Читать интересную книгу Ксеноцид - Орсон Кард

— Раскинули для него сеть. Вышли на то, чего он так страстно желал. Мы думали, проникли в суть. Придали мысли филотическое ядро. Связали с ним. Но этого было мало. Теперь ты. Ты.

Слова тяжелым молотом обрушивались на мозг Валентины. «Она имеет в виду меня. Она говорит обо мне, мне, мне… — Она отчаянно пыталась вспомнить, кто же такая эта „я“. — Валентина. Я Валентина. Она имеет в виду Валентину».

— По тебе он так тосковал. По тебе. Надо было найти тебя. Ничего другого ему было не надо. Мы просчитались.

Она ощутила сосущее жжение под ложечкой. Разве такое возможно, чтобы военные предвидели подобную развязку? Неужели то, что Валентину и Эндера так жестоко разлучили, на самом деле спасло его? Неужели, если бы она осталась с Эндером, жукеры через нее завладели бы им?

— Нет. Не смогли бы. Ты так же сильна. Мы были обречены. Мы погибли. Он не мог принадлежать нам. Но и тебе он не принадлежал. Никому. Не смогли подавить его, но мы связались с ним на филотическом уровне.

Валентина вспомнила картину, которая привиделась ей на борту корабля: все люди связаны друг с другом филотическими связями, семьи, сплетенные невидимыми путами, дети — с родителями, родители — друг с другом или со своими родителями. Постоянно изменяющаяся сеть, соединяющая людей в одно целое, где бы ни лежали их привязанности. Только теперь основное место в этой схеме принадлежало ей, связанной с Эндером. А через Эндера… с Королевой Улья… Королевой, встряхивающей яйцекладом, липкие нити дрожат, вытягиваются, а на конце подпрыгивает, раскачивается голова Эндера…

Она встряхнула головой, пытаясь изгнать жуткое видение из мозга.

— Мы не властны над ним. Он свободен. Он может убить меня, если захочет. Я не буду сопротивляться. Ты убьешь меня?

На этот раз под обращением «ты» подразумевалась не Валентина, она почувствовала, что вопрос направлен не к ней. А пока Королева Улья ждала ответа, Валентина ощутила присутствие еще одной мысли у себя в уме, настолько схожей с ее взглядами, что, если бы она не обрела повышенную чувствительность, она бы предположила, что это родилась ее собственная мысль.

«Никогда, — прозвучало у нее в голове. — Я никогда не убью тебя. Я люблю тебя».

Вслед за этими словами хлынула волна искренности и доверия, обращенная к Королеве Улья. Представления Валентины о Королеве Улья мгновенно изменились, из них исчезла вся омерзительность. Королева показалась ей царственной, благородной и прекрасной. Радужные овалы на крыльях больше не казались маслянистым налетом на воде; свет, отраженный от ее глаз, превратился в нимб; блестящие выделения клееобразного вещества, сочащегося из яйцеклада, стали воплощением нитей жизни, каплей молока на кончике женской груди, соединенной паутинкой слюны с причмокивающим ртом ее дитяти. Если раньше при виде Королевы Улья Валентина едва сдерживала комок рвоты, подступающей к горлу, то теперь она чуть ли не боготворила ее.

Валентина догадалась: в ее мозг проникла мысль Эндера; вот почему мысль показалась ей такой знакомой. И увидев Королеву Улья в таком свете, она сразу поняла, как права была в той статье, опубликованной под именем Демосфена много-много лет назад. Королева Улья действительно была раман — существо в высшей мере странное и необычное, но все же доступное пониманию и способное на понимание.

Когда образ несколько померк, Валентина услышала, как кто-то рядом плачет. Пликт. За все годы, проведенные вместе с ней, Валентина ни разу не видела ее в таком состоянии.

— Бонита, — заметил Миро. «Красиво».

И это все, что он может сказать? Что Королева Улья просто красива? Ну разумеется, ведь связь между Миро и Эндером весьма слаба — а как же иначе? Миро не слишком хорошо знаком с Эндером — Валентина же знала его всю жизнь.

Но если именно поэтому восприятие Валентиной мысле-образа Эндера было куда сильнее, чем восприятие Миро, как объяснить тот факт, что Пликт, в свою очередь, получила даже больше нее? Неужели за долгие годы изучения жизни Эндера — она ведь восхищалась Эндрю, по сути дела совсем не зная его, — Пликт удалось связать себя с Эндером куда крепче, чем была связана с ним Валентина?!

