Долгая пауза. Самогонка льется. Звон стопки о стопку. Выдох.
— Мне бывший тесть позвонил. Вакансия в Штатах открылась. Консульское кресло. Ты же понимаешь, такой шанс не обсуждается…
Удар мужской ладони о стол. Грохот отодвигаемого стула. Бас.
— Вот! Теперь ты правду говоришь.
Снова самогон льется в стекло. Шумно глотнул и закашлялся. Олег.
— А зарок? Я же обещал…
— Кому? Ему? Или ему? — треск рубахи в резком жесте. — Не ври. Самого себя не обманывай. Если бы ты не прикрыл мою спину той проклятой зимой девяносто пятого в Грозном, никогда бы тебе руки не подал. Сижу здесь с тобой, слушаю все это дерьмо, в которое ты превратил свою жизнь. Ладно. Давай спать. Утро вечера, как говорится…
Пришел. Свет не зажигает. Самогоном несет, мама дорогая. Сейчас описаюсь.
— Ты куда? — поймал меня в темноте. Прижал тесно, до боли.
— Пусти. Я в туалет хочу, — я вывернулась, наконец, из тяжелых рук. Тапки нашарила на холодном полу.
— Я провожу, это на улице, — на ногах он точно не стоял. Упал на кровать.
— Как же я там буду без тебя, девочка моя… — пьяные, шумные слезы. Гад.
Глава 23. Вперед
Айк привез Кристину поздним утром в пятницу.
Умирать. Другого слова подобрать я не могла, видя ее сильно исхудавшее черное лицо. Выглядела она ужасно. Но Криста улыбалась блестящими веселыми глазами. Опустилась в свое кресло. И принялась командовать. Погнала нас с Давидом и новой горничной Люсей по этажам убирать, драить, наводить порядок. Никакая добрая сволочь не донесла ей пока про напряги с Кирюшей. Даже у набитой дуры Лариски хватило на это мозгов.
На следующий день она уже раскатывала тесто для пирожков. Кирюша сидел рядом и ел начинку из большой миски. Аккуратно и ложкой. Он все делал обстоятельно и с умом. Теперь понятно, в кого он такой уродился.
— Как тебе Андрей? Понравился? — Вдруг спосила у меня Криста. Я выронила уродский кружок теста, из которого пыталась изобразить основу для пирожка. Нифига не выходит, хоть плачь. Испугалась вопросу. — Да ты не переживай. Я ведь его помню. Гудел он тогда, шесть лет назад, с веселыми девчатами на весь городок. И Кирюха на него похож, как две капли воды. Он приходил ко мне в больницу.
— Зачем? — я не понимала.
Женщина тяжело осела на стул. Сил не хватает, а туда же. Пирожки, хинкали. Но воли ей не занимать.
— Сказал, что хочет признать сына. Усыновить по всем правилам. Это ведь хорошо…
— Почему? — возмутилась я. — А мы как же?
Криста посмотрела в мое сердитое лицо и рассмеялась:
— Привыкла?
Я смутилась и отвернулась. Стала снова пытаться сделать круг из серого от моих тщетных усилий куска теста.
— Выкинь его! — приговорил мои старания Кирилл. Глядел на изделие с отвращением.
— Ну, зачем же? Пирожок получится не хуже других, — Криста сноровисто слепила из моей безнадеги вполне себе приличный пирожок. — Лолочка, дорогая моя девочка, пойми. Я могу умереть в любой момент. Моя сестра от опекунства отказалась. У нее своих внуков хватает. Ты совсем молодая девушка, зачем тебе этот груз? Выйдешь замуж, нарожаешь своих детей. Андрей хочет взять на себя ответственность за сына. Это хорошо. Всем хорошо. Кирюше в первую очередь. Он ведь его не отнимает у нас. Просто станет главным. Когда вернется, оформим документы, — женщина улыбнулась в мое растерянное лицо и поставила противень в духовку.
Вдруг стало тяжело и скучно. Пусто. Каждый из нас может умереть в любой момент. Никто не знает про себя, как и когда. Никому здесь не интересно, хочу ли я отдать свои права этому решале всех проблем на свете. Морячку из голландского борделя. Даже добрую Кристину не волнует мое мнение. Будто нет меня никак. Везде одно и то же. Стоит расслабиться и открыться, как уже сидят на холке хозяева. Рассказывают, как надо и зачем. Я ушла. Никто не заметил. Была, не была, какая разница?
