Глава девятнадцатая
Когда при тихих лампадах поминныхРаздались звуки напевов бесчинных,Я в их глумленье поверил с трудом,Их цели злобной не понял сначала.Но долго отсвет на воды каналаБросал огнями унизанный дом,И пир тянулся, шумлив и неистов;Гудел разгул, как прибрежный бурун,Звенели чаши, и руки арфистовСплетали в гимны рыдания струн.Над мрачной гущей людского скопленьяТо зовы страсти, то вопль исступленья,То хрип и стоны неслись из палат,Как будто наглым открытым уликамБыл рад познавший свободу разврат;И, словно хмурясь, разнузданным кликамВнимал застывший в ночи Зиггурат.
Напрасно я напряженьем усилийНаплыв тех звуков хотел превозмочь;Они кичливо тревожили ночь,Их вздохи; ветра сюда доносили,Всё вновь врывались они без стыдаВ мою обитель молитв и труда.
Впервые в жизни поминною ночьюНевольным страхом подавлен был ум;Мешали мыслей и чувств средоточьюСрамные песни и дерзостный шум.Ни чистым жаром молитвенных дум,Ни ясным светом высокой наукиДуши согреть, озарить я не мог;Сгущался рой неотступных тревог;Челом усталым склоняясь на руки,Сидел я, полный нерадостных снов.Но приступ горя душе был не нов.Давно уж духом скорбел я смертельноО людях, жертвах мирской тяготы,Забывших Бога в погоне бесцельнойЗа ложным счастьем, исчадьем тщеты.
Как в тесный саван уснувшей личинки,Уйдя в ячейки отдельных мирков,Духовно люди мертвы, как песчинкиНа глади мертвых зыбучих песков.Соблазн их губит приманкой тройноюСвободы, братства и равенства всех;От правды неба за правдой земноюОни уходят в обманчивый грех.
Лукаво из в себялюбье тревожитБездушно-звучный и праздный глагол:Коварно зависть неравенство множит,Свободе дерзко грозит произвол,Вражду таит лицемерие братства;И правит бедной толпою людскойДурная воля к стяжанью богатства,Утех любовных и власти мирской.
Очаг семейный покинули люди,Живя в разврате, лишенном узды;Нет меры кривде неправедных судей,Пристрастных ради приязни и мзды.
Уже украдкой в трущобах притоновУмы смущает презренный злодей;Он узость темных и низких людейЗовет к войне против неба и тронов,К сверженью божьих и царских законов,К признанью новых случайных вождей.
Но глубже в грех, не любя и не веря,Людей призванье вселенское меряЗемною мерой, — слепые вождиВедут слепую толпу, и потеряПодобья Божья их ждет впереди.
Заветы веры беспечно забыты.Забыта мудрость — прямой и открытыйК свободе, братству и равенству путь;В Ученьи Сердца предвечную сутьСухим и мертвым Учением ОкаСменила гордость безверных наук.Мудрец осмеян, и лесть лже-пророкаТолпу пленяет, как истины звук.
Во Храм Познанья проникли невежды,Срывая грубо запрета одеждыС начальных тайн, сокровенных досель;Обрывки знаний во власти профановЛишь низких выгод, корыстных обмановИ ложной пользы преследуют цель.
К истокам Сил, заповеданных БогомВ наследье Вере, великим залогомСвершенья в мире целительных благ,Прошло безверье путем святотатным.Но страшен мощи первичной рычаг:Служа послушно сердцам благодатным,Грозят те Силы ударом обратнымВо прах смести суемудрую властьИ в нашу жизнь разрушением пасть.
Уже в природе волной беспокойстваИдет тех Сил безучетный наплыв:Невежды, духа стихий не раскрыв,Не вникнув в смысл, только явные свойстваСчитают в них существом основным;Беспечный в трате заветных влияний,Иной колдун для корыстных деянийВладеет током едино-двойным;И пламень тайный, пронзающе-жгучий,От тренья шелком родясь в янтаре,Бежит в эфире, восходит горе,В небесных хлябях таится и, тучиПервичной силой своей напоив,Над нами гром рассыпает трескучийИ мечет молний разящих извив.
