Знаешь, я видел, как ты танцевала в тот вечер. В доме сестры.
Развернувшись в его руках, Самира уставилась на него.
– Ага. Я принес еще стулья. А там ты, в центре танцпола, и… Черт, женщина, ух!
Он многозначительно посмотрел на ее бедра, она расхохоталась, и странное ощущение ушло.
* * *
Медсестра и другие сотрудники кивали ей при встрече. Самира знала, она нравится им не только потому, что каждый месяц оплачивает запредельный счет. Нет, ее тут считали «хорошей дочерью» – за то, что навещает отца несколько раз в неделю. Она часто видела, как сотрудники сидят с пациентами в главном холле, смотрят телик, играют в шашки, пьют чай. Стараются, чтобы те не чувствовали себя заброшенными. Как грустно, думала Самира, посвятить свою жизнь семье, которая выбросит тебя, как только станешь ей неудобен.
Войдя в комнату отца, она обнаружила, что тот чем-то занят у кухонного стола и ругается себе под нос.
Вспомнилось дурацкое свидание, на котором ее спросили, не бывает ли ей одиноко.
Поддавшись порыву, она вышла обратно в холл и отправила сообщение Логану:
Хочешь, вместе навестим папу перед ужином?
Могу приехать к шести. Нормально?
Отлично.
Логан приехал через час. Сначала бабá вел себя хорошо. Пожал ему руку и предложил присесть. А Самире важно, как радушный хозяин, сказал:
– Приготовь гостю чаю.
Потом он начал расспрашивать Логана о здоровье его матери, и Самира поняла – они его теряют. Но Логан подыграл отцу, постарался правильно ответить на вопросы и ничем не выдать, что что-то идет не так.
За чаем Самира шепнула Логану:
– Скоро уже пойдем.
– Все в порядке. За меня не беспокойся.
Сердце ее переполнилось благодарностью.
– Как работа? – спросил бабá Логана по-арабски, Самира перевела.
– Хорошо, все хорошо, – дружелюбно закивал тот.
– А брат с женой? Как они поживают? – вдруг ледяным тоном осведомился бабá.
Самира в панике собрала со стола чашки и отнесла в раковину.
– Нам пора, – сказала она Логану.
– Что он говорит?
– Думает, ты мой бывший.
– Ты, наверно, гордишься тем, как обращался с Самирой? – дрожащим от ярости голосом продолжал бабá. – Позволил бы брату так обращаться с его женой? А?
Самира схватила сумочку и махнула Логану на дверь, тот же застыл на месте, не сводя глаз с отца.
– Она теперь как прокаженная, вся вина пала на ее голову. Шлюхин сын! – Бабá тоже встал. – Ты ей руку сломал, животное!
Самира бросилась к нему, попыталась усадить обратно, но отец схватил со столика часы.
Логан успел поймать его руку. Удержал за запястье и отобрал часы.
– Позови кого-нибудь, – мрачно сказал он, отступая, чтобы бабá не пнул его в ногу.
Через час они уже были дома. Логан обнимал Самиру, и она не стала рассказывать, что бабá уже поднимал на нее руку. И не один раз. Она никому об этом не говорила, даже медсестре. Иначе еще станут постоянно накачивать его успокоительными.
А она этого не хотела. Не то ей не удалось бы побыть с бабá еще немного.
Сейчас, кроме вспышек ярости, у него случались и моменты просветления. Ясности и красоты. Пускай всего на пару минут, но из него проглядывал прежний бабá, говорил ласково:
– Помнишь, как я учил тебя играть в тавлю?[40] А ты жулила, негодница?
Эти проблески в заволакивавшем его сознание тумане дорогого стоили. В такие моменты, когда он звал ее «йа бинти», Самира понимала, что отвоевала его. Его любовь к ней. И свою былую любовь к себе.
* * *
Когда врач позвонил, чтобы сообщить новости, она ушла с работы. Но домой не поехала, не хотелось сидеть одной в саду, когда душа так и пела. Самира решила поехать к баба́.
Оказалось, его навещали мама и Руба. Отец с пустыми руками молча сидел на стуле.
Самира порылась в шкафу, заглянула в холодильник.
– Что ты делаешь? – фыркнула мама.
– Ничего. Ничего.
Мисбаха нашлась в ящике для посуды. Самира подошла к баба́ и сунула ему в руку четки. Тот удивленно вскинул на нее глаза.
– Привет, бабá. Салямтак.
– Привет, мисс.
Она погладила его по руке.
– Сначала объясни, что мне делать с этими симпатичными штучками? – с любопытством спросил он, сжимая в горсти светлые бусины.
Сердце у нее сжалось. И это тоже?
– Ты еще похудела, – заметила Руба.
Бабá стал перебирать четки более уверенно.
– Нас пригласили к Лене на беби-шауэр, – добавила сестра.
– Пойдешь?
– И какой предлог мне придумать?
– Чтобы не ходить на бэби-шауэр третьей жены моего бывшего мужа? Даже не знаю. Может, что он дерьмово со мной обращался?
– Он был вправе с тобой развестись, – устало перебила мама. – Однажды тебе придется это признать.
– Может, он и руку мне сломать был вправе?
– Знаешь что? – накинулась на нее Руба. – Все и так тебя жалеют, поняла? Каждый раз, когда я беременела, бабá просил не обсуждать это при тебе. Мне приходилось скрывать свою радость, чтобы ты не расстроилась.
– Ах, бедняжка…
– Вот всегда ты так! Со своим сарказмом. Честно говоря, ты сама должна была предложить ему уйти. У мужчины есть право хотеть детей.
– Так я тоже их хотела. Может, это у него были проблемы.
– Самира, хватит.
– Я серьезно. Это же очевидно.
– Нельзя так говорить о мужчинах, – снова вмешалась мама.
– Но это правда. Его вторая жена так и не забеременела. И с Леной у него много лет не было детей. Может, он наконец сходил подлечился.
Мама с Рубой переглянулись и закатили глаза.
И Самира, не выдержав, заговорила, раскрыла перед ними свою счастливую тайну, словно ленточку развернула.
– Я беременна.
Слова сорвались в воздух, как прозрачные хрупкие семена одуванчика. Осели на папином ненавистном журнальном столике, повисли между ней и мамой с Рубой.
– Ты шутишь, – протянула сестра.
– Шесть недель.
– От кого? – ахнула мама.
– Ты его не знаешь.
Воцарилось молчание. А потом мама встала, перегнулась через столик и ударила ее по щеке.
Вот тогда бабá и взорвался.
* * *
Логан приехал в больницу, в которую доставили отца.
Там, в приемном покое, она ему и сказала. За их спинами сновали врачи, проверявшие, не случилось ли у баба́ инсульта: сначала он в гневе вступился за Самиру, а потом рухнул на пол.
– Это точно? – Логан схватил ее за плечи. – Ты была у врача?
– Да. Вчера. Сегодня он позвонил и подтвердил.
– Но почему ты сразу не сказала? Когда только заподозрила?
– Я… я думала, у меня просто почему-то сбился цикл. Ты должен понять. У