девушка.
Маркуса спрашивали, когда он уезжает. А он не знал, что ответить. Потом одна пожилая женщина заметила, что он должен через неделю присутствовать на поминальной службе.
– Твой ваджиб, хабиби, – заявила она так уверенно, будто тут и спорить было не о чем.
Будто не из-за чертова ваджиба он сюда и приехал, бросил Балтимор и привычный ритм жизни.
– Не уверен, – ответил он.
Но та женщина, Имм Муса, погладила его по руке и сказала, что Рита все устроит.
– И, конечно же, ты вскоре придешь меня навестить?
Разумеется, это был приказ, пускай и облеченный в вопросительную форму.
– Он придет, – заверила Рита.
Маркус переводил взгляд с одной крошечной женщины на другую – он, должно быть, весил больше, чем обе они, вместе взятые, – и гадал, отчего вдруг им подчиняется.
И все же он делал, как говорили они. Одна пара пришла с сыном, парнем лет двадцати, и все повторяла, как жаль, что из-за траура им придется отложить его свадьбу, ведь они так давно к ней готовились. Маркус не понимал, зачем они постоянно возвращаются к этой теме. Потом Рита утащила его в кухню и объяснила, что он должен разрешить им не ждать сорок дней.
– Скажи что-то вроде: «Нельзя откладывать хорошие новости», – прошипела она.
Так он и сделал. Именно этими словами и выразился. А пара от радости пригласила его на свадьбу.
Три часа спустя, когда давно уже стемнело и наконец схлынула последняя волна гостей, он нашел Риту в кухне. Руки у нее были по локоть в мыльной пене. Заметив его, она быстро отвернулась и расправила закатанные рукава, а потом в последний раз сполоснула миску.
И все же он увидел их – толстые шрамы на ее запястьях.
Не стал ни о чем спрашивать, просто достал пачку сигарет.
– Лет двадцать пять не курил, со старшей школы.
– Может, ты и не араб? – Она с усмешкой вытерла руки.
– Тебя ждет кто-нибудь дома?
– Нет, – произнесла она без тени эмоций, и слово просвистело в воздухе, как пуля.
– Давай посидим на балконе, – предложил он. – Тут шесть сигарет. Можно разделить пополам.
После они сидели в прохладной темноте балкона, освещенного лишь светом из кухонного окна, и молча курили. Маркус устал, но кровь бурлила в жилах. После второй сигареты Рита предложила выпить еще кофе.
– Поздно уже, – ответил он.
А она рассмеялась и все равно пошла в кухню.
– Научи меня, – попросил он.
Получалось, ему придется пробыть тут еще минимум семь дней, до поминальной службы. А значит, он должен был каждый день сам варить себе кофе. Маркус отлично помнил, как мать суетилась с кофейником у плиты, но что именно она делала, забыл. Теперь же наблюдал за Ритой и старался запомнить последовательность действий – три полных ложки на каждый маленький стаканчик воды.
– Ты с сахаром пьешь? – спросила она.
– Вообще-то нет. Лучше без, – ответил он.
– Я тоже. – Она улыбнулась почти смущено. – Люблю горькое.
* * *
Рита постоянно была в движении. Печатала на ноутбуке, собиралась в город с кем-то поговорить, звонила кому-нибудь. Сама утверждала, что не работает, при этом не имела ни одной свободной минуты. Что-то в ее повадках смущало его и в то же время выглядело знакомо. В конце концов, он почти двадцать лет наблюдал за тем, как гнобили его сестру.
Амаль полжизни провела, считай, под арестом: никаких парней, никаких свиданий, никаких ночевок у подруг, никаких школьных праздников. А однажды взбрыкнула, начала резать себя, баловаться наркотой и путаться с парнями. Мама к тому времени уже умерла, а бабá справиться с ней не мог. Предпочел просто отмалчиваться. Вычеркнуть дочь из жизни, память о ней бросить в каменную гробницу и уйти прочь, не оставив никакой метки.
Рита на вид казалась человеком, которого не удержишь в клетке. Двигалась ладно, уверенно. Носила узкие джинсы и черные футболки, волосы заплетала в косу, и та блестящей веревкой моталась по ее плечам и спине, а при ходьбе кончиком постукивала по пояснице.
Конечно же, он заметил.
Она сказала, он должен навестить кое-кого из родни. Он попросил ее пойти с ним, а она ответила:
– Нет.
– Понимаю, у тебя своя жизнь, – начал извиняться он. – Мне бы только…
– Нет, – повторила Рита и направилась к своему дому. – Нет, я с тобой не пойду.
– Я мало что о ней знаю, – сказал он Имм Муса, когда зашел к ней, как обещал.
Та поставила перед ним чашку черного чая и похлопала себя по груди в области сердца.
– Девушкам больше всех досталось.
– В каком смысле?
– Во время интифады. Мы это не обсуждаем. Про парней с камнями говорим. А про девушек – нет.
Имм Муса заверила его, что Рита постоянно занята общественной работой, ноутбуком, и вообще хамдиллах этой на редкость здравомыслящей девушке. Потом заговорила о готовящейся свадьбе Ибн Ханна, американской жизни, стала удивляться, как это его соотечественники могли выбрать в президенты того ужасного владельца казино. Разве американцы не знают, что азартные игры – харам?
* * *
Свадьба Ибн Ханна состоялась в субботу, за пару дней до поминальной службы. Маркус валялся в кровати чуть ли не до полудня, потом сварил и выпил кофе. Написал Амаль в Балтимор, что ему придется задержаться еще на несколько дней. Из-за предстоящей церемонии и бумаг. Оказалось, у них тут есть наследство. Кусок земли, который можно продать; по закону половина принадлежит ему как сыну. А четверть – Амаль как дочери.
– Пипец какой-то, – ответила сестра.
– Конечно, я с тобой так не поступлю, – заверил Маркус. – Поделим все пополам. Что скажешь?
– Мне ни хрена от него не нужно, – заявила Амаль.
Рите, помогавшей ему с документами, Маркус объяснил, что Амаль на свою долю не претендует. Та спросила, почему, а он просто ответил:
– Они с отцом не разговаривали.
– Харам! Она не разговаривала с собственным отцом?
Маркусу не хотелось вдаваться в подробности, но Рита явно была искренне поражена, несколько раз переспросила:
– Что за девушка может не разговаривать с собственным отцом?
– Извини, конечно, но это отец с ней не разговаривал, – отрезал он. – И не смей осуждать мою сестру. – Рита не отвечала, просто молча смотрела на него. И Маркус, вздохнув, добавил: – Пожалуй, открою счет на имя племянника и внесу туда ее долю. Пойду позвоню в банк.
– Хорошая идея, – кивнула она.
– Одобряешь? Иншалла, – поддразнил он, надеясь развеять повисшее в воздухе напряжение.
Какая же она, черт возьми, серьезная!
– Одобряю. Но не могу понять, как отец с дочерью могут не общаться.
Ну вот опять.
Он не