А знахарь, гордый познаньем бездушным,Стремится сделать орудьем послушнымНезримый свет — и благой, и дурнойСвоим целебным, но страшным свеченьем:Он тайно льется живым излученьемЧастиц в распаде руды смоляной;Его сиянье — чудесней лекарстваВ благих руках духовидцев-врачей,В руках недобрых — исполнен коварстваОжог глубокий тлетворных лучей.
Так в область тайн, искони непостижных,Всё дальше мысль чародея-волхваВедут обманы наук чернокнижных;Уже лже-маги, путем колдовства,Пытались нагло — создать человека…Но злое дело лишь злое родитНа горе людям. И гермафродит,Людской ублюдок, несчастный калека,Мужей презренье, посмешище жен,Недоброй воли исчадьем рожден.
Где разум?.. совесть?.. Не в каждом изгибе льЛюдского сердца гнездится порок?Возмездье ждет: неминуема гибель;Всё глубже пропасть, и близится срок.
Предела скоро достигнет растратаЛюдской души на кощунство и блуд;И мир безбожный, скудельный сосуд,Налитый скверной греха и разврата,Заслужит грозный и праведный суд.
Уже угрозой над царством нечестья,Как меч, навис предрешенный удар;Кругом, в явленьях стихийных — предвестьяСамой природой осознанных кар.
Доступна в звездах для зоркого глазаСкрижаль примет, предрекающих жуть:Восходит Солнце, закутавшись в муть,А чернь на диске луны, как проказа;Прорезав небо кровавым хвостом,Светил соседних лучи затмевая,Земле комета грозит роковая;В часы заката в тумане густомПылают зори, как будто пожаромЛицо вселенной горит от стыда;Всё чаще вести доходят сюда,Что всюду, руша удар за ударом,Спадают камни в небесном дождеИ ветры злобно бушуют везде;Гремя, огонь изрыгают вулканы,Земля от жгучей засухи мертва,Трясеньем недр поколеблены страныИ гибнут в глуби морской острова;В Гиперборее, на севере диком,Проснувшись, бродят хаоса огни…И всё пророчит последние дниВсему пред Божьим разгневанным Ликом.
Как часто, ночи молясь напролет,Просил я жарко, чтоб благость ГосподняСвершила чудо; молил, да блеснетЗаря спасенья во тьме… Но сегодня,Сегодня ужас грядущий возникОпять так ярко в тревоге раздумьяПод струнный рокот и радостный кликЛюдей-безумцев на пире безумья…
Не могут дольше терпеть небеса!Наш мир к закату спешит по уклону,И Рок, послушный святому закону,Идет, бесстрастный, как ход колеса.Падет святой приговор, как секира;Наш жребий — Слово скрепит, как печать,И в миг крушенья — с Хаосом опятьСольется призрак погибшего мира…
О, мрак! О, ужас!.. Возможно ль, что нетНадежд… исхода… спасенья… пощады?..Невольно встал я. Роняли лампадыНа плиты пола свой трепетный свет.Теперь всё смолкло; ни шума, ни песен,Ни криков буйных, ни стонов глухих.Покой природы торжественно тих,И в звездном блеске алмазном чудесенНебесный полог, как вытканный плащ;Волной душистой струится прохлада,И легкий ветер приносит из садаЧуть слышный шелест серебряных чащ.
Ночную свежесть вдыхал я и в нишеГлубокой долго стоял у окна.В саду, во власти спокойного сна,Дремал дворец; на окованной крышеЛучами ярко играла луна,Ласкала светом прозрачным перилаИ плиты лестниц, сбегающих вниз,И, словно вырвав из мрака, живилаТо выгиб арки, то белый карниз.
И всплыл виденьем пред мысленным взглядомЦаревич юный, мой друг-ученик,Моих заветов преемник; а рядом,Как легкий призрак, как брата двойник,Сестра-царевна, близнец и подругаВ часы ученья и в грезах досуга.
Как в душном мраке улыбка зарниц,Отрадна в скорби мне прелесть их лиц!В них луч над тьмой мирового недуга!И в них дана мне желанная весть:Да, есть он, выход из смертного круга,И путь спасенья великого — есть!
Глава двадцатая