реконструкции как нормального и выгодного процесса, 2) придание реконструкции и ее социальным издержкам легитимного характера и 3) содействие «изобретению» новых мест или отказ от него. Рынок на нью-йоркской Мур-стрит, к которому мы обратимся в главе 8, дает пример того, как агенты по недвижимости переименовали один из городских районов в Восточный Уильямсбург, чтобы выгодно воспользоваться престижем артистического района Уильямсбург в Бруклине вместо использования его местного названия для обоснования предложения о закрытии латиноамериканского рынка84.
Архитектурные и планировочные нормы и стандарты, конечно же, играют определенную роль в ограничении того, что именно и в каком виде может быть построено. Эран Бен-Джозеф (Ben-Joseph 2005) не ограничивается лишь дискурсом планирования, а перечисляет правила и нормы, которые создают современный ландшафт, утверждая, что эти нормы и стандарты являются скрытым языком пространства. Обоснование и натурализация строительных и проектных кодексов основываются на многочисленных дискурсах (включая дискурсы модернизма, эффективности, санитарных норм и управляемости), призванных убедить граждан и правительства в том, что конкретный проект перепланировки обеспечивает новое будущее или повышает жизнеспособность города или региона.
Тексты, ландшафты и искусственная среда
Изучение роли текста в окружающей среде и его семантического позиционирования в ландшафте относится к быстро развивающимся направлениям исследований языка и пространства. Основой этого поля исследований стало изучение рекламных щитов и граффити как средств социальной коммуникации и предъявления прав на город (см. Masco 2005, Caldeira 2012, Iveson 2010, Borden et al. 2001). Внимание к этим визуальным формам отчасти связано с тем, какими способами язык в виде письменного текста маркирует и разграничивает пространство, а в еще большей степени с политикой текстуальных практик (Daveluy and Ferguson 2009).
От прочтения ландшафта в качестве текста исследователи перешли к рассмотрению собственно письменных текстов и той роли, которую они играют в искусственной среде (Duncan and Ley 1993, Leeman and Modan 2010). Например, в лингвистических исследованиях ландшафта распознается «этнолингвистическая витальность» определенных групп. Задача заключается в том, чтобы выяснить, каким образом языки меньшинств, а следовательно, и сами этнические меньшинства добиваются успеха в картографировании знания и использования языка. В фокусе таких исследований оказываются расположение и взаимосвязи текста в окружающей среде и картографирование этнолингвистических групп в условиях многоязычия и сверхразнообразия (superdiversity) (Blommaert, Collins and Slembrouck 2005).
Еще одно, совсем недавнее направление исследований рассматривает лингвистические ландшафты в качестве социальных конструкций, которые вносят свою лепту в пространственные смыслы (Leeman and Modan 2010). В этих исследованиях ландшафтные тексты рассматриваются во времени или сопоставляются между собой с целью получения представления о социально-политических и культурных значениях. Например, Дженнифер Лимен и Габриэлла Моуден (Leeman and Modan 2009) связывают микроуровневый анализ китайских иероглифов в чайнатауне Вашингтона с особыми социально-географическими процессами пространственной коммодификации и джентрификации.
Рон Сколлон (Scollon 2005) задействует еще один подход, прослеживая текст на консервной банке с помидорами через весь ее товарный цикл в качестве индикатора связи этого продукта со стремительной реструктуризацией производства еды в глобальной экономической системе. Сколлон дает своему текстуальному проекту название «нексус-анализ» [nexus – связь, сцепка (лат.)], поскольку его исследование сводит воедино сложную сеть текстов и дискурсов и их циркуляцию, обращаясь к получившим пространственное воплощение практикам ежедневного потребления пищи, индустриализации производства продовольствия в мировом масштабе и последствиям всего этого процесса для здоровья отдельных людей и общества в целом.
Написание, чтение и восприятие текста также играют центральную роль во взаимодействии и отношениях человека и среды, особенно в городах, где тексты опосредуют отношения людей с антропогенной средой (Diaz Cardona 2012, 2016). Ребио Диас Кардона (Diaz Cardona 2012) утверждает, что отчасти именно благодаря текстам, включая сообщения в мобильных телефонах и планшетах, обилие вывесок, плакатов, билбордов, рекламы и витрин магазинов, сетевое общество, воображаемое Мануэлем Кастельсом (Castells 1996 / Кастельс 1999), обретает видимость в повседневной жизни. Рассмотрение исторических свидетельств об увеличении количества текстов и читателей в Нью-Йорке XIX века и их роли в формировании модерного государства позволяет утверждать, что беспроводные информационно-коммуникационные технологии расширяют доступ людей к текстам и способность их генерировать и распространять85. Текст, таким образом, становится разновидностью «материи», окружающей людей, способствуя постоянной обработке ими письменной информации – эту материю Диас Кардона определяет термином «обволакивающий (ambient) текст». Такой теоретический подход обладает преимуществами перед концепцией лингвистического ландшафта (Diaz Cardona 2016).
Обволакивающий текст определяется как текст, с которым люди сталкиваются в рамках своих множественных траекторий повседневной жизни. К этому феномену
относится любая «доза» читабельного письменного текста (буквенного или иного), заметного для человека в его непосредственном окружении, включая, например, коммерческие вывески и дорожные знаки, а также слова, написанные на подвижных объектах, таких как футболки или сумки для покупок, на первых страницах газет или на развевающемся на ветру флаере, на упаковке хлопьев или бутылке пива, на экране мобильного телефона или мониторе компьютера, на любых книгах, смартфонах и рекламных объявлениях в вагоне метро, на картонной коробке, которую держит человек, просящий о пожертвовании на улице, и т. д. (Diaz Cardona 2012: 3).
Текст узнаваем даже тогда, когда его чтение невозможно, и сохраняет свою социальную и психологическую актуальность. В зависимости от степени языковой компетентности и близости текст поддерживает создание смысла, пусть и несовершенного или частичного, для его читателей (Diaz Cardona 2012). В этом плане тексты можно понимать в качестве нечеловеческих акторов или «действующих лиц», актантов (actants), которые формируют действия и их результаты в городской среде (Latour 2005 / Латур 2014, Diaz Cardona 2012). Концепция обволакивающего текста ставит под сомнение идею «искусственной среды» (built environment) как статичного или завершенного продукта, предлагая взамен понятие «средо-строительства» (environmental-building) – динамичного материального процесса, включающего уличные тексты, которые люди воспринимают и делятся ими. Польза такого базирующегося на тексте анализа для этнографического изучения пространства и места заключается в том, что в нем предлагается способ объяснения агентности письменных текстов, включая вывески, рекламные щиты и текстовые сообщения, а обволакивающий текст наделяется активной ролью в создании мест и других форм пространственных отношений.
Концептуальная рамка языка, дискурса и пространства включает множество методологических подходов – от изучения географических названий и взаимоотношений между словами и отдельными локациями до более сложных исследовательских стратегий критического дискурс-анализа и концепции обволакивающего текста. Широкий спектр этнографических методов включает таксономические интервью, лингвистическое картографирование, видео- и аудиозапись речевых актов, анализ СМИ и углубленные этнографические исследования повседневных разговоров в знакомых и незнакомых местах жизни людей. Язык и дискурс предлагают множество точек входа в этнографию пространства и места благодаря их повсеместной распространенности в качестве средства передачи социальных смыслов и средства