Хукер, в кабинете которого вечером, как обычно, собираются на короткое совещание сотрудники, отводит Викхэма в сторону и спрашивает его:
— Правильно ли я вас понял сегодня днем? Вы принимаете наше предложение? Вы отвезете саженцы на Цейлон и возглавите уход за ними?
— Да, сэр. Все решено, — отвечает Генри Викхэм. — Я еду!
Через двенадцать дней после посева в обеих оранжереях начали пробиваться первые зеленые ростки.
Прошла еще неделя-другая, и у всех появилась уверенность, что на этот раз труды и деньги не пропали зря: из круглым счетом семидесяти тысяч высеянных семян бразильской гевеи более двух тысяч восьмисот дали всходы.
20
Один из последних вечеров июля.
Премьер-министр Дизраэли сидит за столом в своем кабинете и просматривает переписку, которую уже несколько месяцев ведет с турецким правительством.
За эти месяцы лицо его осунулось и постарело.
Аграрный кризис, надвигающийся на Европу, и стремительные темпы развития германской промышленности после 1871 года не слишком большая помеха для его внешнеполитического курса. Гораздо страшнее движение за независимость, охватившее славянские народы; оно уже вызвало ряд военных столкновений и создало угрозу английскому влиянию на Балканах. Гораздо страшнее и своекорыстная «освободительная» политика царя Александра Николаевича, с которой Дизраэли сталкивается на Балканах и на Дальнем Востоке, в Средней Азии и в Константинополе.
Единственная возможность помешать царю — это организация крупного военного конфликта, на который он надеется, когда понадобится, склонить повелителей Османской империи. Под грохот пушек на европейском континенте Англия спокойно сможет заняться дальнейшей колонизацией Юго-Восточной Азии.
В дверь стучат.
Появляется слуга в красной ливрее и докладывает:
— Маркиз Солсбери и сэр Джозеф Хукер!
В комнату входят оба посетителя. Дизраэли поднимается и идет им навстречу. Он здоровается с Хукером, которого ему представил маркиз, и после первых же слов ученого просит:
— Меня очень интересует ботанический сад в Кью, и я был бы весьма признателен вам, сэр Джозеф, если бы вы рассказали мне, как там идут дела.
Все садятся. Хукер начинает.
— Мне доверительно сообщили, милорд, что вы знакомы в общих чертах с планом, к которому я вернулся после пятилетнего перерыва и который благодаря вашей благосклонной поддержке и содействию нескольких достойных джентльменов в значительной мере уже осуществлен.
Дизраэли кивает.
— Успех второго этапа операции, — продолжает Хукер, — то есть внедрение бразильского каучукового дерева в Юго-Восточной Азии, зависит от того, удастся ли получить в ботаническом саду в Кью достаточное количество саженцев из добытых семян. Эта проблема теперь решена. Достаточное число семян дало всходы!
— Следовательно, можно надеяться, что удастся и все остальное?
— Последнюю опасность представляет перевозка, которую придется перенести саженцам. Мы постараемся произвести ее с максимальной осторожностью.
После минутного молчания Дизраэли говорит:
— Что ж, это добрая весть.
Хукер продолжает:
— Нужно организовать первую большую плантацию гевеи. Мне удалось заинтересовать этим делом одного лондонского коммерсанта, мистера Джорджа Даллье. Он ведет переговоры о покупке обширных участков на Малакке и ждет момента, когда мы сможем предоставить в его распоряжение первые годные для посадки молодые деревья.
— Будем надеяться, что мы встретим такое же понимание и со стороны плантаторов на Борнео и в Ассаме, — говорит маркиз с легким сомнением в голосе.
Дизраэли уточняет:
— Ваша задача, дорогой друг, убедить их в плодотворности проекта.
— Безусловно.
— Между прочим, я располагаю достоверными сведениями о том, что голландцы предпринимают в Нидерландской Индии серьезные шаги, чтобы организовать добычу плантационного каучука.
— Они не смогут конкурировать с нами, сэр.
— Никоим образом. Индийская смоковница отнюдь не поможет им в этом, — дополняет Хукер.
Он обращается к Дизраэли.
— Разрешите, милорд, закончить мое сообщение. В настоящее время мы ведем приготовления к отправке саженцев на Цейлон быстроходным пакетботом. Там их высадят в питомнике, а затем, когда они достаточно окрепнут, переправят в те районы наших колоний, где условия благоприятны для разведения гевеи. Мистер Викхэм, оказавший столь ценные услуги при реализации плана, берет на себя руководство по уходу за саженцами на Цейлоне.
