— Я догадывался, что ваши неприятности каким-то образом связаны со мной. Вернее, с тем вечером. Я могу как-то помочь вам?
Так и есть! Нужно срочно брать себя в руки.
— Нет, — быстро ответила Ира, подпустив в голос фальшивой бодрости. — Я не нуждаюсь в помощи, тем более в вашей. Благодарю за участие — считайте, что я его оценила. А теперь можете оставить меня в покое.
— Не могу. Я вам нужен.
Она не сдержалась и прыснула со смеху. Вот уж кто ей сейчас нужен меньше всего, так это Черкасов!
— Наглец!
— Повторяетесь, Ирина Станиславовна.
Его самоуверенность разозлила ее. Неожиданно для самой себя Ира потеряла контроль:
— Наглец! Напыщенный павлин! Самовлюбленный болван!!!
— Уже лучше.
— Индюк! Высокомерный придурок! Мальчишка! Сопляк!
— Совсем хорошо. Еще немножко, и вам станет легче.
Ира понимала, что совершает глупость. Не надо показывать ему свою слабость. Мало у нее проблем без Черкасова? Без этого Нарцисса, поломавшего ее жизнь своим повышенным вниманием. Однако остановиться уже не могла. Ругательства будто сами слетали с ее языка:
— Малолетний ловелас! Альфонс! Думаешь, я не вижу, что тебе от меня нужно? Нашел устроенную, не совсем еще противную старушонку, и присосался, как пиявка. Да, пиявка! Ты, ты… Это ты во всем виноват, это ты…
И тут ее прорвало. Всё горе, свалившееся на нее в новогоднюю ночь, все неизлившиеся по утраченному счастью, по незаслуженно умершей маме слезы, вся боль, накопившаяся внутри — всё выплеснулось на Черкасова в потоке грязных оскорблений, в брызгавшей ядом слюне:
— Гад, козел! Ты, ты во всем виноват! Ненавижу! Слюнтяй, маменькин сынок! Ты, ты! Откуда ты взялся на мою голову? Откуда взялась та дрянь? Ты, вы… Вы оба: ты и Лариска — сладкая парочка идиотов! Ты, ты…
Словно дьявольская сила подхватила ее с дивана, бросила к креслу, в котором развалился Черкасов. Она била его руками по голове, но удары получались слабыми: она едва дотягивалась до его головы. Тогда Ира стала пинать его по ногам, по коленям:
— Ты, ты виноват! Вы оба!
Видимо, удары по ногам оказались весьма болезненными — Черкасов вскочил из кресла. Воспользовавшись этим, Ира стала молотить его кулаками, что было мочи:
— Ты, ты, ты!!!
Внезапно запал пропал, будто чаша гнева опустела. Ирина растерянно посмотрела на гостя, на свои руки. Закрыла ладонями лицо и заплакала.
Теперь уже он воспользовался преимуществом. Прижал ее к себе, стал покачивать, словно убаюкивая, легонько поглаживая по спине:
— Ччч…
Он не торопил ее, не успокаивал. Просто давал выплакаться. И Ира плакала. Плакала, как малолетнее дитя, выплескивающее обиду на дверь, прищемившую пальчик.
— Ччч…
Всхлипы становились реже. Когда они уже почти стихли, Черкасов отстранился от Ирины, заглянул в ее лицо. Улыбнулся ласково:
— Уууу, макияжик-то наш поплыл, — снова притянул к себе и поцеловал.
Поцелуй был не любовный — скорее отеческий. Хотя невинным тоже не был.
Ира не удивилась. Не возмутилась. Мысль о сопротивлении даже не пришла в голову. Напротив — показалось, что именно это ей нужно сейчас. Его поцелуй. Утешающий. Несущий в себе посыл: жизнь продолжается.
Она уже размякла, готовая к большему. Однако поцелуй оказался несуразно-коротким. Можно сказать — оскорбительно коротким. Ира опомниться не успела, как почувствовала, что стоит одна посреди комнаты. Открыла глаза — а Черкасов уже выходит из комнаты. Зачем, куда? Почему теперь? Теперь, когда…
— Вадим?
Он оглянулся. В глазах — ни грамма насмешки. Лишь теплота и забота:
— Жить будете. Вот теперь я могу оставить вас в покое.
Что это? И он так просто уйдет? Да, она просила оставить ее в покое. Но ведь это было еще до того, как…
Уже громко щелкнул, открывая дверь, ригельный замок, но спустя мгновение веселая физиономия Черкасова снова заглянула в комнату:
— Я буду настаивать на составлении брачного контракта. Если уж вы назвали меня альфонсом, то остальные тем более так подумают. А мне вашего не надо.
И снова исчез. Снова щелкнул ригель, ставя жирную точку на визите неожиданного гостя.
— Наглец, — уже не так уверенно произнесла Ирина. И впервые за долгое время улыбнулась.
***
— Он вернул меня к жизни. Если бы не он, меня в тот вечер не стало бы. Не думаю, что я покончила бы с собой. Скорее всего, сердце бы просто не выдержало боли и остановилось. Или разорвалось — не так важно. Важно то, что в тот вечер мои мучения должны были завершиться. А он продлил агонию.
Замолчала, припоминая события того вечера. Она так близка была к блаженству небытия…
— Если бы он ворвался ко мне в другой день — я бы просто выгнала его. Пусть в этот день, но если бы он не удовлетворился невинным поцелуем — я выгнала бы его чуточку позже. Непременно выгнала бы. Пусть бы произошло то, что обычно происходит между мужчиной и женщиной — я не придала бы случившемуся значения. Я бы использовала его. Я его — не он меня. И мне легко было бы его выгнать. Возможно, после этого я бы оправилась от новогоднего шока, и даже смогла бы жить более-менее нормальной жизнью.
— Но он пришел в тот день, — после короткой паузы продолжила она. — Он выбрал ту тактику. Беспроигрышную. Когда утопающему протягивают соломинку — он хватается за нее автоматически, даже если не желает спасения. Так и я. Казалось бы — жизнь кончена, ничего больше не нужно. И в этот момент происходит что-то, доказывающее: ты жива! После этого должно пройти много времени, прежде чем поймешь: это был обман. Не жизнь — одна сплошная иллюзия…
***
Нельзя сказать, что непосильный груз с души, с сердца упал и в одночасье растворился в небытие.
Душевная боль никуда не делась. Она продолжала разъедать нутро постепенно, клеточку за клеточкой. Однако визит Черкасова оказался для Ирины своеобразным антибиотиком.
Это только в фантастических фильмах о глобальных эпидемиях, грозящих вымиранием всему человечеству, ученые в последний момент находят лекарство, и жена главного героя, приняв одну-единственную таблетку, тут же излечивается от смертельной болезни. Жизнь человеческая — не кино и не роман автора-дилетанта. В ней так быстро от смерти не излечишься.
Но главное уже произошло — Ирина приняла спасительный эликсир жизни, и тот начал победоносный марш по ее душе.
После ухода Черкасова ей впервые за последние недели захотелось посмотреться в зеркало. Что он говорил о поплывшем макияже? Увидела собственное отражение и ужаснулась. Что макияж? Снял, и порядок. Но как снять с лица усталость? Несмотря на отсутствие морщинок, оно, кажется, конкретно позабыло о том, что ножом хирурга ему велено помолодеть на десяток лет.