Читать интересную книгу АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА - Евгений Городецкий

Князев не смог сдержаться, расхохотался. Шагнул к упавшему, чтобы помочь, и опешил: Пташнюк!

Дмитрий Дмитрич, словно бы не замечая его, торопливо поднялся, коротко и очень квалифицированно выругался и быстро пошел к конторе, на ходу стряхивая с себя снег. Князев, посмеиваясь, направился в химлабораторию. А Юра Сонюшкин в это время старательно вычерчивал развертку шурфа, слушал, как Высотин и Фишман обсуждают шансы «Спартака», но в разговор не вмешивался. Время от времени губы его трогала лёгкая улыбка, и со стороны могло показаться, что он думает о чем-то приятном.

Потом было два выходных, и эта история потеряла остроту. В понедельник Дмитрий Дмитрич сидел в своем кабинете и решал различные вопросы. Несколько раз ему пришлось сходить к Арсентьеву. Проходя по темному коридору, он каждый раз миновал выстроившихся вдоль стен курцов. Он здоровался, ему небрежно отвечали и продолжали разговаривать. В полумраке трудно было различить малознакомые лица, и Дмитрию Дмитричу казалось, что он все время видит одних и тех же.

– Когда же вы то… работаете? – полушутя-полусерьезно заметил он. – Как ни пройду, все курите и курите.

– Поменьше ходите, – посоветовали ему.

На следующее утро в конторе появился электрик со стремянкой и мотком провода через плечо. Скоро в коридоре сделалось светлее, чем в комнатах. Добрейшую тетю Дашу будто подменили: стала она покрикивать на курцов, стала сгонять их с привычных мест у стеночки в тамбур, поближе к кабинету Дмитрия Дмитрича, а дверь в кабинет, если хозяин на месте, всегда демократично открыта. В такой обстановке и сигарета не в радость. Сделал несколько торопливых затяжек, кинул жирный недокурок в таз у питьевого бачка и быстрее с глаз долой на рабочее место.

Дмитрий Дмитрич ходил теперь по светлому пустынному коридору, как завоеватель во время комендантского часа, походка его была по-хозяйски уверенна, и когда с ним здоровались, он снисходительно кивал в ответ.

Праздники с их брагой, медовухой, «водярой» и спиртом, с пирогами, пельменями, свежениной, с удалой пляской, драчками, задушевными «протяжными», с ощущением, что весь мир навеселе и это никогда не кончится, – отошли.

Князев с облегчением распрощался с ними: три дня гульбы утомили его. Чужих компаний он не любил, а своя постоянная, поисковики… Спектакль, в котором участвуешь не один десяток раз. Знаешь, кто о чем будет говорить и когда, какие песни будут петь и после какой по счету рюмки, кто за кем начнет ухаживать, кто кого будет ревновать и к кому. Скучно. А не пойти – дома еще скучней. Вообще, эти праздники… Есть настроение, нет настроения – обязан веселиться. Или делать вид, по крайней мере.

То ли дело – неожиданный повод, случайная встреча, никаких приготовлений, складчин – все внезапно, вдруг! И все естественно. Если разговор – то оживленный, если молчание – то не от скуки или неловкости.

Но случаются и другие праздники.

Вот тебе предстоит командировка в большой город, интересная командировка, для пользы дела. Но если даже и без пользы, то все равно это радостно – вырваться «на материк»! Ты ждешь, скрытно волнуешься, потому что в последний момент начальство может все переиграть и послать вместо тебя другого или поехать само. Ты суеверно отказываешься от разных там поручений – братцы, да я ж еще никуда не еду! – делаешь вид, что тебе и ехать-то не очень хочется. И только когда секретарша вручит тебе командировочное удостоверение, а бухгалтер – проездные, суточные и квартирные, ты начинаешь относиться к поездке с доверием и всерьез.

Мелкие треволнения будут подстерегать тебя и в аэропорту, ибо северные трассы – зимой особенно! – меньше всего подвластны расписанию. Беспокойство не оставит тебя даже в самолете: посадка объявлена, пассажиры на местах, но что-то нет экипажа, того и гляди примчится сейчас дежурная и закричит, что вылет отменяется…

Но вот ты в воздухе. Стюардесса сообщит фамилию пилота, высоту и исчезнет в кабине. Ты откинешь спинку кресла и будешь поглядывать то на струящуюся за окном белесую муть, то на стрелку высотомера. Нервное напряжение спадет, глухой рев моторов убаюкает тебя, но это будет не сон, а дрема, и когда на каком-нибудь воздушном ухабе ты откроешь глаза, то увидишь сиренево-голубое небо удивительной чистоты, крупные ранние звезды, а внизу – плотное бесконечное стадо ватных облаков, подсвеченных предзакатным солнцем.

