в кремовых тонах.
Одна из фрейлин королевы присела в почтительном реверансе, но решительным заговорщицким шёпотом заявила принцу, что у королевы «утренние процедуры омоложения», с таким видом, как будто это были дела государственной важности. «Мне нужно срочно увидеть Мэйлири, это очень важно для меня, просто передайте это», – терпеливо объяснял Таэлир, уже проклиная себя за эту дурацкую затею и за то, что приходится объясняться, чтобы просто увидеть свою мать. «Утренние процедуры – вечером?» – успел машинально удивиться принц.
Так или иначе, королева приняла его только через полчаса, каждую секунду которых Таэлир нервно измерил шагами в небольшой приёмной. И когда он предстал перед прекрасными голубыми, как весеннее небо, глазами Мэйлири, его порыв стал казаться ему ребяческим и безнадёжным. Но просто развернуться и уйти не позволяли ни приличия, на которые наследник никогда, впрочем, не обращал особого внимания, ни, что было более важно, маленькая надежда хоть раз увидеть в глазах матери интерес к его, Таэлира, настоящей жизни.
Видимо, «утренние процедуры омоложения» были действительно эффективны, поскольку королева выглядела прекрасно. Для своих лет, и вообще – она выглядела, как женщина, которая знает, что её задача – вызывать восхищение, покорять и очаровывать. Она знала, что придворные дамы ждали от неё безупречного стиля в нарядах, а придворные шейлиры – безупречного цвета кожи и высокомерного и властного, но в то же время женственного и осознающего свою красоту взгляда. И она не жалела времени и сил на то, чтобы быть идеальной королевой. В особо тяжёлых ситуациях: например, когда надо было отказываться от пирожных с кремом к утреннему кофе, часами сидеть неподвижно с питательными маслами на лице и шее или не позволять себе неженственно злиться на бесчувственного мужа, – она ощущала себя почти мученицей.
– Здравствуй, дорогой мой, – сказала королева, благосклонно взглянув на принца, удивлённая его неожиданным визитом, но рассчитывая потратить совсем немного времени на выполнение материнских обязанностей. – Как ты поживаешь? Отец говорит, что ты не слишком хорошо ведёшь себя в последнее время. Позавтракаешь со мной? Сейчас принесут кофе.
– Мама, я… пришёл попросить тебя о помощи, – принц решил покончить с этим делом сразу. – Одна моя знакомая… известная поэтесса, её зовут Кора Лапис… в общем, отец считает, что она напала на Птицелова, но это не так. Отец велел объявить её в розыск. Я могу за неё поручиться, могу дать слово – но отец мне не верит. И… возможно, ты могла бы попросить отца хотя бы прислушаться ко мне, – сказал Таэлир.
Его голос звучал как никогда искренне – и будь королева хоть немного внимательнее к своему сыну, она поняла бы, как важна для него эта просьба, раз он сменил удобный насмешливо-светский тон на тон настоящего разговора – того, в котором приходилось запинаться и с трудом подбирать слова.
– Ты что, влюблён в неё, в эту девушку? – нахмурившись, спросила королева.
Принц вспыхнул в возмущении от хода мыслей своей матери, но быстро взял себя в руки и произнёс:
– Нет, мам, вовсе нет.
– Тогда я не понимаю, в чём тут дело. Если она действительно не виновата, как ты говоришь, Королевский суд разберётся, с ней ничего плохого не случится. В любом случае странно, что ты так заботишься о судьбе малознакомой тебе девушки, в которую ты даже и не влюблён. Так что я не вижу причин обсуждать этот случай с Сэйлори. И к тому же ты ведь знаешь, что женщинам не пристало вмешиваться в государственные дела, – добавила королева.
– Ещё бы, конечно, ведь именно ты ввела это в моду, – не сдержавшись, пробормотал принц.
– Что ты имеешь в виду? – холодно уточнила королева.
– Ничего, приятного завтрака, мама, – сказал принц, заметив, как у двери нерешительно застыла служанка с подносом, на котором дымился кофейник.
Не дожидаясь ответа, он стремительно вышел, чуть не сбив с ног девушку с кофе и фруктами.
Когда Голари, зайдя по делам в ратушу, возвращался домой в сумерках, он заметил, что Птицеловы с завидной оперативностью уже приступили к делу и развешивают всюду объявления с портретом Коры Лапис. «Разыскивается за вознаграждение, по подозрению в преступлении против Королевства, жительница Тар-Кахола, известная как поэтесса Кора Лапис», – сообщалось в объявлении, с которого грустно, но чуть насмешливо щуря свои тёмные, почти чёрные глаза, улыбалась любимая городская поэтесса.
.2
Realiora
3.2.1 Qui ventum seminat, turbinem metet28
– Форин, пожалуйста, не так быстро, я не успеваю! – хрипло взмолилась Тэлифо, обращаясь к своему спутнику, который шёл впереди по тропе из Тар-Кахола в порт Мор-Кахол. Её горло пересохло от жары и быстрой ходьбы по пыльному тракту.
Форин не обернулся, но стал идти чуть медленнее. Когда они взобрались на последний холм перед тем, с которого открывались уже морские просторы Мор-Кахола, он вдруг резко остановился – так, что Тэлли чуть не налетела на его спину, – и сказал, что самое время немного передохнуть.
Оказалось, что Форин Кастори хотел ещё раз проверить все детали плана.
– Ты, я вижу, всё ещё сомневаешься? – тяжело взглянув на Тэлли, спросил он.
Как ужасно неудобно, что здесь нельзя врать. Ну, по крайней мере, не с её, Тэлли, уровнем. Даже умалчивать, недоговаривать, обращать в шутку – ничего из этих прекрасных приёмов, которые так милосердно упрощают жизнь. Когда люди славят искренность, они, видит Защитник, не ведают, о чём говорят.
Тэлифо вздохнула.
– Да, – только и сказала она.
Даже просто находиться здесь рядом с Форином было тяжело, как будто идёшь по дну, под толщей воды, или забираешься высоко-высоко в горы, туда, где трудно дышать, где кружится голова. Воля Форина заполняла всё вокруг, не оставляя никому ни единого шанса. Но только здесь Тэлли чувствовала себя живой – только здесь хоть что-то происходило.
– В таком случае я хочу услышать твои предложения о том, что нам делать, – холодно произнёс Форин, прикрыв глаза и откинувшись на нагретую солнцем и такую тёплую, что она казалась пульсирующей, кору каштана.
Предложений у Тэлли не было. Ноющая боль в голове – такая, как будто виски сдавливает руками какой-то цирковой силач, – мешала сосредоточиться и подобрать слова даже для простого ответа.
– Если бы ты перестала сомневаться, было бы легче, – сказал Форин. – Давай попробуем ещё раз, ладно?
Тэлли кивнула – пробовать она была готова сколько угодно раз, пока не потеряет сознание. Требовалось всего-то сломить свою волю – то есть, конечно, признать необходимость того плана, который придумал Форин, как своего собственного. Поверить в то, что этот план единственно возможный и необходимый. «Необходимый», – подумала Тэлли и представила огромную серую стену, которая простиралась, насколько хватало взгляда. Не было необходимости идти вдоль стены, чтобы понять, что её не обойти. Можно было только забраться по ней и спрыгнуть на другую сторону. Тэлли