— Как?
— Отвлек меня, потом попросил считать пуговицы. А дальше… — на фразе «посадил на колени и обнял» мои щеки уже пылали как мак, и к счастью, Север договорил сам.
— Просто воспоминание откуда-то из детства. Когда младший брат устраивал истерики, мама всегда так делала. Удивительно, но помогало.
Тут меня бросило в холодный пот.
— А как зовут твоего брата? — осторожно спросила я.
Север выдохнул и произнес едва слышно:
— Звали. Его звали Александр.
— Ты что там, померла, а, Солнцева?
Ледяные капли, скатывающиеся по спине казались обжигающими.
— Савин? — прошептала я, не узнавая свой собственной голос. — Так фамилия твоего второго отца?
Север кивнул.
Вот и приехали.
Целую минуту я крутила в голове образ Саши, пытаясь примерить его к образу Севера, но не получалось. Упоминал ли он о старшем брате? Я помнила что-то такое, мельком, но никогда не вдавалась в подробности. К тому же не успела познакомиться с его семьей. Только с мамой. И то на соревнованиях.
— Я его знала, — ответила я, но Север не удивился.
— Фехтование? — спросил он. — Я почему-то так сразу и подумал. У вас один возраст и один тренер. Должны были пересекаться.
— Да, мы пересекались, — все еще не в состоянии поверить в случившееся, произнесла я. Грудную клетку словно разорвало от осознания, что часть его сейчас рядом, обеспокоенно смотрит мне прямо в глаза; от осознания, что он умер; от чувств, которым я не могла найти названия.
— Он был моим первым и единственным парнем.
Еще никогда я не видела столько эмоций на лице напротив. Шок, недоумение, растерянность — их было столько, что они рвались сквозь любые маски.
Он потер лицо ладонью и покачал головой.
— Не могу поверить.
— Давай на этом закончим, — попросила я. — Хватит откровений на сегодня.
С мыслью, что Севера в моей жизни стало непозволительно много, я отвернулась и закрыла глаза.
— Надо с этим переспать, — словно испытывая те же чувства, пробурчал Виктор и отвернулся тоже. Больше мы не говорили.
Проснулась с далеко за полдень. Севера в кровати не было. Звук льющейся воды подтвердил, что он в ванной на первом этаже.
Я опустила на пол ноги, глядя на себя в зеркало. Несмотря на растрепанность, выглядела я не в пример лучше вчерашнего. Да и ощущала себе тоже.
— Значит, братья, — произнесла я, вставая, словно окончательно заставляя себя смириться с этой мыслью. Это было сложно. Но возможно. Особенно в свете тех откровений, которыми поделился со мной Север.
Решив, что все произошедшее между нами за последние пару дней можно считать объявлением перемирия, я подумала, неплохо приготовить по этому поводу праздничный завтрак. После удивления, что было так явно написано на лице Севера вчера за столом, мне почему-то захотелось еще сильнее его впечатлить. Из вредности.
Подхватив с тумбы вазу с цветами, чтобы освежить воду, я осторожно вышла на лестницу. Снизу доносились голоса.
По обыкновению, серьезный и суровый Север в низко сидящих спортивных штанах и майке стоял босиком у раковины, с собранными волосами и пеной на щеках. Интересно, как много людей видели его вот так — рано утром, когда мог позволить себе небрежность и утренний беспорядок. Его телефон лежал рядом, транслируя по громкой связи Антона.
— Как все прошло?
Чуть отвернувшись, так что теперь мне был виден только его затылок, Виктор провел лезвием по щеке, сполоснул станок, постучав им по раковине, и ответил:
— Отлично. Даже лучше, чем планировал. Дед уже ее обожает. В ней внезапно открылись кавказские корни, так что ее тут практически приняли за свою.
Дед? Я улыбнулась. По-видимому, так он называл Тарона.
Антон рассмеялся. Громко и мелодично.
— Кто не рискует, Тон… — ответил Северов.
— Ты же знаешь, — голос Стража стал тише. — В этом деле серая мораль.
Север усмехнулся.
