было что-то возразить, но она прикрыла ему рот ладонью.
– Логан, не говори «нет».
– Но, милая…
– Пожалуйста. Не говори «нет».
Он медленно раздел ее, потом разделся сам. Пока они занимались любовью, он пристально смотрел ей в лицо, ускорял движения каждый раз, когда у нее вырывался стон, и шептал:
– Боже, я просто не могу выбросить тебя из головы, понимаешь? Женщина, ты влезла мне под кожу.
Потом он спросил, можно ли ему остаться, и она, пользуясь случаем, улеглась именно так, как ей хотелось, пристроив голову у него под подбородком.
Когда он смеялся, ей слышно было, как у него вибрирует в груди.
– Клянусь, ты лучший партнер по обнимашкам.
– Спасибо.
– За что? – уточнил он.
– За комплимент. И за очень милый ужин.
– И?
– И за очень милый тент.
– А за секс? Только не называй его милым.
Они расхохотались.
– Хочешь поговорить о твоем отце? – спросил он, понизив голос.
– Нет. Я уже успокоилась. – Она закрыла глаза. – И устала. Благодаря тебе.
Он чуть перекатил ее и обнял рукой за шею.
– Тогда спи.
* * *
В машине бабá молчал, а в «Больших дубах» с любопытством оглядел свою новую комнату. Он не знает, поняла Самира, мгновенно разъярившись. Он без понятия, что происходит.
– Можно присесть? – спросил он у медсестры, словно у хозяйки дома, по-английски, но с сильным арабским акцентом. И добавил по-арабски, обращаясь к Самире: – Леди-то небогатая, похоже. Квартирка тесная.
– Бабá…
– Но чистая. Мне нравится. Мы тоже были бедны, но у нас всегда, всегда было чисто.
– Бабá, ты немного поживешь здесь. Мы выбрали это место для тебя.
Он не обратил внимания на ее слова.
Через час они собрались уходить, медсестра сказала:
– А вы останетесь здесь, мистер Авада.
Он же посмотрел на нее так, будто не хотел спорить с сумасшедшей. Однако, когда Самира, Руба и мама направились к двери, бабá, округлив глаза, в панике закричал:
– Нет! Нет! Нет!
– Уходите побыстрее, – спокойно посоветовала медсестра.
– Нет! Стойте, – кричал бабá.
Крупная медсестра загородила ему дверь.
Мама развернулась и вышла. За ней Руба.
Самира тоже шагнула через порог. Отец негромко окликнул ее.
– Все хорошо, – заверила сестра. – Чем быстрее, тем им проще привыкнуть. Через несколько дней заедете его навестить.
– Самира меня не бросит, – перебил ее отец по-арабски.
Та многозначительно посмотрела на нее.
Пришлось выйти.
В холле они с матерью и сестрой слышали, как бабá возмущенно рыдает в своей комнате.
– Вы обещали объяснить ему, что происходит, – упрекнула Самира.
– Он ничего не понимает. Утром гнался за почтальоном, думал, он хочет нас ограбить, – ответила мать.
Когда их машина вырулила с парковки, Самира долго смотрела ей вслед, не в силах завести мотор.
Самира меня не бросит.
Она позвонила Логану.
Выпалила:
– Отвезли сегодня отца в дом престарелых.
– Милая, мне так жаль, – сказал он.
На заднем плане что-то стучало, раздавались громкие мужские голоса.
– Черт! Ты на работе. Прости.
– Все нормально. Подожди минуту. – После паузы он заговорил снова: – Залез в кабину. Тут никто не помешает.
– Зря я тебя побеспокоила.
Он, должно быть, подумает, что она совсем расклеилась.
– Я же начальник. Что хочу, то и делаю. А сейчас я хочу говорить с тобой.
– У него деменция. Он больше не может жить дома. Я уже давно ждала, что этим кончится.
Потом она рассказала, что никак не может уехать, сидит на парковке, как заложник.
– Медсестра велела нам уходить.
– Но тебе это не нравится.
– Нет.
– Милая, я считаю, нужно доверять инстинктам.
– Но медсестра…
– Просто делает свою работу. Уверен, она очень милая леди. Но это не значит, что к ее советам обязательно прислушиваться.
Когда Самира вновь вошла в холл, медсестра удивилась, но лишь пожала плечами.
– Понимаю, это сложно. – Она погладила Самиру по руке. – Поднимайтесь наверх.
Отец сидел в палате, сложив руки на коленях. Кто-то включил телевизор, шла передача про восстановление старых домов, но бабá не смотрел на экран. Только раскачивался взад-вперед, зажав в руке мисбаху, и перебирал бусины трясущимися пальцами.
Самира села рядом, погладила его по спине, стала успокаивать, как мать успокаивает расстроенного ребенка. Через час отец начал задремывать, и она осторожно уложила его в постель.
А когда наклонилась снять с него ботинки, он пробормотал по-арабски:
– Ты ушла.
– Прости. Но я вернулась.
– И ее заставила уйти.
Она молча замерла с ботинком в руке.
– Сказала, она не может остаться. Это позор.
Самира поняла, что он принимает ее за мать. И пока гадала, что ответить, отец вдруг выкрикнул:
– Сука!
Стащив второй ботинок, он запустил им в нее, тот просвистел мимо виска. А Самира, как когда-то с Джеромом, стала по-крабьи пятиться назад. Но далеко уйти не удалось. Отец набросил ей на шею мисбаху, затем швырнул в стену второй ботинок, и тот в полете сбил лампу.
Самира закричала.
Дверь распахнулась, вбежали четверо в белых халатах.
Самира в ужасе смотрела, как здоровый мужик схватил отца за руки и прижал их по бокам. Бабá пытался вырываться, но медсестра вколола что-то ему в вену, и через пару минут он поник, как цветок без воды.
Вернувшись домой к десяти, Самира поставила на зарядку отключившийся телефон. Тут же пришло сообщение от Логана.
Как все прошло?
Я рада, что вернулась.
Когда они через несколько дней встретились, Логан остолбенело уставился на синяк у нее на лице, а она, сама не понимая почему, поспешно солгала. Сказала, что споткнулась и ударилась о дверной косяк. Не хотела, чтобы он осуждал баба́, как другие, считал, что по одному поступку понял, что он за человек. Да, отец ударил ее, но зато открыл правду, которая стала бальзамом для ее израненного сердца.
* * *
Как-то вечером они с Логаном болтали, и Самира неожиданно рассказала, как холодна была с ней мать, как жадно тянула из нее деньги Руба и как бабá всегда им мягко сопротивлялся. Не все, конечно, рассказала. Малую часть.
– Что он имел в виду, когда сказал: «И ее заставила ее уйти»? – спросил Логан.
– Мама не позволила мне поселиться у них после развода.
– Но почему?
Она пожала плечами.
– Не хочу об этом говорить. Просто вот так.
– Мне жаль.
– Не надо.
Логан как-то заметил, что она – как запертая шкатулка, в которой полно секретов.
– Не хочу давить, но мне хотелось бы познакомиться с тобой поближе. Если, конечно, ты не против. Я-то готов.
– Просто есть вещи, которые я не люблю вспоминать. Вот и все.
– Понятно. У меня тоже есть свои тайны.
– Например?
– Например…