Девушка из Мардаровки втянулась в революционное движение без особого труда. Вошла в партию эсеров. Как эсерка и была сослана в 1906 году в Архангельскую губернию. Там было много ссыльных, из разных партий. В основном мужчины. Каждая революционная ссыльная девушка — как луч света в темном царстве.
Многие революционные романы начинались в ссылках.
И у Голды Горбман там начался роман. С Авелем Енукидзе. Как он начался, неизвестно, известно лишь, что кончился роман разрывом.
Позднее ссыльные стали замечать черноглазую эсерку в обществе ссыльного большевика Клима Ворошилова, невысокого роста, симпатичного, озорного».
Сквозь рассказ Надежды Ивановны просвечивает драма женской души.
Авель Енукидзе с его блистательной внешностью, с его грузинским темпераментом, только что, можно сказать, в поезде флиртовал с дочерью генерал-губернатора Саломеей, и — белошвейка, родом из Мардаровки!
Для нее он был звездой. Для него она — всего лишь мимолетное увлечение, если вообще, увлечение. В ссылке. От отсутствия кого бы то ни было другого.
Сила девушки из Мардаровки оказалась в том, что она не зациклилась на своих переживаниях, не стала плакать, а быстро нашла себе достойную замену. Да, да, достойную. Если с Авелем Енукидзе она чувствовала себя зависимо, неуверенно, без надежд на будущее, то с Климом она была более чем на месте: рабочий и белошвейка — ровня.
«Екатерина Давидовна, — продолжает Надежда Ивановна, — обладала по отношению к Клименту Ефремовичу особым тактом. Она сразу же поставила его перед собой на пьедестал. Он с первой минуты был для нее на всю жизнь. Она никогда не сомневалась в правильности его поступков, она не позволяла себе критики в его адрес, она была полностью подчинена ему, его делу и предназначению. За всю жизнь ничто не могло свернуть ее с этого пути. Гармония оказалась полная. Много лет спустя, уже после смерти Екатерины Давидовны, Климент Ефремович говорил мне, что она была с первой минуты предельно честна с ним, все рассказала ему о Енукидзе и о себе, чтобы он никогда не упрекнул ее, чтобы не было между ними никогда никакой неясности».
Ворошилов быстро переагитировал свою подругу в большевичку: пойдя рядом с ним, она приняла и его взгляды.
Может быть, так поступать советовал еврейским девушкам некий центр? Кто тогда дал такой же совет русской Надежде Константиновне?
И вообще, чтобы представить себе луганского рабочего, занявшегося опасными делами и попавшего в ссылку, перспективным мужчиной, нужно большое воображение. Видимо, понятие перспективы для революционеров начала века было не в реалиях жизни и быта, а в предощущениях.
«Ее освободили из ссылки раньше, чем его, — говорит Надежда Ивановна, — она уехала, он остался. Но разлука была недолгой. Вернулась. Жить со ссыльным ей разрешили (точно так же, как и Ленину с Крупской. — Л.В.) только при условии венчания в православной церкви. Как венчаться еврейке?
Она приняла православную веру и стала Екатериной. Их тут же обвенчали. Узнав об этом, очень расстроились ее родители. В Мардаровке, в синагоге, при большом стечении народа ее проклял местный раввин. (Почему-то не посвященный в указания легендарного центра: поощрять подобные браки. — Л.В.)
Ссылка Ворошилова кончилась, и они с женой уехали в Луганск, на его родину. Был у него «волчий билет», устроиться на работу не мог. Средства к существованию зарабатывала белошвейка, Екатерина Давидовна».
В апреле 1917 года все большевики съехались на встречу с Лениным в Петроград. Были здесь и Ворошилов с Екатериной Давидовной. В Петрограде встретилась она со своей учительницей Серафимой Гопнер, которая дала Ворошиловой рекомендацию в партию большевиков. А после Октября 1917 года началась кремлевская жизнь Екатерины Давидовны, продолжавшаяся до самого последнего ее дня 1959 года.
* * *
Всю гражданскую она прошла рядом с Климентом Ефремовичем. Была с ним на Царицынском фронте… Она стала ортодоксальнейшим членом партии. Для нее не было середины. Она никому не давала поблажки, и в первую очередь себе. Это оказалось довольно тяжело для окружающих. Все удивлялись, как они уживаются — контактный, доброжелательный и веселый Климент Ефремович и суровая, неразговорчивая, даже угрюмая, высокоидейная Екатерина Давидовна…
«У нее не было колец, серег, она презирала драгоценности. Мне, когда была моя свадьба, она категорически сказала: «Не вздумай нацеплять сережки», — вспоминает Надежда Ивановна. — Всегда носила строгие, почти мужские, костюмы — как униформу. Правда, ее костюмы были очень хорошо сшиты, сама хорошая портниха — она следила за тем, как сделана ее одежда».