Город поразит твое обоняние целым букетом запахов – от мокрого асфальта до подгоревших бифштексов из ресторанной кухни. Слух остро воспримет и отрывистый гудок паровоза, и дребезжание далекого трамвая, и редкие сигналы машин. Ну, а огни… Еще на подлете ты увидел вдали огромное мерцающее зарево, огни большого города.

Оттепель, снега нет, сыро и ветрено. В чемодане у тебя туфли, но ты в унтах, и здесь это не кажется смешным. Человек с Севера, с низовий. Здесь знают этому цену.

Ты неторопливо проходишь через здание аэровокзала, краем глаза замечаешь на витрине буфета ряды бутылок с яркими этикетками, вазы с бутербродами и фруктами, но не останавливаешься – никуда это от тебя не денется. Выходишь на привокзальную площадь, берешь такси, разваливаешься на заднем сиденье и со вкусом закуриваешь. Дорога к городу пустынна, стрелка спидометра подрагивает около цифры 100, и тебе, исходившему тайгой не одну тысячу километров, даже странно, что по земле можно двигаться с такой скоростью.

Тебе не придется рыскать по гостиницам в поисках места или обращаться к услугам «частного сектора». В кармане у тебя ключ от кооперативной квартиры одного из твоих сотрудников, который дорабатывает на Севере последний срок и копит на машину. Ты поднимаешься по лестнице, отпираешь дверь и нащупываешь выключатель.

Городская квартира… Она кажется тебе воплощением комфорта, эта малогабаритная двухкомнатная секция с совмещенным санузлом и полом из пластиковых плиток, на стыках которых выступает черная смола. Ты цепляешь на вешалку свою меховую куртку, стягиваешь отсыревшие унты и в одних носках прохаживаешься по комнатам, открываешь на кухне краны, пробуешь пальцем пыльную полировку мебели. Ты радуешься своему удивлению. Что ж, и тебе когда-нибудь доведется стать членом жилищного кооператива…

А потом наполнить ванну, долго плескаться в желтоватой, пахнущей хлоркой и железом воде, с мокрыми волосами сидеть на кухне, удивляться, как быстро закипел на газовой плите чайник, и прихлебывать горячую пустую водицу, потому что ни сахара, ни заварки купить не догадался, а хозяйские запасы давно уже истребили такие вот, как ты, заезжие.

Включить телевизор, посмотреть до конца программу – любую! – достать в ящике дивана-кровати старый хозяйский спальник, а из чемодана – чистый вкладыш постелить и лечь. Из полуоткрытой форточки вместе с сыростью долетают редкие уличные шумы, и тебе начинает казаться, будто ты живешь здесь давно и вообще никакой это не Красноярск, а твой милый сердцу студенческий Томск, и утром тебе в институт на первую «ленту», а Север, тайга – все это странный, странный сон.

Усмехнувшись, ты гонишь эти фантазии и начинаешь думать о завтрашнем дне. Завтра предстоит побегать по отделам. Народ там тертый, въедливый, придется каждому доказывать, а с ними особенно не поспоришь. Ну, ничего, не в первый раз. Зато вечером…

Вечером Князев сидел в ресторане «Енисей», во втором его зале, возле самой эстрады, смаковал грузинский коньяк, посасывал ломтик лимона и ждал, пока подадут бефстроганов. Под ухом наяривал квинтет с разными электромузыкальными штучками. Лучше бы сидеть подальше, очень уж шумный оркестрик, но везде – битком. Музыканты – молодые длинноволосые ребята в зеленых пиджаках с золотыми пуговицами – вполне современные, и вещи современные, многие из них передают по «Маяку». Шлягеры – вот как называются эти модные песенки.

Старожилы рассказывали, что во времена «Енисейстроя», когда заработки были не чета нынешним, ехавшие на материк северяне сдвигали столики и кутили во всю широту натуры. А музыканты, рассовывая по карманам мятые сторублевки, весь вечер кряду исполняли «Мурку», «Журавлей» или «Ванинский порт». Такие были у людей вкусы. Теперь же музыку никто не заказывал – то ли не принято стало, то ли не положено, но молодые музыканты все равно играли с подъемом – не столько для публики, сколько для себя.

На свободном от столиков пространстве танцевало несколько пар. Женщины были в удлиненных или в укороченных платьях или брючных костюмах. Здесь только и замечаешь изменения моды.

Мода на песенки, на одежду, на прически… А на людей, на поступки есть мода? На качества людские? Мода – это ведь не только привычки и вкусы, но и обычаи. Когда-то, например, были в моде дуэли, теперь подлеца или хама разбирают на месткоме, а набьешь ему морду – тебя будут разбирать. Модно ни во что не вмешиваться, быть скептиком и брюзгой. Модно отрицать догмы, это хорошая мода. А вот донкихотствовать не модно: дурачком прослывешь, не умеющим жить. Вот и думай, как сохранить идеалы и не прослыть идеалистом, ломай голову, как совместить принципы и моду…