Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Разрешите доложить обстановку!
Тот приподнял одну бровь и апатично махнул рукой:
– Валяй, Очеретин, докладывай.
Доложить Очеретин не успел – в небольшой, хорошо натопленной комнате дежурного появились четверо штатских в сопровождении заместителя командира полка и хмурого майора с исполосованным в Гражданскую войну лицом (на Памире попал в засаду басмачей) – начальника полкового Смерша. Капитан, мигом все поняв, отвердел лицом и поднялся со своего стула.
Начальник Смерша, глянув на него колюче и удивленно, будто видел впервые, произнес глухо, каким-то чужим, вываренным голосом:
– Вы арестованы, капитан!
Капитан вскинулся, словно от укола или удара электрическим током, просипел неверяще:
– За что? У меня отец – член ЦК партии Грузии. Его лично знает товарищ Сталин!
– Вы, капитан, лично вы – большой позор для своего отца! Вы оказались замешаны в заговоре против товарища Сталина.
– В каком еще заговоре? – Лицо капитана сделалось бумажно-бледным, глаза, словно бы покрытые слезами, нехорошо заблестели.
Один из пришедших поспешно сунул руку во внутренний карман бекеши – почувствовал опасность.
– В каком заговоре, это мы еще выясним, – натянутым тоном заметил второй из пришедших, сутулый седой человек с костлявым лицом. Похоже, он был старшим, натянутый простуженный голос его показался всем, кто сейчас находился в дежурной комнате, зловещим, даже могильным каким-то, такое выражение, натекшее в голос, может испугать кого угодно. – Увести! – скомандовал он.
Двое его спутников подхватили под мышки обмякшего капитана, третий, не вынимая руки из внутреннего кармана бекеши, отступил чуть назад – на случай, если придется стрелять, – так, чтобы не бить в упор и не обсыпать случайно своих спутников горелым порохом… Вдруг капитан вздумает бежать? Тогда он в ста случаях из ста останется лежать в этой комнате.
Но капитан знал, что у него есть отец, который выручит его из любой беды, и если сам не сумеет этого сделать, то обратится к Сталину.
В горле у него что-то заскрипело обиженно, противно, будто капитан собирался устроить драку с пришедшими, – людьми, далекими от фронта, но зато близкими к просторным кабинетам, – внутри у него действительно вспыхнуло что-то протестующее, горячее, призывающее к сопротивлению, но капитан очень быстро подавил в себе это чувство… Порядки столичные он знал, да и брат его двоюродный служил на Лубянке и, случалось, иногда ходил по вызову в кабинет Берии.
Капитана торопливо повели к машинам – незваные гости прибыли на двух эмках, полковой смершевец и замкомполка молча отдали им честь, видно было, что со своим подчиненным они уже распрощались…
Хотя вряд ли они знали о семейных возможностях капитана и, пожалуй, сейчас им надо было больше беспокоиться о себе самих, чем об арестованном…
Очеретин с побитым видом кинулся следом – основательно растерялся и не знал, что делать дальше.
– А мне как быть? – тонким надсеченным голосом выкрикнул он. – Что делать?
Старший из прибывшей четверки остановился, свел брови на костлявом лице в одну линию.
– А вы… – Он недобро шевельнул ртом. – Вы оставайтесь здесь и выполняйте задачу, которую перед вами поставили ваши командиры.
– Это, значит, что ж… – пробормотал Очеретин недогадливо, губы у него расстроенно затряслись: в такие ситуации он еще не попадал.
– Да… И продолжайте свое дежурство. – Старший вновь недобро шевельнул ртом и неожиданно высокомерно усмехнулся, он понимал, что происходит в душе младшего сержанта, человека не старого, хотя уже и не молодого.
Гости успели подвести капитана-кавказца к машинам, а старший еще не покинул теплого, пропитанного табачным духом помещения – продолжал стоять и рассматривать вытянувшегося перед ним Очеретина, словно бы соображал, арестовать этого глупого молодца или нет, потом молча качнул головой и шагнул к двери.
