Читать интересную книгу Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма - Георгий Голохвастов

Глава восемнадцатая

О, сон заветный!.. И вдруг — пробужденье:Смеются гости, и хохотом слухВстревожен грубо; его сновиденьеВспугнули крики, и призрак потух.

Лишь свет, скользивший полоскою тонкой,Дрожа пугливо в ночной синеве,Мерцал над лугом, где в мягкой травеТоченый мрамор вздымался колонкойНад плоской чашей и била ключомВода из камня, немолчно и звонкоДробя струю о цветной водоем.

И, смутно высясь над лугом прохладным,Полночных оргий свидетелем жадным,Венчал колонку смеющийся лик,В кудрях по плечи, с венком виноградным,С бородкой острой… Теперь он возник,Зловещий видом, как вестник недобрый,С улыбкой хитрой смотря на толпу.Обвив колонку, ползли по столпу,Как символ знанья, две медные кобры.

Душа вождя изживала борьбу:Мрачней морщины сложились на лбу,Угрюмей брови, сдвигаясь, нависли;Рука невольно сжималась в кулак…Но вдруг, осилив смятенные мысли,Он подал слугам условленный знак.

Гремит повозка. Огромны и тяжки,Скрипят колеса. Как кони в хомут,Влегая в лямки ременной упряжки,Вперед подавшись и в гладкие ляжкиУперши руки, три негра везутБольшую клетку. За частой и крепкойРешеткой накрест сплетенных полос,Держась за прутья ухваткою цепкой,В углу прижался привозный колосс —Питекантроп обезьяноподобный.Был страшен узник огромный и злобный;Весь шерстью жесткой он густо порос,Как зверь двуногий из чащи лесистой;Спадала прядь темно-бурых волосМохнатой кистью с груди мускулистой;Большая челюсть, расплюснутый носИ лба покатый — как срезанный — скосЗвериный облик чертам придавали;А блеск в глубоко запавших глазах,Светясь отливом безжизненной стали,Таил животный недремлющий страхС тупым, присущим зверям любопытством…Веселье, шутки и хохота взрыв…Мужчины спорят о звере с бесстыдством,На время кубки и женщин забыв.

Гудят литавры. Танцовщица вышла.Она, скрываясь в покрове густом,Недвижно стала близ клетки у дышла.Пронесся шепот глухой, а потомВсё сразу стихло. И чувственность жалоВ сердца вонзила; тайком закипалоВ телах желанье, как тлеющий трут:Потехи острой, еще небывалойС волненьем гости от зрелища ждут.

А страшный пленник, неловко по клеткеПройдя тяжелой походкой горилл,Приник всем телом к негнувшейся сеткеИ взор упорный в виденье вперил,Чутьем звериным неясно тревожим.И тотчас с криком призывным, похожимНа плач протяжный проснувшихся сов,Метнулся призрак: отброшен покров,И в танце, телом гордясь чернокожим,Взвилась лесов Эфиопии дочь,Как ворон, взлетом пугающий ночь.

Она кружится; проворно и дробноЧастит ногами; плечами тряся,Поводит грудью и гибко, подобноТростинке в бурю, колеблется вся;Потом на месте, вращая белками,Ведет в томленьи по телу руками,От груди книзу скользя вдоль боков,Шевелит быстро и резко боками,И в сильном теле двусмысленный зов.Вдруг вспыхнул факел и трепетным блескомМинутно залил плясуньи лицо:В носу широком мелькнуло кольцо,Серьга мотнулась граненым подвеском,Пестро зажглось ожерелье из бус…Волненье… крики… Невольник со страхомОткрыл засова окованный брус;Раскрылась клетка, и тяжким размахомОпять закрылась за женщиной дверь;Навстречу гостье пошел полузверь…

Невольно люди притихли. ДогадкиРазвязки близкой болезненно-сладки;Виденья страсти проходят в уме…Сердца стучат напряженно, толчками,Глаза темнеют большими зрачками.Вот кто-то словно рванулся в тьме,Склонился, звякнув о кубок зубами,И жадно пьет, припадая губами,Спеша смочить пересохший язык;И часто, громко глотает кадык…

Еще следили за питекантропом,А воздух новым гуденьем литаврОпять разбужен. Широким галопомПримчался всадник. Как дикий кентавр,Чудесный призрак таинственных мифов,Сосед враждебный воинственных скифов,Он был могуч и, в слияньи живом,С конем казался одним существом.