* * *
В 1918 году в Царицыне Екатерина Давидовна была членом женсовета Первой конной армии. Занималась детьми-беспризорниками. Распределяла их по детским домам. Ей очень приглянулся мальчик Петя. Она показала его сначала Буденному.
— Какой кудрявый! — восхитился он.
Екатерина Давидовна задумалась не на шутку. Знала: детей у нее не будет — болезнь, результат того первого романа. А мальчик запал в душу. Она позвала Климента Ефремовича посмотреть на Петю. Он посмотрел и не стал раздумывать.
Вспоминал Петр Климентьевич Ворошилов: «Она очень хорошо за мной, маленьким, ухаживала. Шила все по женским выкройкам, которые сохранились у нее с тех пор, как она была белошвейкой. Вообще все для меня она делала сама. Только, когда мы жили в Ростове, появилась гувернантка Лидия Ивановна, которая говорила по-немецки и учила меня языку. Стал я их сыном в 1918 году. Было мне тогда четыре года».
Говорит сегодня Надежда Ивановна: «Никогда в жизни ни Екатерина Давидовна, ни Климент Ефремович не сказали мне, что Петя, мой муж, не их родной сын, хотя знали, что это всем известно. Климент Ефремович и бранил его, и упрекал, и сердился так, как сердятся только на родных детей. Без всяких комплексов.
В двадцатых годах все кремлевские люди демократично жили в квартирах радом со своими помощниками, готовили по очереди. На дачах все было на равную ногу. Пете в детстве попало, когда повариха послала его за хлебом, а он не захотел идти. Климент Ефремович рассвирепел, бегал за ним вокруг клумбы, хотел надрать уши…
И Петр Климентьевич любил их как родных. Когда Климент Ефремович умер в 1969 году и встал вопрос о наследстве, вопрос о том, что Петр Климентьевич приемный сын Ворошилова, не вставал — он был родной».
* * *
Екатерина Давидовна с Петей приехала в Москву из Царицына в 1919 году. Жили в «Метрополе», потом поселились в Кремле. Она училась и работала. И колесила по стране вместе с ребенком вслед за командармом. Окончила Высшую партийную школу, пошла в газету «Беднота», потом вернулась в Высшую партшколу и проработала там многие годы заведующей парткабинетом. В последние три-четыре года перед своей смертью Екатерина Давидовна была заместителем директора Музея Ленина. Строгая, суровая, неласковая. Правильная. Сама партийность во плоти. Родная племянница Екатерины Давидовны за глаза звала ее «парттетя».
В 1928 году Екатерина Давидовна сильно заболела. Перенесла тяжелую операцию. Делали ее за границей. И с этого времени стала полнеть, тяжелеть. Она очень любила детей, и одного Пети явно не хватало для ее материнских чувств. Ворошиловы поселили у себя еще двоих: Труду, племянницу Екатерины Давидовны, и Колю, племянника Климента Ефремовича.
Появились в доме дети Фрунзе: Таня и Тимур.
Смерть командарма Михаила Фрунзе от операции по тем временам таила в себе некоторые загадки. Слухи и шепоты, что его «зарезали» (глагол! — Л.В.) врачи по указке свыше, витали в воздухе. Масла в огонь подлила повесть писателя Бориса Пильняка-Вогау, прозрачно намекавшая именно на такую ситуацию. В особенности после того, как во вступлении к повести, в журнале «Новый мир» (1926 г.) сам Пильняк оговорился, что личность героя Гаврилова не имеет ничего общего с Фрунзе и не следует проводить аналогий.
Эта оговорка «сработала» (глагол! — Л.В.), как ни странно, наоборот. Воронский, главный редактор «Красной Нови», которому Борис Пильняк-Вогау посвятил повесть, написал письмо в редакцию «Нового мира», заявив, что отвергает посвящение повести себе, ибо она «представляет собой злостную клевету на нашу партию».
Каким-то образом сплетни вокруг повести «Убийство командарма» коснулись имени Ворошилова, якобы «приложившего руку» к сему делу.
Дружба Фрунзе и Ворошилова была известна, и когда ЦК решал вопрос об осиротевших детях Фрунзе, естественно оказалось ворошиловское опекунство над ними. Так Таня и Тимур появились в доме Климента Ефремовича и Екатерины Давидовны. Последняя полюбила их, особенно Таню, — она всегда мечтала о девочке, всей своей любовью к ней опровергая сплетню.