На улице мела колючая, отвердевшая до хруста поземка, слабенький скрипучий фонарь, висевший на столбе, света почти не давал, эмки одна за другой, словно гигантские жуки, нырнули в слабо освещенный, заполненный мелкой льдистой пылью круг, как в аквариум, и исчезли.
Очеретин глянул на стул, который еще десять минут назад был капитанским троном, – занимал его очень уверенный в себе человек, – сейчас трон вновь обратился в обыкновенный стул.
Младший сержант неожиданно для себя всхлипнул, застонал безголосо, потом обхватил виски руками: все происшедшее не укладывалось у него в голове.
Савелия, кое-как, наспех перевязанного, залитого собственной кровью, уже полтора часа допрашивали – по горячим следам. Такие допросы считались у специалистов очень результативными.
Во время допроса Савелию было предъявлено обвинение: организация покушения на Сталина и участие в покушении на Микояна.
– К-какого Мик-кояна? – непонимающе шевельнул губами Савелий.
– Товарища Микояна, – с хмыканьем поправил его следователь, – Анастаса Ивановича. Слышали про такого?
– Слышал, – убито, с досадливым шипением отплюнулся кровью Савелий, сглотнул что-то вязкое, собравшееся у него во рту, – наверное, сгусток боли.
Не знал, ох, не знал еще зенитчик, на что он себя обрек…
Следователь разгладил бумаги, лежавшие перед ним на столе, оглядел собственный кулак с красными натруженными костяшками, повертел им перед собой, – не без намека, надо заметить, – и глянул в упор на скособоченного арестанта, из-под которого постоянно выскальзывала табуретка, выскальзывала, да никак не могла выскользнуть.
– Если ты сейчас расскажешь, как и с кем, где конкретно готовил покушение на товарища Сталина, я отправлю тебя к врачу, – отчетливо, жестко, чтобы арестованный мог слышать не только все его слова, но и все запятые, проговорил следователь. – Если будешь запираться, то, несмотря на дохлое твое состояние, допрос будет продолжен до утра. Понял?
Савелий отрицательно качнул головой.
– Чего-о? Не понял? – удивился следователь. – Так ни хрена не понял?
– Не скажу, – просипел Савелий, слова он протискивал сквозь зубы с трудом, казалось, что они тоже были измазаны кровью, собравшейся во рту.
– Ну и ну-у, – протянул следователь, не теряя удивленного тона и, закряхтев, будто старик, поднялся из-за стола.
Прошел к Савелию, едва сидевшему на табуретке, брезгливо, одним пальцем подцепил голову арестованного за подбородок снизу, поднял, пытаясь заглянуть в слезящиеся красные глаза, но не смог – веки у Агафонова опустились сами по себе, они были тяжелые, словно налитые свинцом, и тогда следователь, разозлившись, очень умело, без замаха, ударил зенитчика в разъем груди, чуть ниже бинтов.
Савелий отключился, даже не охнув, – бескостной грудой свалился на пол.
– Тьфу! – Следователь выругался матом, сдернул с окна жестяный кувшин с намалеванным на боку инвентарным номером, из которого поливал две пышно расцветшие бегонии, стоявшие в горшках тут же, на подоконнике (следователь лелеял их, он вообще любил ухаживать за цветами, считая, что всякий неуютный кабинет делается теплее, уютнее и, как он говорил, «обжитее»), и опрокинул кувшин на голову Савелия.
Савелий застонал, пошевелился, – вроде бы пришел в себя, но в следующее мгновение отключился вновь: слишком был измучен.
Так следователь в тот вечер ничего не добился, Агафонов только пачкал своей кровью его кабинет, мычал что-то невнятное и все, – далее дело не пошло.
Следователь плюнул и
- В ста километрах от Кабула - Валерий Дмитриевич Поволяев - О войне
- Картонные звезды - Александр Косарев - О войне
- Картонные звезды - Александр Косарев - О войне
- Сральня. Гена. Галава. 1 том - Валерий Дмитриевич Зякин - Боевая фантастика / Древневосточная литература / Исторические приключения
- Скаутский галстук - Олег Верещагин - О войне