Пылал огонь бороды красно-рыжей,Пылал огнем медно-красный загарНагого тела; и страсть, как пожар,Светясь в глазах и в улыбке бесстыжей,Наружу рвалась, как рвется река,Ища свободы в разгар половодья.Наездник бросил небрежно поводья,Коню ногами сжимая бока,И, словно клича кентавра-подругу,Скакал с призывом любовным по лугу.

Поднялся вождь, свой скифос расплескав…И гости ждут с извращенностью чуткой,Что, в щедрой смене полночных забав,Какой-то новой неведомой шуткойСейчас хозяин их хочет развлечь.Все, встав, столпились. Беспечная речьУмолкла вдруг; в неизвестности жуткойДрожали жен охмелевших сердцаПод близкий топот и храп жеребца.

Но ждать недолго. Размеренным махомКентавр на женщин направил коня;Он в их толпу, пораженную страхом,Ворвался с гиком и, стан наклоня,Ценил их дерзко, как ценит товарыКупец, ведущий расчетливый торг.Его, как град, осыпают удары;Но вместе с болью заслуженной карыВ нем только крепнет любовный восторг.

Напрасны крики, побои — без толку…Ездок добычу наметил себе:Мгновенно руки скользнули по шелку —Схватил, осилил в неравной борьбеИ вскинул жертву на конскую холку;А конь, сначала рысцой топоча,Ее баюкал в ласкающей качке,Потом взвился на дыбы сгорячаИ вдруг помчался в ликующей скачке.

И, словно ночи завесой укрыт,Тяжелый топот поспешных копытВо мраке смолк. Лишь у края дорогиПятно белело потерянной тоги…

Прошла минута… Отважный починБыл принят разно: испуг и смущеньеНа лицах женщин; но, явно, мужчинПример кентавра привел в восхищенье.

Как искра в сене сухом, похищеньеЗажгло безумцев внезапным огнем:В насильи мнимом спешит пресьпценьеНайти короткий и острый подъем.

Охрипший клик… замешательство схватки…Нежданный натиск встречает отпор;В борьбе растет сладострастный задор.Возня и топот. Причудливо-шаткиЛюдские тени, и жутко-багровНеверный отсвет горящих костров.

Но вот похитчик стремительно в чащеИсчез с добычей своей дорогой;Живую ношу уносит другой;За ними — третий… Всё чаще и чащеМужчины женщин несут на руках,Влекут и тащат, скрываясь в кустах.

Прекрасны неба ночного чертоги;Бесстрастно месяц сверкает двурогий,Иштар-царица зловеще-светла.Всё смолкло. Тени одели покровомЛюдские тайны в затишьи садовом:В траве повсюду простерты тела;Везде в животной алчбе обладаньяНесытый пламень больного желаньяИ ласк порочных бессильная ложь.А лик кудрявый в венке виноградном,Над лугом высясь, во взоре злорадномТаит усмешки презрительной дрожь.

Глава девятнадцатая

Когда при тихих лампадах поминныхРаздались звуки напевов бесчинных,Я в их глумленье поверил с трудом,Их цели злобной не понял сначала.Но долго отсвет на воды каналаБросал огнями унизанный дом,И пир тянулся, шумлив и неистов;Гудел разгул, как прибрежный бурун,Звенели чаши, и руки арфистовСплетали в гимны рыдания струн.Над мрачной гущей людского скопленьяТо зовы страсти, то вопль исступленья,То хрип и стоны неслись из палат,Как будто наглым открытым уликамБыл рад познавший свободу разврат;И, словно хмурясь, разнузданным кликамВнимал застывший в ночи Зиггурат.

