оказались верны: оценка сербской политической элитой целей и стратегии Турции страдала излишним оптимизмом. Младотурки с недоверием относились к декларациям Белграда и Цетинье об их отказе от территориальных компенсаций за счет Османской империи. Более того, с начала 1909 г. Порта проводила постоянные консультации с австро-венгерскими дипломатическими представителями о возможности сербско-черногорского вторжения в Санджак и мерах, которые предпримет Вена при таком варианте развития событий. Великий визирь