Да, действительно так. Все верно. Валентина вышла замуж. У Валентины был муж. Дети. Ее филотическая связь с братом несколько поослабла. Тогда как у Пликт не было более сильных привязанностей. Она посвятила свою жизнь Эндеру. Поэтому, если, как утверждает Королева Улья, филотические связи служат передатчиками мысли, совершенно не удивительно, что Пликт воспринимала Эндера лучше всех. Ее ничто не отвлекало. Она отдавалась этому целиком и полностью.

Даже Новинья из-за своей привязанности к детям не могла похвастать таким отношением к Эндеру. Но если бы Эндер заподозрил такое, разве это не обеспокоило бы его? А может, наоборот, только привлекло бы? Валентина достаточно хорошо изучила людей, чтобы знать, что поклонение — самая соблазнительная вещь на свете. «Не привезла ли я с собой соперницу, которая погубит любовь Эндера и Новиньи?»

«Могут ли сейчас Эндер и Пликт читать мои мысли?»

Валентина ощутила зарождающийся страх, почувствовала себя такой беззащитной. Как бы в ответ на ее мысли, в голове у нее успокаивающе зазвучал голос Королевы Улья:

— Я знаю, чего вы боитесь. Но моя колония никого не убьет. Когда мы покинем Лузитанию, мы уничтожим на корабле все вирусы Десколады.

«Может быть», — подумал Эндер.

— Мы найдем способ избавиться от них. Мы не понесем их на другие миры. Нам не придется умирать ради спасения человечества. Не убивай нас, не убивай нас.

«Я никогда не подниму на тебя руку». Посланная Эндером мысль прозвучала как шепот, практически растворившись в мольбах Королевы Улья.

«У нас все равно не поднимется рука убить тебя, — подумала Валентина. — Это ты с легкостью могла бы расправиться с нами. Сразу после того, как построишь необходимые корабли. Соорудишь орудия. К приходу человеческого флота ты могла бы быть уже готовой. На этот раз возглавляет их не Эндер».

— Никогда. Никогда никого не убьем. Никогда, мы обещали.

«Тихо, — раздался шепот Эндера. — Тихо. Не волнуйся, успокойся. Ничего не бойся. Не бойся людей».

«Не строй судов для свинксов, — подумала, в свою очередь, Валентина. — Построй корабль для себя, потому что ты сможешь уничтожить вирус, подхваченный тобой, а они — нет».

Мольбы Королевы Улья внезапно сменились резкими упреками:

— А разве у них нет права на существование? Я обещала им построить корабль. Я обещала вам никогда не убивать. Вы хотите, чтобы я начала нарушать свои обещания?

«Нет», — подумала Валентина. Ей уже стало стыдно за столь низкое предложение предать. Или эти чувства принадлежали Королеве Улья? Или Эндеру? Различит ли она теперь, какие мысли и чувства принадлежат ей, а какие — кому-то другому?

Во всяком случае, страх, который она переживала… он точно принадлежал ей одной, она была почти уверена в этом.

— Пожалуйста, — сказала она. — Я хочу покинуть это место.

— Eu tambem, — поддержал ее Миро.

Эндер сделал один маленький шажок к Королеве Улья и протянул руку, чтобы коснуться ее на прощание. Она не стала в ответ подавать ему одну из своих лап — ими она сейчас выдавливала из себя остатки вязкой жидкости в ямки, где покоились яйца. Вместо того Королева подняла закрылок, взмахнула им и осторожно пододвинулась к Эндеру. Его рука легла на черную, отливающую радугой поверхность.

«Не дотрагивайся до нее! — мысленно закричала Валентина. — Она схватит тебя! Она хочет подчинить тебя!»

— Тсс, — вслух произнес Эндер.

Валентина так и не поняла, то ли таким образом он ответил на ее мысленный призыв, то ли обратился к Королеве Улья, успокаивая какие-то ее страхи. Это не имело значения. Спустя считанные мгновения рука Эндера снова очутилась в клешне жукера, который увел их обратно в темный тоннель. На этот раз Эндер поставил Валентину второй, Миро третьим, а Пликт замыкала вереницу. Поэтому Пликт последней бросила взгляд на Королеву Улья, поэтому именно Пликт подняла руку в прощальном жесте.

На протяжении всего пути назад, на поверхность, Валентина изо всех сил старалась понять, что же с ними произошло. Она всегда считала, что как только люди научатся общаться друг с другом посредством мыслей, обходя неточности языка, то наступит всеобщее понимание и ненужные споры и раздоры устранятся сами собой. Вместо этого она обнаружила, что язык, увеличивая разрыв между людьми, может одновременно смягчать их, успокаивать, помогать уживаться вместе, даже если в действительности они не понимают друг друга. Иллюзия понимания позволяла людям успокаивать себя мыслью, что они больше походят друг на друга, чем это есть на самом деле. Может быть, язык куда лучше.