Напрасно я напряженьем усилийНаплыв тех звуков хотел превозмочь;Они кичливо тревожили ночь,Их вздохи; ветра сюда доносили,Всё вновь врывались они без стыдаВ мою обитель молитв и труда.

Впервые в жизни поминною ночьюНевольным страхом подавлен был ум;Мешали мыслей и чувств средоточьюСрамные песни и дерзостный шум.Ни чистым жаром молитвенных дум,Ни ясным светом высокой наукиДуши согреть, озарить я не мог;Сгущался рой неотступных тревог;Челом усталым склоняясь на руки,Сидел я, полный нерадостных снов.Но приступ горя душе был не нов.Давно уж духом скорбел я смертельноО людях, жертвах мирской тяготы,Забывших Бога в погоне бесцельнойЗа ложным счастьем, исчадьем тщеты.

Как в тесный саван уснувшей личинки,Уйдя в ячейки отдельных мирков,Духовно люди мертвы, как песчинкиНа глади мертвых зыбучих песков.Соблазн их губит приманкой тройноюСвободы, братства и равенства всех;От правды неба за правдой земноюОни уходят в обманчивый грех.

Лукаво из в себялюбье тревожитБездушно-звучный и праздный глагол:Коварно зависть неравенство множит,Свободе дерзко грозит произвол,Вражду таит лицемерие братства;И правит бедной толпою людскойДурная воля к стяжанью богатства,Утех любовных и власти мирской.

Очаг семейный покинули люди,Живя в разврате, лишенном узды;Нет меры кривде неправедных судей,Пристрастных ради приязни и мзды.

Уже украдкой в трущобах притоновУмы смущает презренный злодей;Он узость темных и низких людейЗовет к войне против неба и тронов,К сверженью божьих и царских законов,К признанью новых случайных вождей.

Но глубже в грех, не любя и не веря,Людей призванье вселенское меряЗемною мерой, — слепые вождиВедут слепую толпу, и потеряПодобья Божья их ждет впереди.

Заветы веры беспечно забыты.Забыта мудрость — прямой и открытыйК свободе, братству и равенству путь;В Ученьи Сердца предвечную сутьСухим и мертвым Учением ОкаСменила гордость безверных наук.Мудрец осмеян, и лесть лже-пророкаТолпу пленяет, как истины звук.

Во Храм Познанья проникли невежды,Срывая грубо запрета одеждыС начальных тайн, сокровенных досель;Обрывки знаний во власти профановЛишь низких выгод, корыстных обмановИ ложной пользы преследуют цель.

К истокам Сил, заповеданных БогомВ наследье Вере, великим залогомСвершенья в мире целительных благ,Прошло безверье путем святотатным.Но страшен мощи первичной рычаг:Служа послушно сердцам благодатным,Грозят те Силы ударом обратнымВо прах смести суемудрую властьИ в нашу жизнь разрушением пасть.

Уже в природе волной беспокойстваИдет тех Сил безучетный наплыв:Невежды, духа стихий не раскрыв,Не вникнув в смысл, только явные свойстваСчитают в них существом основным;Беспечный в трате заветных влияний,Иной колдун для корыстных деянийВладеет током едино-двойным;И пламень тайный, пронзающе-жгучий,От тренья шелком родясь в янтаре,Бежит в эфире, восходит горе,В небесных хлябях таится и, тучиПервичной силой своей напоив,Над нами гром рассыпает трескучийИ мечет молний разящих извив.

А знахарь, гордый познаньем бездушным,Стремится сделать орудьем послушнымНезримый свет — и благой, и дурнойСвоим целебным, но страшным свеченьем:Он тайно льется живым излученьемЧастиц в распаде руды смоляной;Его сиянье — чудесней лекарстваВ благих руках духовидцев-врачей,В руках недобрых — исполнен коварстваОжог глубокий тлетворных лучей.

