бриллианте на моей левой руке и неожиданно бьет мне в глаза. Ненавижу чертово кольцо. Символ обладания, любви и вечности, объявляющий всему миру, что меня захватили в плен. А мужчина, который дал его мне, все еще смеется, и мне видно его отражение в боковом зеркале, когда он, развернувшись, уезжает из нашей крепости, где не действует закон, обратно в реальный мир, от которого мы так далеки.
Глава одиннадцатая
Вернувшись вечером, Николас больше не смеется, хлопая входной дверью. Я лежу на диване в разных носках и грызу вишневый леденец, уткнувшись в телевизор остекленевшим взглядом и листая каналы. Он само внимание и осторожность, готов к любому удару, а меня только что клонило в сон. У меня есть всего доля секунды, чтобы догнать его в счете, если я рассчитываю хоть на какие-то шансы в этой битве.
Отлично. А то здесь стало как-то скучно.
Широкими шагами он подходит ко мне, сверкая глазами. Его волосы должны стоять жутким колтуном, но на улице дождь, и вместо этого его прическа, к сожалению, выглядит сексуально, влажными блестящими волнами спадая на лоб. Прищурившись, я вгрызаюсь в конфету.
– Что случилось? – тяну я.
– Дай мне свой телефон.
– Что? – чуть не подавившись, фыркаю я. – Нет.
– Ты испортила мой, так что вполне честно, если я заберу твой.
– Я не портила твой телефон, дурачок. Понятия не имею, как миска могла упасть на него. Может, тебе стоит перестать класть миски в кровать?
Он наклоняется ко мне и ощупывает карманы. Щекотно, и я хихикаю.
– Где он?
Я отпихиваю его, но он начинает сбрасывать с дивана подушки. Из одеял, арахисового масла, шоколадных конфет, оберток «Кит-ката» и бумажной тарелки из-под штруделя у меня получилось уютное гнездышко, в которое я также утащила и часы Николаса, обе штуки, и по очереди вытаскивала из них звенья, чтобы браслет стал мал, но забыла убрать обратно в его комнату.
– Весь день! – восклицает он. – Телефон звонит весь день, а я не могу провести по экрану. Мама больше не может мне дозвониться, так что угадай, кому она звонит в таком случае?
– Ну-ка, дай подумать…
Подумать он мне не дает. Грубиян.
– В офис! И не на мой личный номер, так как я поставил там автоответчик. Она без конца звонит на ресепшен, стоит какой-нибудь долбаной мысли забрести ей в голову. Было бы не так плохо, будь у меня мобильный, потому что я мог перебросить ее на автоответчик и отвечать сообщениями. Коротко и просто. Но нет! Вместо этого Эшли врывается в кабинет каждые пять минут со слезами на глазах, потому что знает, что мешать приему из-за подобного бреда нельзя, но мама не оставляет ей выбора. «Доктор Роуз, ваша мать требует отправить ей ваш календарь, чтобы она могла определить, во сколько вы ведете ее по магазинам в эту субботу». «Доктор Роуз, это снова ваша мать. Она хочет, чтобы вы заехали после работы и сказали отцу, что ему нужно показаться врачу по поводу кисты на спине». «Доктор Роуз, ваша мать хочет узнать, будет ли у вас время в обеденный перерыв съездить за теми грецкими орехами, которые вы принесли на ее рождественскую вечеринку в 2011 году. Они нужны ее подруге Джойс как можно скорее».
– Похоже, у доктора Роуза выдался насыщенный денек, – со смешком отвечаю я.
– Вопиющий непрофессионализм, и на глазах у всех! Я могу потерять пациентов из-за этого.
– И тем не менее ты отчитываешь меня, а, скажем, не человека, весь день названивавшего тебе в офис? – С этими словами я запихиваю конфету в рот целиком и окидываю его выразительным взглядом, как бы говоря: «Да, в моих словах куда больше смысла».
– Я жду, что ты будешь вести себя великодушнее, взрослее! Ты же знаешь, что мама не понимает. Я пытался объяснить ей не звонить на ресепшен, если только это не чрезвычайная ситуация, но для мамы все чрезвычайная ситуация.
Он фыркает, запустив руку в волосы. Сегодня он в своем темно-синем пиджаке, и эффект прямо-таки поразительный. Глаза чернее адской ночи, и меня не раздражает эта оставшаяся с утра неряшливость в его облике. У Николаса красивая линия челюсти, и стоя вот так, в полутени, в очках в серой оправе, он очень напоминает мне измученного профессора английской литературы, который опустился на самое дно.
В этот самый момент я понимаю, что опустившийся на самое дно измученный профессор английской литературы как раз в моем вкусе. Моего пристального взгляда он даже не замечает – так занят поисками телефона в море конфетных фантиков.
В этом внезапном и несвоевременном озарении вся я, настоящая Наоми Уэстфилд. Если бы Николас знал, о чем я сейчас думаю, он бы так разочаровался во мне, что, наверное, сел бы на самолет и улетел из страны.
– Ожидать, что я буду «великодушнее», – твоя первая ошибка, – отвечаю я. – Дебора треплет тебе нервы двадцать четыре часа семь дней в неделю, а ты окружаешь ее вниманием и осыпаешь подарками. И вот результат! А знаешь, отчего результата нет? Все время быть понимающей и говорить: «Все, что захочешь, милый. Перешагивай через меня сколько угодно! Забудь, что я вообще существую». Так у тебя есть разрешение всегда ставить мои чувства на второе место. Ведь я должна быть великодушной. Терпеливой. Молчать, пока ты нянчишься с ней. Так что я сменю тактику, потому что рассчитывать на другие результаты, продолжая делать то же самое, просто глупо. А схема Дебби работает. Оказывается, быть плаксивой занозой в заднице работает. Может, и мне стоит начать звонить тебе на ресепшен.
Только посмотрите, как ловко я перевела стрелки на него. Одна из моих лучших импровизаций! Наверное, это все свежий лесной воздух и куча времени, когда никто не мешает строить козни – мой зловредный потенциал явно активизировался. Превосходное ощущение. Жить вдали, в глуши от всех – вот это настоящая забота о себе.
Он уже открывает рот, готовясь возразить, но тут раздается тихая вибрация. Телефон на беззвучном режиме, но только что пришло уведомление. Мы оба смотрим на каминную полку, где он стоит на зарядке. И оба