— О чем ты говоришь, а? Вся наша жизнь — сплошная серая мораль. Взять хотя бы то, что мы делаем в академии. Законно ли это? Нет. Но между тем, каждый чертов преподаватель при встрече первым пожимает мою руку. И молчит. Потому что знает, обратная сторона медали гораздо страшнее. — Он снова сполоснул станок. А я притихла, вслушиваясь. — Это чертова жизнь, Антон. Где приходиться выбирать из двух зол меньшее. И всегда кому-то будет больно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Но не Адель.
— Нет, не Адель. По крайней мере, я не позволю.
Умывшись, он вытер лицо полотенцем и подхватил телефон, выключая громкость, но я успела услышать самое главное:
— Ты ходишь по лезвию, Вик. Как и обычно. И хотя я сам готов любой ценой защищать Адель, мое мнение то же — ты зря потащил туда девчонку. С ее способностью находить неприятности вас обоих как пить дать пристрелят.
Мой желудок сделал кульбит. А потом я вздрогнула от громкого звука. Что-то упало, разбившись.
Север резко обернулся и так и замер с телефоном у уха.
Я же застыла напротив, прижимая ко рту руки, из которых только что выпала ваза с цветами.
— Это шутка. Просто дурацкая шутка, — выставляя перед собой раскрытые ладони, произнес он.
— Что? — пискнула я. — Ты значит поэтому возил меня туда вместо Адель? Потому что меня, в случае чего, пристрелить не жалко?
— Это не мои слова, — попытался отмазаться Северов, но какие бы он оправдания не лепил, сейчас мне до умопомрачения хотелось драки. Как же я жалела, что рапира осталась в академии, потому что правая рука уже сжималась в кулак, готовая проткнуть его насквозь. — Давай спокойно поговорим, — все еще пытаясь изображать парламентера, произнес Север. Вот только меня уже было не остановить.
— Да о чем с тобой говорить вообще, мерзкий манипулятор. Ты только и делаешь, что используешь людей ради своей выгоды, — выплюнула я. — Каждый раз. И все добрые дела, что в последний месяц ты так старательно рассыпал вокруг себя, всего лишь фикция.
Я перешагнула через осколки и принялась ходить по гостиной. Внутри все стянулось от едкой боли.
— Ублюдок. Подонок. Гад. Как же я тебя ненавижу.
— Снова выражаешься как гопник из подворотни.
Одной этой фразы хватило, чтобы я сделала вдох, вместе с ним угрожающе приближаясь.
— Это я-то?
— Ты, — вскидывая подбородок, ответил Северов. — Я извиняюсь за слова друга, но это его, не мои слова. Чувствуешь разницу?
— Какой же ты все же, черт тебя дери, а. Вот как? Как, скажи, ты умудряешься так притворяться?
Руки дрожали. От злости, беспомощности и желания разорвать сам воздух, чтобы даже он не висел между нами. Чтобы ничего между нами не оставалось общего.
— Негодяй. Подлец. Поганка!
Север же наблюдал отстраненно сдержанно.
— Еще хоть раз меня так назовешь, клянусь, найду самую тошнотворно-розовую ленту и зашью твой рот.
Да как он смеет вообще говорить со мной! Преодолев расстояние между нами в два шага, я замахнулась, чтобы как и в день знакомства отвесить ему самую звонкую пощечину, но на этот раз не вышло. Север перехватил мою руку, сжимая и опуская вниз, так что и мне пришлось следом нагнуться.
— И больше никакого рукоприкладства. Я ясно выражаюсь?
Я попыталась замахнуться второй рукой, но он и ее поймал на пол пути. Ощутимо сдавливая.
— Пусти! — прорычала я, вырываясь. Попыталась его лягнуть, но не вышло. — Пусти я сказала! И дерись на равных!
Север ухмыльнулся.
— Диана, я возможно не спортсмен-медалист, но уж девчонку метр шестьдесят запросто уложу.
— Ты — жалкий трус!
Он закатил глаза, и опустил руки. Явно зря, потому что в следующую же секунду я накинулась на него, осыпая ударами все места, до которых только могла дотянуться. Колотя по груди, плечам, лицу. Я знала, что поступаю нечестно, потому что он не позволил бы ударить в ответ, но не могла остановиться.
— Никогда! Ты никогда не будешь его достоин! Даже волоса собственного брата, потому что ты… ты…
Толкнув меня к стенке рядом с ванной, он перехватил мои руки своей одной, зажимая меня корпусом. Я пыталась вырваться, но могла лишь барахтаться.