— Что он собой представляет, этот Генри Викхэм?
— Очень способный человек, пользующийся нашим полным доверием.
Дизраэли пристально смотрит на своих собеседников.
— Очень важно, — произносит он наконец, — чтобы мистер Викхэм хорошо понял, что происходит. Англия прокладывает новую дорогу для своей экономики, и мы вовсе, как бы поудачнее выразить эту мысль, мы вовсе не заинтересованы, чтобы общественность знала, откуда берутся камни для этой дороги. Пусть мистер Викхэм не забывает об этом, — заканчивает он, едва заметно улыбнувшись, — если он, как я надеюсь, собирается помочь нам подвести под эту дорогу солидное основание!
Маркиз и Хукер поднимаются. Дизраэли провожает их к дверям.
Добрых полчаса он расхаживает потом по своему кабинету.
Наконец снова садится за стол и углубляется в переписку с правительством Турции.
Втайне от всех готовился к приему гевеи профессор Крэбри, директор ботанического сада в Хенератгоде на Цейлоне.
Втайне от всех выкопали из обеих теплиц саженцы, перевезли их из Кью на Темзу и разместили в специально оборудованном «тропическом зале» на пароходе «Герцог Девонширский».
Генри Викхэм поднялся на борт корабля. Втайне от всех «Герцог Девонширский» вышел в ночь с 6 на 7 августа из лондонского порта.
21
Судно выходит из Па-де-Кале в Ла-Манш. По левому борту проплывают и исчезают во мраке огни парохода, следующего из Шербура.
На палубе тихо.
К исходу сырого туманного утра перед кораблем открывается темно-синий простор Атлантического океана. «Герцог Девонширский» огибает скалистые берега Бретани и ложится на юго-западный курс, прямо на северную оконечность Пиренейского полуострова.
В просторном «тропическом зале», оборудованном на нижней палубе, Генри Викхэм наблюдает за растениями, пересаженными в железные ящики с землей. Он следит, чтобы поддерживалась нужная влажность земли. Ежечасно проверяет по градуснику температуру в зале.
Ночи теплые и наполнены гулом и тяжелыми вздохами машин парохода. За горизонтом скрывается мыс Финистерре. «Герцог Девонширский» проходит мимо города Опорто, мимо залитой солнцем бухты Авейру, мимо устья Тежу и лиссабонского порта и, достигнув мыса Сан-Висенти, поворачивает на юго-восток, в Кадисский залив.
Упрямому ветру удается иной раз взволновать море, но к рассвету, когда Генри Викхэм выглядывает из иллюминатора своей каюты, перед ним обычно снова расстилается неподвижная гладь.
Из воды встают красные скалы Гибралтара. «Герцог Девонширский» входит через пролив в Средиземное море и, не останавливаясь, следует дальше на восток, вдоль побережья Алжира, минуя мыс Кап-Блан и мыс Бон.
Вдали показываются горы Сицилии.
Генри Викхэм, нахмурившись, расхаживает по «тропическому залу». Несмотря на все меры предосторожности, за последние дни погибло несколько саженцев. Он озабоченно заглядывает в ящики: не появились ли и на других ростках болезненно-желтые пятна.
В Порт-Саиде пароход пополняет запасы угля. Генри Викхэм составляет донесение о ходе плавания, адресует его в Кью, Джозефу Хукеру, и посылает матроса с письмом на почту. Снова наведывается в «тропический зал» и приходит в полное расстройство, обследовав своих питомцев: еще несколько растений зачахло.
На следующее утро «Герцог Девонширский» входит в Суэцкий канал. Он медленно ползет между берегами, на которых раскинулись одинокие деревни и поля. Наконец взорам путешественников открывается белая песчаная пустыня. Кое-где между невысокими дюнами поблескивает вода, и время от времени показывается зеленый оазис. А потом вокруг разливается накаленное солнцем необозримое песчаное море, и плавание становится однообразно спокойным.
Вечером судно выходит из порта Суэц, забитого арабскими парусниками и пароходами. Пять бесконечно долгих суток тянется путь по Красному морю.
21 августа корабль снова берет курс на восток. Утренняя заря одела в пурпур Аденский залив.
В «тропическом зале» на нижней палубе Викхэм вырывает из сырой земли сто семьдесят четвертый засохший саженец.