Читать интересную книгу АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА - Евгений Городецкий

Филимонова, экспедиционного радиста и секретаря парторганизации, Арсентьев видел всего несколько часов назад в конторе. Когда тот в девятом часу вечера переступил порог его дома, Николай Васильевич удивленно поднял густые светлые брови, но тут же пригласил:

– Леонид Иванович? Раздевайтесь, прошу.

Филимонов неторопливо расстегнул полушубок, повесил его, пригладил жесткие, мелко вьющиеся волосы. Курносый и толстогубый, он походил на светлокожего голубоглазого негра, если такие бывают.

Арсентьев указал ему на стул, сам сел на диван, закинул ногу на ногу.

– Холостякуете? – спросил Филимонов, оглядывая убранство квартиры. – Когда семью думаете перевозить?

– Теперь уж летом, с навигацией. У меня много книг, мебель. Почтенная Антонина Сергеевна любит удобства.

– Супруга ваша?

– Супруга, жена, половина, старуха, хозяйка – как угодно.

– Познакомимся, – сказал Филимонов. – Хорошо, что вы капитально устраиваетесь. Доверия больше! У меня вот тоже… Младшенькой пианино купили, пусть осваивает.

– Пианино – это прекрасно. – Арсентьев нетерпеливо качнул ступней. – Так чему я обязан, уважаемый Леонид Иванович?

Филимонов завозил ногами под стулом, доверчиво глянул Арсентьеву в глаза:

– Поговорить нам надо, Николай Васильевич. Как коммунист с коммунистом. Вы у нас уже полгода, больше, а все как-то не приходилось. А надо. Назрела такая необходимость.

Он замолк, ждал, что ответит Арсентьев.

Николай Васильевич сел поудобнее, сцепил на животе пальцы:

– Давайте поговорим. Видимо, действительно такая необходимость назрела, раз вы считаете. Я, признаться, тоже думал, что нам есть о чем поговорить. Итак?

– Семь месяцев вы у нас. Приехали главным инженером, сейчас начальник экспедиции. Побывали везде, во всех партиях и отрядах, все поглядели, с людьми познакомились. Люди у нас хорошие, стойкие, я их всех знаю, за многих поручиться могу в любых инстанциях, потому что я здесь с самого первого дня, когда никакой еще экспедиции не было, был маленький отрядик по разведке глины для стройконторы. Все, что здесь выросло, – все на моих глазах. И люди тоже. Приезжали желторотенькие, после института, не то что летать – ходить не умели, а теперь вон какие орлы! И начальство у нас за эти двенадцать лет не раз менялось: одни с понижением приходили из более крупных хозяйств, другие с повышением, как вы. Кто был лучше, хуже – не о том сейчас разговор, но опыт руководящей работы был у каждого. И у вас он есть. Немалый опыт. Но понимаешь, Николай Васильевич…

Филимонов доверительно перешел на «ты», Арсентьев никак на это не среагировал, и Филимонов, кашлянув, поправился:

– Понимаете… Никто из них с ходу быка за рога не хватал. Приглядывались, людей узнавали и потом уже помаленьку начинали браздами правления пошевеливать, свои порядки наводить. И все нормально было, никто на них не обижался. А вы о себе решили сразу заявить, чуть ли не с первого дня, кадры перетасовывать начали, увольнять некоторых. Круто, Николай Васильевич, слишком круто.

Арсентьев слушал, чуть хмурясь, поигрывая на животе сцепленными пальцами, но не перебивал. Когда Филимонов закончил, ответил не сразу:

– Мне, Леонид Иванович, приходилось уже подобное выслушивать, в той или иной форме. И должен заметить, что упреки эти обычно высказывали люди старшего поколения, не скажу, что морально устаревшие, но непривычные к ритмам современных производственных отношений. Те методы, которые годились десять, даже пять лет назад, сейчас уже неприемлемы. Мы вступили в эпоху научно-технической революции, а любая революция – это прежде всего, как известно, ломка старого. Говоря по совести, экспедицию я принял в весьма плачевном состоянии, и, чтобы исправить создавшееся положение, научить коллектив работать по-новому, я вынужден подчас применять крайние меры. Мне некогда проводить с каждым душеспасительные беседы, мне нужно выполнять производственный план. Перевоспитывать должна общественность, мое дело – административная работа. У меня просто ни на что другое не остается времени. Думаю, что я прав.

