является формой социальной практики, помещенной в исторический контекст и диалектической по отношению к социальному контексту; поэтому язык одновременно и формируется обществом, и формирует его. Поскольку язык обычно воспринимается как нечто прозрачное, зачастую трудно увидеть, каким образом он производит, воспроизводит и трансформирует социальные структуры и социальные отношения. Однако социальный контроль и социальное господство осуществляются именно через речь и дискурс – посредством каждодневного социального действия языка. Критический дискурсивный анализ предполагает более сильный акцент на властных отношениях в сравнении с устоявшейся практикой этнографического дискурс-анализа, который включает: 1) анализ контекста, 2) анализ процессов производства и интерпретации текста и 3) анализ самого текста.
В качестве одного из примеров можно привести способы употребления слова «милый» (nice) обитателями закрытых жилых комплексов в Нью-Йорке и Техасе, когда они говорят о своем стремлении приблизиться к среде белых представителей среднего класса, где обеспечен социальный контроль. «Милый» представляет собой импликатуру – этот лингвистический термин обозначает нечто подразумеваемое в высказывании, даже если оно не выражено или не имеется в виду напрямую. Импликатура функционирует путем предоставления неявной информации, так что аудитория должна генерировать собственные смыслы. Например, жители закрытых комплексов говорят о своей незащищенности и страхе, но при этом столь же заинтересованы в том, чтобы найти «милый» дом в «милом» районе. В некоторых случаях в слове «милый» отражается микрополитика отличия себя от семьи, которая жила по соседству. Тревога по поводу нисходящей мобильности из‐за снижения заработной платы мужчин и сокращения доходов семей, сужения рынков труда и периодических экономических спадов усиливает опасения, что ваши дети не смогут поддерживать образ жизни среднего класса. Заверения в том, что закрытые жилые комплексы будут сохранять свою ценность и привлекать «милых» соседей, используются агентами по недвижимости и застройщиками, чтобы побудить потенциальных покупателей жить в огороженном сообществе – так выглядит частичное решения задачи поддержания статуса средней или высшей группы среднего класса. Хотя в слове «милый» не содержится никаких характеристик соседей, покупатели жилья в закрытом комплексе слышат в нем указание на то, что здесь проживают белые представители среднего класса.
Как и в приведенном выше этнографическом примере сленга жителей фавел в Рио-де-Жанейро, социальное позиционирование собственного отличия от других при помощи использования различных языковых регистров и речевых жанров позволяет людям определять свое местоположение как географически, так и с точки зрения классовой или иной групповой идентичности. Эта форма социолингвистической вариативности имеет историческую связь с региональными диалектными разновидностями и другими исследованиями образцов речи и произношения. Рассмотрение связи между идентичностью места и специфической артикуляцией в исследовании Барбары Джонстоун (Johnstone 2002), посвященном использованию звукосочетания «ах» в произношении слова «даунтаун» (dahntahn) в Питтсбурге, является лишь одним примером из большого списка работ, где изучение языковых вариаций позволяет выявить пространственное расположение, модели миграции и ориентацию на локально значимые категории/статусы идентичности.
Еще одним способом установить связь между дискурсом и пространством является коммуникационный подход, который Чарльз Бриггс (Briggs 2007) задействует для понимания того, каким образом государство транслирует (communicates) свои управленческие полномочия местному сообществу через лингвистические и пространственные практики. Бриггс предполагает, что производство, циркуляцию и получение знаний, ценностей и идей можно рассматривать в качестве «коммуникабельных картографий». Подобно тому как карты кодируют предметы, производят идентичности и создают иерархии, дискурсивные акты конструируют собственные уникальные коммуникабельные картографии: можно проследить, как они возникают в определенных местах и распространяются между различными локациями и видами деятельности (Briggs 2007).
Выполненное Дереком Пардью этнографическое исследование хип-хопа и комьюнити-радио в бразильском Сан-Паулу (Pardue 2011) также опирается на пространственную циркуляцию дискурсов, таких как рэп-композиции, и мест, до которых они добираются, – в результате появляется представление о том, что дискурс осуществляет «завоевание пространства» с политическими последствиями. Пардью утверждает, что для бедных жителей пригородов прослушивание радио оказывается пространственным и социальным актом, позволяющим создавать и физическое место, и альтернативную идеологию. Маргинальность хип-хопа как дискурсивной практики «нуждается в присутствии пространства, чтобы иметь хоть какой-то успех» (Pardue 2011: 107), а материальность подобных пространств в сочетании с дискурсом хип-хопа создает индикаторы социального класса. Лингвистические практики хип-хопа и пространственная референция предлагают важный инструмент для интерпретации категории класса при помощи изучения того, как движения, звук и пространство объединяются в определенных местах и в определенное время, а также способов интерпретации и оспаривания этих узлов пространства/времени в зависимости от их местоположения и социального контекста.
Дискурсивный анализ в планировании и развитии территорий
Дискурсивный анализ часто используется в исследованиях реструктуризации и перепланировки городов, в центре которых оказываются используемые муниципальными или государственными властями способы манипулирования дискурсами планирования с целью изменения пространственных представлений и смыслов. Например, Юджин Маккэнн (McCann 2008) демонстрирует, как пространственные утопии наподобие «креативного города» Ричарда Флориды83 превращаются в привязанные к территории истории, карты и тексты, которые связывают политику и городские пространства в Остине (штат Техас) таким образом, что скрывают лежащее в их основе социальное неравенство. В исследованиях Мэтью Купера (Cooper 1993, 1994) рассматривается, как принятие Канадской королевской комиссией дискурса биорегионализма и его применение в планировании помогли властям пересмотреть границы набережной Торонто и сформировать ее новый образ. Кит Джейкобс (Jacobs 2004) в исследовании девелоперского проекта Chatham Maritime в Великобритании использует дискурс-анализ для рассмотрения конфликтов, возникших в контексте отношений с властными структурами, партнерских соглашений, реализации проекта и маркетинга, а также анализирует, как ограниченное дискурсивное пространство препятствовало вовлечению в проект общественности.
Гэри Макдонох (McDonogh 1999) в историческом описании меняющихся «городских дискурсов» в Барселоне прослеживает прямую связь между различными дискурсами планировщиков наподобие «городской устойчивости» (urban sustainability) и их материальными последствиями в таких сферах, как жилье, социальные услуги, зеленые насаждения и благоустройство районов, – обычно эта связь формировалась в обход участия жителей. Дэниел Фишер (Fisher 2012), обращаясь к более результативному начинанию, рассматривает попытки изгнать аборигенов с территории общественных парков и городских кемпингов в австралийском Дарвине: чтобы показать всю сложность конфликта, исследователь задействовал ряд стратегий дискурсивного анализа. Например, в сообщениях СМИ утверждалось, что эта борьба за землю шла между «толпой» аборигенов (Aboriginal «mob») и «кэмперами» (туристами, путешествующими в «домах на колесах»), тогда как Фишер представил ее в качестве политики признания, используя местные нарративы, связанные с владением землей, и воспоминания, чтобы обозначить различные претензии на «пространства буша» (неосвоенные зеленые ландшафты) (Fisher 2012).
Дискурсивные практики оказали воздействие даже на оздоровление городских гетто начала XX века. Кристофер Мил (Mele 2000) на основе исторических документов показывает, как государственные органы и представители сообществ использовали различные дискурсы для выбора и внедрения определенных практик реконструкции (restructuring practices) таких территорий. Мил утверждает, что использование дискурса реконструкции городов преследует три явные цели: 1) определение