— Роскошно выглядишь, Егор Аркадьевич! — голос взрослой дамы-терапевта. — Просто отлично!
Я вышла покурить в крошечный дворик позади клиники. Ненавижу подслушивать. Никогда ничего хорошего.
Егор выполнил свою угрозу, притащил на исследование бедное тело мое. Мучали изощренной медициной долго. Приборы, умные взгляды и вопросы.
В открытое окно булькал звук воды в стакан. Сигарету я так и не зажгла.
— Отлично? Спасибо, — Егор усмехался довольно.
— Прелестная мордашка. Рост, кожа, волосы, конечности. Просто модель. Неужели пробило тебя? Влюбился?
— Так заметно?
— Заметно. Я знаю тебя восемь лет. Никогда не видела таким, — в голосе дамы слышалось удивление. И горечь.
— Каким? — мужчина продолжал улыбаться.
— Легким, — шелест бумаги по столу. — Помолодел лет на двадцать. Улыбаешься. Летаешь над грешной землей. Не видела бы собственными глазами, никогда не поверила, что такое возможно с тобой. Поздравляю.
— Я сам себя не узнаю, Ксения. Работа, учеба, работа. Снова по кругу. Значит, влюбленность мне идет? — Егор пробарабанил пальцами по столешнице быстрый, гордый ритм.
— Определенно. Ты неотразим! Я честно за тебя рада. Есть планы? — голос женщины стал осторожным.
— Все может быть, — мужчина явно вспомнил, кто здесь начальник. Сухо и по делу. — Что там в отчете?
Я убралась в кондиционер холода коридора. Умный, честный, влюбленный. Ну, надо же. А мне казалось, что он просто веселый парень.
— Тебе совсем не интересны результаты? — Егор в непривычном белом халате смотрел на меня профессионально заботливо.
Я пожала плечами. Вали, дорогуша, все, что у тебя там есть в папочке на столе. Закрутила загорелые ноги в два привычных оборота. Выпрямила спинку на низком диване в кабинете его распрекрасной клиники.
— Низкий уровень гемоглобина, низкий индекс веса по соотношению… — мне уже доводилось слышать подобное. Олег когда-то устроил мне обследование, когда я грохнулась в обморок в одиннадцатом классе прямо на уроке. В гребаной жизни моей. Не интересно. — Отдыхать. Никаких физических нагрузок. Здоровая пища…
— Я уеду, — сказала я вслух сама себе. Пора.
— Послушай меня, золотце. Это все не шутки, — доктор постучал по пластику файла чистым ногтем. — Сейчас я занят, но планирую отпуск в июле. Две недели. Поедешь со мной в Акапулько? — Егор присел рядом со мной на белый диванчик.
— С одним условием, — ухмыльнулась я. Не хочу.
— С каким? — он потерся носом о мое ухо.
— Горячих черных парней ты мне будешь позволять хотя бы через день, — посмеялась я.
— Никогда!
— ?!
— Не гигиенично! — рассмеялся мне в тон довольно Егор.
Дурачок. Меня уже несло. Неостановимо. Я знала это за собой.
Больше года назад. Гринберг
— А, это ты, — сказал Гринберг, открывая дверь. Заспанный, хмурый и не удивленный.
Я вошла. Дождь скатывался с меха темными каплями на старый паркет. Мишка снял обезображенную шубу с моих плеч. Встряхнул, обдав обоих холодной водой. Повесил на стул в углу коридора.
— Есть хочу. Чем это у тебя воняет? — я, не разуваясь, направилась в сторону кухни. Стучала громко в пол каблуками. Где эта вездесущая гадина, его соседка? Почему не встречает? Скандал. Мерзкий, с вонючим матом где? Хотелось что-нибудь разбить. Злое одиночество пустого терминала в Пулково зияло во мне брошенной дырой.
— Ладан. Елена Павловна умерла. Вчера похоронили, — сообщил мой друг, идя следом.
— Да ну? — рассмеялась я. — Значит, дух ее вездесущий и беспокойный еще здесь. Станет подглядывать за нами, как обычно.
— Да. Все сорок дней. Проводила? — Мишка открыл холодильник. Спрашивал небрежно, как о неинтересном.
— Да, — ответила я легко. И заплакала.
Он усадил меня на свои тощие колени. Гладил по голове и молчал. Ждал, когда мне надоест лить соленую воду. Я ревела долго и с наслаждением. Слезы кончились. Я пошмыгала припухшим носом.