– Правы-то вы правы, Николай Васильевич, но не всегда. Геология – наука темная, сами геологи признают. Это механика можно откуда угодно переманить, и он будет работать, потому что механизмы по одним законам устроены. А в нашем геологическом районе, в трапповом комплексе, любой новичок будет пурхаться. Геологи же эти породы ну прямо нюхом различают. Мне вот показывали несколько образцов. Я их и так, и этак крутил – одинаковые. А мне говорят – нет, разные. И прямо в поле их различают, без микроскопа. Глаз набит. Это я к тому, Николай Васильевич, что есть кадры заменимые, а есть незаменимые, которые особенно беречь надо.

Арсентьев сказал, пряча усмешку:

– Различать породы можно собаку научить, не то что человека. Это все фокусы, Леонид Иванович: со стороны увлекательно и непонятно, а стоит схватить принцип – все очень просто. И тем не менее я понимаю, что у геологической службы своя специфика, что опытные геологи, знающие регион, – специалисты необходимые, и на многие их проделки закрываю глаза Все мои реформы затрагивают пока что буровой и механический цехи.

– Правильно, – сказал Филимонов, – из геологов вы пока что никого не уволили. Но тут еще много значит моральный климат. Вот взять с премией этой, будь она неладна. Вы знаете, что Князев вообще от нее отказался?

– Нажаловался уже… Да, мне докладывали. По-моему, это предмет для разговора на партбюро.

– Никто не жаловался, Князев тем более. Мало вы его, значит, знаете, если так о нем думаете. Никто из пострадавших, ну, из тех, кому премию снизили, никто из них не жаловался. Другие товарищи приходили, высказывали свое мнение…

– Кто же эти доброхоты?

– Вы уже извините, Николай Васильич, не хочется мне их вам называть.

– Так-так… – Арсентьев поглядел на Филимонова с интересом. – Вот это парторг у меня, правая рука, нечего сказать. Вы что же, шептунов покрываете? Так мы с вами далеко не уедем, дорогой Леонид Иванович.

– Вы всегда живете по принципу: «Я начальник – значит, я прав»? Всегда? – простодушно спросил Филимонов, – Как же у вас отношения складывались с секретарем партбюро, с районным комитетом?

– Отменно складывались. По всем вопросам трогательное единодушие.

– Небось, партбюро сами себе подбирали?

– Все было по уставу, дорогой Леонид Иванович. Но если меня спрашивали, я высказывал свое мнение по поводу той или иной кандидатуры.

– Значит, по принципу «хозяин – барин»…

Филимонов сказал это и задумался. Пять лет он секретарствует, только в прошлом году дали ему отдохнуть, выбрали Седых, главного геолога. А когда тот внезапно уехал – пришлось снова заступать. Ответственный этот пост был ему не в тягость, хотя работы постоянно прибавлялось – экспедиция росла, а с нею росла и партийная организация. Чувствовал иногда Леонид Иванович, что не хватает ему общей подкованности, но в житейских вопросах он ориентировался, сам поступал по совести, по моральному кодексу, и других, этому учил. И его уважали, считали справедливым. А еще был он незлобив, попросту добрым человеком был, к таким всегда тянутся. С прежним начальством он никогда не ссорился, хотя правду свою умел отстоять. Знал свое место, свои обязанности политического руководителя, знал жизнь, людей, верно понимал политику партии, и этих знаний и понимания хватало ему для любой беседы. Он долго приглядывался к Арсентьеву, ждал, что тот его не сегодня-завтра призовет для совета, но Николай Васильевич, как видно, предпочитал обходиться без советчиков. Что ж, и с этим можно было бы примириться, поступиться чем-то ради всеобщего благополучия, пользы дела и здоровой атмосферы в коллективе. Но Николай Васильевич все круче и упорнее гнул свою линию, здесь уже нельзя не вмешаться.

И Филимонов сказал:

– Я так думаю, Николай Васильевич, что ваша политика расходится с нашим общим курсом. Побольше поощрять, поменьше наказывать – так я понимаю нынешний курс. А у вас как раз наоборот. Не то сейчас время, чтобы больший меньшего давил.

– Если я кого-то и давлю, как вы выразились, то только как администратор, невзирая на партийность и прежние заслуги. Это вы должны по своей линии давить на затесавшихся в партию разгильдяев. А вы их берете под защиту.

– Я беру под защиту не разгильдяев, а справедливость, – возразил Филимонов. – И людей здешних я лучше вашего знаю.

В голосе Филимонова появилась горячность, но тем спокойнее становился Арсентьев, даже улыбаться начал. Снисходительно и благодушно улыбаться.

– Полно, полно, Леонид Иванович. Абсолютно верно, парторг должен быть поборником справедливости, психологом и людоведом. Но парторг должен, образно говоря, дудеть в одну дуду с администрацией, а у нас с вами, как выяснилось, получается разноголосица. Может быть, нам есть смысл продолжить эту полемику в присутствии секретаря райкома?