Так в область тайн, искони непостижных,Всё дальше мысль чародея-волхваВедут обманы наук чернокнижных;Уже лже-маги, путем колдовства,Пытались нагло — создать человека…Но злое дело лишь злое родитНа горе людям. И гермафродит,Людской ублюдок, несчастный калека,Мужей презренье, посмешище жен,Недоброй воли исчадьем рожден.

Где разум?.. совесть?.. Не в каждом изгибе льЛюдского сердца гнездится порок?Возмездье ждет: неминуема гибель;Всё глубже пропасть, и близится срок.

Предела скоро достигнет растратаЛюдской души на кощунство и блуд;И мир безбожный, скудельный сосуд,Налитый скверной греха и разврата,Заслужит грозный и праведный суд.

Уже угрозой над царством нечестья,Как меч, навис предрешенный удар;Кругом, в явленьях стихийных — предвестьяСамой природой осознанных кар.

Доступна в звездах для зоркого глазаСкрижаль примет, предрекающих жуть:Восходит Солнце, закутавшись в муть,А чернь на диске луны, как проказа;Прорезав небо кровавым хвостом,Светил соседних лучи затмевая,Земле комета грозит роковая;В часы заката в тумане густомПылают зори, как будто пожаромЛицо вселенной горит от стыда;Всё чаще вести доходят сюда,Что всюду, руша удар за ударом,Спадают камни в небесном дождеИ ветры злобно бушуют везде;Гремя, огонь изрыгают вулканы,Земля от жгучей засухи мертва,Трясеньем недр поколеблены страныИ гибнут в глуби морской острова;В Гиперборее, на севере диком,Проснувшись, бродят хаоса огни…И всё пророчит последние дниВсему пред Божьим разгневанным Ликом.

Как часто, ночи молясь напролет,Просил я жарко, чтоб благость ГосподняСвершила чудо; молил, да блеснетЗаря спасенья во тьме… Но сегодня,Сегодня ужас грядущий возникОпять так ярко в тревоге раздумьяПод струнный рокот и радостный кликЛюдей-безумцев на пире безумья…

Не могут дольше терпеть небеса!Наш мир к закату спешит по уклону,И Рок, послушный святому закону,Идет, бесстрастный, как ход колеса.Падет святой приговор, как секира;Наш жребий — Слово скрепит, как печать,И в миг крушенья — с Хаосом опятьСольется призрак погибшего мира…

О, мрак! О, ужас!.. Возможно ль, что нетНадежд… исхода… спасенья… пощады?..Невольно встал я. Роняли лампадыНа плиты пола свой трепетный свет.Теперь всё смолкло; ни шума, ни песен,Ни криков буйных, ни стонов глухих.Покой природы торжественно тих,И в звездном блеске алмазном чудесенНебесный полог, как вытканный плащ;Волной душистой струится прохлада,И легкий ветер приносит из садаЧуть слышный шелест серебряных чащ.

Ночную свежесть вдыхал я и в нишеГлубокой долго стоял у окна.В саду, во власти спокойного сна,Дремал дворец; на окованной крышеЛучами ярко играла луна,Ласкала светом прозрачным перилаИ плиты лестниц, сбегающих вниз,И, словно вырвав из мрака, живилаТо выгиб арки, то белый карниз.

И всплыл виденьем пред мысленным взглядомЦаревич юный, мой друг-ученик,Моих заветов преемник; а рядом,Как легкий призрак, как брата двойник,Сестра-царевна, близнец и подругаВ часы ученья и в грезах досуга.

Как в душном мраке улыбка зарниц,Отрадна в скорби мне прелесть их лиц!В них луч над тьмой мирового недуга!И в них дана мне желанная весть:Да, есть он, выход из смертного круга,И путь спасенья великого — есть!

Глава двадцатая