еще двух штатских агентов, которых раньше не было, и лимузин со скрипучими шинами…
«Это Сталин», – пришел он к окончательному выводу, прикинул расстояние от лобной плахи до машины и решил еще пару-тройку секунд выждать.
– Так вернее будет, – сказал он самому себе.
Он выдержал две секунды, ровно две, увидел, как радиатор лимузина быстро накатывается на Лобное место, конкретно на него, и подчинился звонкоголосой внутренней команде, родившейся в сознании и преобразившейся в знакомый голос… Это был голос отца.
Савелий вскинул винтовку и в то же мгновение почти в упор выстрелил в переднее – ветровое – стекло лимузина. Стремительно, не потратив даже секунды, – обычно боец, чтобы перезарядить трехлинейку, тратит три секунды, – передернул затвор и выстрелил по головной машине вновь.
Он думал, что лимузин сейчас заюзит и встанет поперек дороги, перегородит слабо накатанную колею, но этого не произошло, мотор ЗИСа заревел с такой силой и грохотом, что дрогнули облака, а из выхлопной трубы, как из пароходной машины, повалил белый дым.
Лимузин стремительно, трубно стреляя выхлопом, рванулся вперед, тяжело проревел, пересекая зону огня, обдал Савелия бензиновой вонью и унесся на улицу Куйбышева.
Через мгновение его уже не было вообще. Только жесткая хрустящая крупка размеренно валила с неба. Природа была равнодушна к тому, что происходило.
Агафонов успел выстрелить по машине еще два раза, последний выстрел сделал уже вдогонку – бил в заднее стекло лимузина. Поскольку ни ветровое стекло, ни заднее не высыпались, остались сидеть в резиновых окоемах прокладок, выходило, что стекла были не простые, а бронированные, какие обычной пулей не пробить. Савелий застонал от досады и внезапно возникшей в нем внутренней боли. Сквозь зубы втянул в себя воздух.
В следующий миг он вспомнил, что расстрелял обойму целиком, все пять патронов сжег, а толку никакого – нуль от всех его усилий.
Два автомобиля, шедшие за черным лимузином, остановились, из них вывалились человек шесть охранников, все крепкие. Плечистые, сразу видно: прошли специальный отбор и учились в одной школе. И у всех были воротники из одного и того же меха, словно бы роскошная буржуйская принадлежность эта была куплена в одном торговом заведении, – оптом на всех.
Агафонов не успел загнать в патронник новую обойму, как от машин ударило сразу несколько пистолетов. Били часто, от выстрелов задрожал и сделался розовым воздух.
– Ах вы, су-уки… – засипел Савелий зло, пальнул ответно один раз, другой, сбил с ног грудастого, с горлом, закутанным в вязаный черный шарф агента – попал в него капитально, у грудастого даже пистолет выпрыгнул из руки и метра на четыре отлетел в сторону. Несколько секунд грудастый стоял неподвижно, с недоуменным видом рассматривая пространство, потом прямо, как шкаф, не сгибая ног, упал на землю. Лицом в снег.
Шапка слетела с его головы и, словно колесо, имевшее твердый обод, откатилась в сторону.
– Получи, получи, получи! – заведенно пробормотал Савелий.
Одна из пуль, выпущенных в него, отколола от оградки твердую, как металл, дубовую щепку, щепка всадилась Савелию в щеку, легко проткнула ее, зацепила мелкую кровеносную жилу.
Лицо Савелия мгновенно окрасилось кровью, он запоздало вскрикнул и, высунув из-за оградки ствол винтовки, произвел два быстрых выстрела.
Стрелял он метко, сказывалась сибирская закваска – попал еще в одного охранника.
Тот, раненый, нырнул в снег, произвел два ответных выстрела.
Пистолет у него был убойный, редкостный, скорее всего, американский, мог стрелять, как автомат, – очередями… Правда, короткими, поскольку магазин у него был не как у ППШ, а раз в восемь меньше.
Все равно с винтовкой, которая находилась в руках Савелия, этот заморский пугач не мог сравниться, – уступал здорово. Савелий еще раз выстрелил по этому мужику – мимо, ладонью смахнул кровь со щеки. Подивился нехорошо – крови было много.
Вторая обойма уже также была пуста… Он даже не понял, как же сумел так быстро расстрелять ее, но выходит – сумел, поспешно выдернул личинку с пятью гильзами, но загнать новую обойму не успел: под сапоги ему шлепнулась овальная чугунная груша с железным клювом – граната-лимонка.
По фронту, по боям в Молдавии, когда к Союзу присоединяли часть территории, Савелий знал, что такое граната-лимонка – встречалась… Хотя и пользовались этими гранатами нечасто, но поняли быстро, насколько опасна эта штука.
– О-ох! – невольно вскрикнул Савелий, в то же мгновение кинулся к груше, продолжавшей медленно и страшно вращаться под сапогами, ловко подхватил ее и вышвырнул за дубовый барьер.
Груша приземлиться не успела, взорвалась в воздухе, даже не коснувшись своим ребристым телом снега. Хлопок был гулким, с крыши ГУМа с паровозным гулом съехал пласт обледеневшего наста, снег под гранатой выело до брусчатки, осколки веером сыпанули в разные стороны, мигом заставив стрелявших распластаться на земле и сунуть свои физиономии в серый, вспененный взрывной волной снег.
Пока они лежали, молясь про себя, чтобы осколки не зацепили их, Савелий проявил сноровку – сумел выстрелить еще два раза. Понятно, что стрельба такая, неприцельная, редко приносит нужный результат. Поскольку лежавшие охранники зашевелились, Савелий нырнул за дубовый заборчик.
Через мгновение внутрь Лобного места залетела еще одна граната, шлепнулась прямо на плаху и закувыркалась, словно бы имела тугую пружину и была заведена. Крутилась граната на твердой промороженной поверхности, как суповая коровья голяшка в кипящей суповой кастрюле.
Со второй гранатой Савелий справиться не успел, – то ли запал у нее сработал быстрее обычного, то ли время для ефрейтора Агафонова изменило скорость: чертова «груша» взорвалась прямо на плахе, внутри Лобного места. Осколки, все до единого, остались в окоеме.
Небо накренилось неловко, словно бы хотело забрать Савелия к себе, но он закричал протестующе – не хотел уходить за облака.
Два осколка всадились ему в грудь, один в предплечье, два в ногу. Всадилось ли что ему в голову, Савелий не понял, лицо его и без того было залито кровью, вполне возможно, что металл посек и лицо и добавил этой красной, вызывающей жалость к самому себе жидкости.
Винтовка, родная трехлинеечка его, много раз испытанная, также пострадала, ложе было расщеплено пополам крупным осколком, приклад тоже посекло, среди отщепленных деревянных долек торчали свежие куски металла. Винтовку Савелий выпустил из рук и кулем рухнул под начавшую пахнуть порохом лобную плаху, воткнулся головой в ступеньку, которая была тверже каменной и на несколько мгновений отключился…
Он находился без сознания, когда рядом с его ногами шлепнулась еще одна граната, откатилась в сторону, зашипела злобно, охранники, лежавшие в снегу, втянули головы в плечи, приготовились к взрыву, но взрыва не последовало.
– Ё-ка-лэ-ме-нэ! – рявкнул в снег старший охранник и отплюнулся длинной струей. Граната оказалась бракованной, и охранник неторопливо поднялся на ноги. – Все, славяне, спектакль окончен… За мной!
Он уже понял, что произошло, и просчитал свои