подавляющим превосходством в численности — примерно 25.000 человек у французов против 8.000 — 12.000 у англичан, но армия Эдуарда более дисциплинированной и, благодаря английскому длинному луку, оружию, которое раньше использовалось только против шотландцев, имела сокрушительное технологическое преимущество. Как отметил известный французский хронист XIV века Жан Фруассар, французские войска устали после длинного перехода, особенно наемные генуэзские арбалетчики, которые в тот день "прошли пешком шесть лиг [примерно пятнадцать миль], полностью вооруженные и неся свои арбалеты"[144]. Англичане же, пришедшие накануне вечером, успели отдохнуть. Эдуарда сформировал из своих войск три баталии и тактически грамотно расставил их на поле битвы, а затем спокойно ожидал подхода врага. Фруассар пишет:[145]
Нет человека, который, если только он сам не присутствовал при этом, мог бы представить или описать подлинную сумятицу того дня. Особенно плохое управление и беспорядок у французов, чьи войска были более многочисленны… Англичане, которые, как я уже говорил, были составлены в три баталии и сидели на земле, при виде своих врагов бесстрашно поднялись и выстроились в соответствии с указаниями командиров. Вы должны знать, что эти короли, графы, бароны и сеньоры Франции, наступали не в правильном порядке, но один за другим, и таким путем, каким им хотелось. Как только король Франции оказался в виду англичан, его кровь начала закипать, и он крикнул своим маршалам: "Прикажите генуэзцам идти вперед, во имя Бога и Сен-Дени"… Вскоре очень ярко засветило солнце, но оно светило французам в лицо, а англичанам в спину. Когда генуэзцы выстроились в некоторый порядок и приблизились к англичанам, они издали громкий крик, чтобы напугать их, но те оставались совершенно спокойными, и казалось, не обращают на них внимания. Тогда они второй раз издали крик и продвинулись еще немного вперед, но англичане не сдвинулись с места. Генуэзцы закричали в третий раз, установили свои арбалеты и начали стрелять. Тогда английские лучники сделали один шаг вперед и стали пускать свои стрелы с такой силой и быстротой, что казалось, что это идет снег. Когда генуэзцы ощутили на себе эти стрелы, которые пробивали их щиты, шлемы и доспехи, то одни обрезали тетивы у своих арбалетов, другие побросали их на землю, и все повернули назад и отступили в полном замешательстве.
Беспорядочный отход пехоты грозил перерасти в разгром. Взбешенный отступлением арбалетчиков, Филипп VI приказал своей кавалерии атаковать с указанием убивать генуэзцев, если они встанут на пути, что не улучшило моральный дух армии. Ряды французской кавалерии были расстроены отступающими арбалетчиками, прежде чем рыцари успели вступить в бой со своими английскими коллегами. Тем не менее французы храбро сражались, тесня баталию под командованием принца Уэльского. Когда принц послал к отцу гонца с просьбой о помощи, Эдуард III отказался, сказав: "Вернись к тем, кто тебя послал, и передай им от меня, чтобы они не посылали за мной больше в этот день и не ждали, что я приду, пусть будет что будет, пока жив мой сын; и скажи, что я приказываю им позволить мальчику заслужить свои шпоры, ибо я намерен, если будет угодно Богу, чтобы вся слава этого дня досталась ему и тем, кому я его доверил"[146]. К счастью для короля Эдуарда, его сын одержал победу и впредь стал известен как Черный принц, прозванный так как цвет своих доспехов и страх, который внушала французам его свирепая натура.
Когда к концу дня король Франции, с горсткой своих баронов, был вынужден бежать с поля боя, победа англичан отозвалась во всей Европе. Эдуард потерял всего 50 рыцарей, в то время как Филипп, по словам Фруассара, насчитал среди своих погибших "11 принцев, 1.200 рыцарей и около 30.000 простых людей"[147]. "Это была не просто победа, а одна из немногих классических битв в истории. Непомерная мощь Франции, лидера Запада, была унижена армией… более чем на треть меньшей"[148]. Хуже того, Эдуард сразу же решил воспользоваться своим успехом, направив армию на север, во Фландрию, чтобы осадить важный прибрежный город Кале. Внезапно англичане приобрели репутацию непобедимых воинов.
Исход битвы при Креси вызвал серьезное беспокойство в Авиньоне. Священная коллегия, в которой преобладали французские кардиналы, даже не претендовала на нейтралитет, а сам Папа после катастрофы одолжил Филиппу VI 592.000 золотых флоринов. Английский хронист того времени Джон Эргом писал, что Климент "всегда, насколько это было в его силах, был на стороне французов против англичан"[149]. Папство понимало, что баланс сил, который благоприятствовал Франции и так хорошо служил Авиньону в прошлом, неуклонно меняется. Теперь ситуация складывалась в пользу англичан и их союзников, среди которых были и венгры. "В это время Папа Климент и король Франции… находились в сговоре; на другой стороне были король Англии, Людовик Баварский [император Священной Римской империи] и король Венгрии", — сообщает итальянский хронист[150]. Еще в марте Эдуард III отправил эмиссара к Людовику Венгерскому с письмом, в котором поощрял короля к вторжению в Неаполь, написав: "Мы охотно дадим совет и окажем помощь, чтобы отомстить за такое преступление"[151], имея в виду убийство Андрея. Франция, которая уже не контролировала большую часть своего западного побережья и внезапно оказалась перед угрозой утраты города-порта Кале а, возможно, и всей Фландрии, не могла позволить себе потерять своего самого близкого союзника, Неаполитанское королевство. К тому же междоусобная война между Робертом и Людовиком Тарентскими расколола королевство, а это означало, что победа венграм почти гарантирована, если король Людовик решится на вторжение.
Отчаянно пытаясь предотвратить новую войну, Климент удвоил свои усилия по предотвращению венгерского вторжения, проводя политику умиротворения. Первые казни предполагаемых заговорщиков и убийц, какими бы дикими и жестокими они ни были, не удовлетворили родственников Андрея, поэтому были необходимы новые, более жесткие меры. Папа потребовал исполнения смертного приговора для остальных придворных, обвиненных верховным судьей, и пригрозил константинопольской императрице отлучением от Церкви, если она не выдаст Карла и Бертрана д'Артуа. В это время Климент также начал выдвигать идею о том, что младенца Карла Мартела следует забрать у его матери Иоанны и отвезти не в Венгрию, как требовала вдовствующая королева Елизавета, а в Авиньон. Если это было компромиссом, то в другом Папа полностью подчинился требованиям венгерской королевы. 28 августа, а затем еще раз 31-го, Климент прямо ответил на скептицизм Елизаветы в отношении готовности папства осудить членов неаполитанской королевской семьи за убийство ее сына, предоставив своему легату кардиналу Бертрану де Де, который наконец достаточно оправился от болезни, чтобы покинуть Авиньон и отправиться в Неаполь, полномочия вести судебное преследование, выносить приговор и, наконец, казнить Иоанну или любого члена королевской семьи, признанного виновным в заговоре с целью убийства Андрея.
* * *
В XIV веке государи не вели дневников, не публиковали мемуаров, не открывали приближенному хронисту свои сокровенные переживания и планы, чтобы те донесли