встретился с ним взглядом, и Маркус не отвел глаза. Улыбнулся.
– У меня на руках все документы. С апостилями.
– Нет апостилей.
– Придется вам назвать мне настоящую причину. Похоронное бюро уладило все вопросы, у меня есть на руках бумага, что все в порядке.
Прежде чем передать бумагу пареньку, он демонстративно ее сфотографировал.
– Присядь, пожалуйста. Я сейчас вернусь.
Эту тактику Маркус тоже знал. Та женщина, Рита, дала ему свой контакт в «Ватсапе», и он отправил ей сообщение: «Всё еще в аэропорту. Задержка».
«Понятно, – написала она в ответ. – Это всегда долго. Позвони, когда выйдешь из аэропорта».
Его вызывали еще несколько раз, потом опять просили подождать. Снова и снова. Через четыре часа Маркус стал требовать, чтобы ему дали проверить, держат ли тело в холоде. Через десять часов, осознав, что проведет в проклятом пластиковом кресле всю ночь, он написал Рите: «Всё еще здесь» – и выключил телефон, чтобы аккумулятор не разряжался. Молодая женщина показала ему автомат, и он всю ночь пил черный кофе, чтобы не уснуть.
Только рано утром ему вместе с телом позволили въехать в Израиль.
– Теперь можем поставить вам печать о въезде, – сказал ему солдат.
Свеженький такой, явно хорошо выспался и успел побриться.
У Маркуса лицо зудело от щетины. А спина разболелась от сидения в неудобном кресле.
Он молча забрал у охраны документы.
– Наверно, не очень удобно было спать, – усмехнулся пацан.
– Я не спал, – спокойно ответил Маркус. – Как вам прекрасно известно.
– Совсем? – уточнил парень.
Маркус вздохнул. Он не за себя волновался, а за баба́, боялся, что тело растает в жарком помещении. Отец умер уже шесть дней назад. Бальзамирование могло отсрочить неизбежное лишь на время. И даже гроб не откроешь, чтобы проверить, все ли в порядке, его перед поездкой накрепко запечатали. Старик не разговаривал с Маркусом пять лет. А теперь он не спит из страха, что не сможет выполнить свой ваджиб и что его несчастный отец, не видавший Палестину более пятидесяти лет, разложится, не успев вернуться домой.
Пацан все ухмылялся, и Маркус смерил его взглядом.
– Мне доводилось не спать по нескольку суток. Ваш теплый прием меня не задел.
Солдат вспыхнул и выпрямился, потом схватился за автомат, но Маркус лишь усмехнулся. Может принимать грозный вид сколько угодно, он-то видит, что оружие на предохранителе.
Выходя из аэропорта, он включил телефон и отправил сообщение Рите.
«Посылаю такси, – ответила она. – Альхамдулилля а-саляматак». Слава богу, добрался благополучно.
«Адрес у него есть?» – устало набрал Маркус.
«У нас тут нет адресов, – коротко ответила она. – Я велела ему привезти вас к Дар Саламе».
Въезжать в Израиль позволяли далеко не всем таксистам, Маркусу сказали, ему крупно повезло, что у Абу Шарифа есть разрешение и в его грузовик влезет гроб. Он был другом чьего-то сына и согласился выстоять необходимое время на всех КПП.
Первое, что Абу Шариф, мужчина с толстой бычьей шеей, сказал Маркусу в аэропорту, – это «Салямит расак» в связи со смертью его отца. Второе, что у него забавный арабский.
– Говоришь, как мой дедушка, – засмеялся он.
– Как это? – У Маркуса от усталости раскалывалась голова.
– Некоторые словечки сейчас используют только старики.
Что ж, неудивительно. По-арабски он говорил только с родителями. Со старшими родственниками. А прочесть не мог ни слова, только нацарапать свое имя, по памяти воспроизводя крючки и скобочки. Син, последняя буква, словно обнимала все остальные.
– Знаешь Риту? – спросил Маркус Абу Шарифа.
– Хабиби, Риту все знают.
– Поможешь мне найти ее там, на месте? Она вроде должна подсобить с организацией.
– Она сама тебя найдет. Не бери в голову.
Маркус устроился на сиденье и, временами отрубаясь от усталости, стал смотреть, как за окном проплывают зеленые холмы и коричневая дорога. Когда он просыпался, Абу Шариф гладил его по плечу и приговаривал:
– Спи, брат. Знаю, тебе нелегко пришлось. Спи. Все хорошо.
* * *
Она, словно генерал, стояла у входа в дом, на взгляд Маркуса, больше похожий на крепость. Он раз видел его на фотографии – черно-белом снимке, где подросток-бабá с прической, как у Траволты, ухмыляясь, сидел на каменном выступе с матерью, братьями и сестрами. Долговязый загорелый бабá был одет в поношенный светлый костюм. Радостно улыбался, демонстрируя белые зубы, а толстые брови сердито хмурил.
И все же он улыбался; получалось, когда-то давным-давно, в далекой-далекой стране, он был счастлив.
Грузовик осторожно подползал к стройной молодой женщине. Маркус же отчего-то вдруг разозлился на то, как неудачно сложилась отцовская жизнь. Все свои мечты – а они ведь наверняка у него были – старик растратил на ярость по самым дурацким поводам: дети слишком громко играют в «Саймон говорит», еда подгорела, неожиданно принесли новый счет.
Маркус сообразил, что место на кладбище рядом с матерью останется пустым.
А потом решил, что там похоронят его. Пускай это будет его место. Надо, как бабá, сообщить всем, что он завещает похоронить себя там.
– Йа хелля, ситт Рита. – Абу Шариф поздоровался с женщиной и стал парковаться.
Маркус попытался выбросить из головы мрачные мысли.
Руки у него дрожали. Не только от усталости. Он стал разглядывать женщину – та все стояла на том же месте и набирала что-то в телефоне.
Маленького роста, вся в черном, с перекинутой через плечо растрепанной косой, большими глазами, гладким круглым лицом. Симпатичная, отметил Маркус и тут же сообразил, что вид у женщины раздраженный. Можно даже сказать, сердитый. Надо же, столько ярости в таком крошечном существе!
– Я Рита, – оторвавшись от телефона и подходя к грузовику, произнесла она на хорошем английском. – Буду помогать священнику все подготовить.
Она заговорила через окно с Абу Шарифом, объясняя, что тело нужно отвезти прямо в церковь.
Пока они разговаривали, Маркус достал кошелек.
– У меня только американские доллары, – сказал он водителю по-арабски.
Мужчина отмахнулся.
– Не думай об этом. Сейчас время скорби.
– Нет, – не согласился Маркус, зная арабские традиции. – Если не возьмешь, я больше не буду с тобой разговаривать. Не зли меня. Так как, американские доллары подойдут?
– Черт возьми, да это лучше всего, – пожал плечами тот. – Но я правда не могу взять.
Маркус сунул купюры в карман его рубашки.
– Хватит. Спасибо, брат.
Абу Шариф ухмыльнулся Рите.
– Стопроцентный араб. Ты знала, что он так хорошо знает язык?
– Если честно, нет, – ответила она по-арабски, глядя на Маркуса. – Мы только переписывались.
Абу Шариф рассмеялся.
– Она постоянно с кем-то переписывается. С телефона или ноутбука.
Рита закатила глаза.
– Йалла, скажи святому отцу, что через два часа начинаем.
– Что начинаем? – спросил Маркус.
– Похороны. –