группировки держав или лавированием между ними. Это свидетельствовало о подчиненности Балканской подсистемы существовавшей системе международных отношений. Однако процессы, происходившие в регионе, желание местных акторов собственными силами разрешить насущные вопросы или привлечь к ним внимание «сильных мира сего», как продемонстрировали последующие события, вносили изрядную долю непредсказуемости не только в балканскую, но и в европейскую политику.
Глава III
Трансформация регионального порядка на балканах и европейское равновесие, 1912–1914 гг
§ 1. Взгляд из Британии на проекты создания Балканского союза: pro et contra
В 1912 г. развитие межбалканских взаимоотношений вступило в новую фазу, характеризовавшуюся сближением местных государств. Идея создания Балканского союза витала в воздухе довольно давно (еще с конца 1860-х гг.)[726], однако практическое воплощение она получила лишь на заре второго десятилетия XX в. В Британии с любопытством следили за центростремительными тенденциями в политике балканских игроков. Выстраивание новой политической архитектуры на Балканском полуострове интересовало Лондон в связи с двумя взаимообусловленными причинами. С одной стороны, образование блока местных государств означало появление в регионе нового центра силы, с другой – координация действий балканских акторов свидетельствовала об их желании достичь общей цели: окончательно «изгнать» Турцию из Юго-Восточной Европы. В случае реализации «общебалканского проекта» возросла бы самостоятельность региона в международных делах и снизилась бы вероятность его превращения в сферу влияния какой-либо из великих держав.
Сразу оговоримся, что в настоящем параграфе мы несколько отойдем от хронологического принципа, дабы в более широком историческом контексте показать эволюцию британского подхода к проблеме формирования Балканского союза. В начале XX в. процесс складывания этой региональной группировки прошел три стадии: (1) 1904–1905 гг., когда местные игроки начали осознавать угрозу внешнего вмешательства в дела региона и необходимость ей противодействовать; (2) 1908–1909 гг.: Боснийский кризис и посткризисный период, когда всерьез рассматривалась возможность участия в балканском блоке Турции; (3) вторая половина 1911–1912 гг.: переговоры между балканскими государствами и создание союза. На каждом из обозначенных этапов взаимодействовали факторы, которые как «притягивали» местных игроков, так и «отталкивали» их друг от друга.
Идея сближения балканских государств впервые попала в поле зрения британских публицистов в период Ближневосточного кризиса 1895–1897 гг. и явилась их реакцией на усиление германского влияния в Османской империи. Пожалуй, квинтэссенцией подобных взглядов могут служить работы каноника М. Макколя. По его мнению, балканские страны, относительно недавно получившие независимость, должны были самозабвенно ее отстаивать, а значит, препятствовать продвижению австро-германского блока на Восток. Основная проблема, однако, заключалась в том, что по отдельности, как показало поражение Греции в войне с Турцией 1897 г., местные государства не располагали достаточными ресурсами для того, чтобы эффективно противостоять австро-германскому натиску[727]. Главный вопрос состоял в том, смогут или нет малые страны региона достичь консенсуса и разрешить существовавшие между ними территориальные противоречия.
Перспектива дальнейшего проникновения Австро-Венгрии на Балканы и ее стремление установить контроль над Македонией обусловили в 1904–1905 гг. взаимонаправленное движение Сербии и Болгарии. В ходе многочисленных двусторонних консультаций была выработана формула секретного сербо-болгарского договора, подписанного в Белграде в марте 1904 г. В соответствии с этим документом правительства двух стран обязывались содействовать осуществлению Мюрцштегской программы в Македонии и добиваться ее распространения на Адрианопольский вилайет. Обе стороны договаривались защищать территориальную целостность друг друга, а также европейские вилайеты Турции от посягательства третьей державы. Спорные вопросы предполагалось выносить на рассмотрение российского императора[728]. Кроме того, в 1905 г. между двумя государствами был заключен новый торговый договор, предполагавший создание таможенного союза[729], который, по словам сербского посланника в Софии С. Симича, задумывался как первый шаг на пути сближения балканских государств, их избавления от «иностранной опеки», а также осуществления на практике принципа «Балканы для балканских народов»[730].
Сербо-болгарский диалог, как констатировали британские обозреватели, был с настороженностью встречен Веной, тогда как Лондон, по контрасту, его приветствовал. Великим державам, по мнению корреспондентов «Таймс», пришло, наконец, время смириться с растущей активностью «малых стран» и признать, что последние были вправе объединять свои усилия ради обеспечения общих интересов в регионе в условиях постоянного присутствия там великой державы[731].
Весной 1906 г. в балканские столицы со специальной миссией отправился видный журналист А. Стэд[732]. Во время встречи с представителями местной элиты он очертил план урегулирования македонского вопроса, причем журналист считал возможной его реализацию только в условиях англо-русского сближения. Стэд предложил поделить македонские территории между Сербией, Болгарией и Грецией, а оставшуюся часть Монастирского вилайета и Салоники превратить в автономную провинцию[733]. Болгарское руководство прохладно отнеслось к идее Стэда, поскольку отвергало любые намеки на «дробление» Македонии. Судя по инструкциям, направленным Греем Бьюкенену, инициативы Стэда явились «сюрпризом» для Форин Оффис, который поспешил от них отмежеваться[734]. На данном этапе подобные проекты, с одной стороны, приравнивались британскими дипломатами к утопии[735], с другой – могли вызвать резонанс в регионе, последствия которого были трудно предсказуемы.
Поездка Стэда на Балканы была отголоском тех дискуссий, которые велись в Британии в связи с резким обострением англо-турецких отношений из-за акабского кризиса 1906 г. Как отмечалось в Главе I, КИО даже рассматривал возможность военного конфликта между Великобританией и Османской империей. В условиях вероятного столкновения с мусульманской державой на страницах авторитетных британских журналов с новой силой возобновилось обсуждение проблемы панисламизма[736].
Для исламского мира (в одной только британской Индии проживало около 62 млн мусульман) султан был халифом. Английское правительство не могло игнорировать тот факт, что внутри имперских структур присутствовала столь колоссальная сила, скрытые механизмы управления которой находились в чужих руках[737]. Абдул-Хамид периодически обвинялся английскими публицистами в ведении подрывной деятельности на территории Индии: его проповедники призывали местное население к джихаду против европейских завоевателей[738]. Как отмечал известный британский журналист и дипломат В. Чироль, турецкий султан использовал концепцию халифата с целью компенсировать территориальные потери усилением его религиозной власти за пределами империи[739].
Маловероятно, чтобы панисламистская риторика Абдул-Хамида представляла опасность для британской администрации в Индии. Однако возможность эксплуатации враждебной великой державой этого идеологического ресурса создала бы серьезные проблемы для британского присутствия в Азии. И речь Вильгельма II в 1898 г. в Дамаске, где он провозгласил себя другом 300 млн мусульман и их халифа, турецкого султана, подтверждала самые мрачные прогнозы британского истеблишмента[740]. Как показал в своей работе турецкий историк К. Карпат, немцы еще с 1880-х гг. всерьез рассматривали возможность использования панисламского фактора в борьбе против Англии[741].
Неблагоприятная расстановка сил, сложившаяся для Британии на Ближнем Востоке, заставляла англичан задуматься о поиске «противоядия» германо-турецкой угрозе, в качестве которого, помимо всего прочего, рассматривалось создание балканской «конфедерации». По мнению того же Стэда, надежным способом сдерживания Германии и контроля за систематическим распространением идей панисламизма, этого