вопросы, реплики в сторону, ответы, шутки, выражалось сочувствие. Мы строили мир слов, под покровом которых простирался мир смыслов, а под ними – мир жизни, мир бытия: Daseinswelt.
Летом (был то ли июнь, то ли июль) ребята друг за другом бросили пить. Принялись штудировать задания, обменивались соображениями, радовались открытиям, поддерживали и подбадривали друг друга и вместе преодолевали абстинентный ад. Кому-то было сложно, кому-то легко. Кто-то продирался с такими нечеловеческими страданиями, будто с него живьем сдирали кожу. Мы это чувствовали. Эту боль. Диалог соединил наши умы и сердца, мы были подключены к единому эмпатическому вайфаю. Кто-то сразу же испытал облегчение, будто сбросил с себя многолетний груз. Каждый проживал свою жизнь и в то же время жизнь еще одного человека, двух, трех, пятнадцати. Приходили новые люди – узнавали о нас разными способами. Заходили в чат, поначалу робели, потом осваивались и рассказывали свои истории. В какой-то момент нас в чате стало сорок. И мы решили «расселить» людей по двум чатам. Половину людей поместили в один чат, половину – в другой. Мы написали, почему это делается: мы опасаемся, что при слишком большом количестве участников чат превратится в хаос и вавилон. Но мы не учли нечто чрезвычайно важное – живую связь между людьми. Как можно разделить друзей? Мы не учли, что люди стали друг другу как родные. И они возмутились. Возмутились справедливо и обоснованно. Все же мы настояли на том, что чаты должны делиться, – это необходимо для сохранения жизнеспособности нашего проекта, мы не знали других способов масштабирования групп. Но и урок тоже усвоили: нельзя грубо вторгаться в пространство межчеловеческих отношений. В дальнейшем мы будем сообщать, что планируем создать новый чат, – пусть желающие сами туда переходят. Оказалось, это вполне рабочая и милосердная модель развития онлайн-сообщества. Через год у нас было четыре чата, еще через год – восемь, а из тех самых пятнадцати добровольцев десять пребывали в трезвости без единого срыва.
4
Однажды мне написали «старожилы» «Привилегии»: «Мы видим, как тяжело новичкам. Видим, как им страшно принять окончательное решение и приступить к трезвости. Помним, что и самим тоже было страшно. Но ты как-то смог до нас донести, что быть трезвым – хорошая идея. Мы хотим помочь им, этим ребятам. Мы были на их месте. Хотим помочь, но боимся, что можем как-то не так это сделать и все испортить. Может, у психологов есть какие-то особенные приемы, которые могли бы нам пригодиться? Научи нас общаться так, чтобы ни один котик не пострадал».
И я подумал: «Почему бы и нет?» И речь не об «особых приемах психологов», а о том, чтобы беседовать с людьми, держа в уме их амбивалентность. Беседовать так, чтобы собеседник мог спокойно исследовать собственные мотивы в пользу употребления алкоголя и в пользу отказа от него. Исследовать и принять такое решение, которое наилучшим образом согласуется с его жизненными ценностями. Я подумал: «А что, если я научу привилежцев беседовать так, как это предлагают авторы мотивационного интервьюирования?» Сущность МИ, согласно Уильяму Миллеру и Стивену Роллнику, сводится к партнерскому стилю беседы, при котором мы принимаем нашего собеседника как самостоятельную личность со своими ценностями и целями, сострадательны к нему и вместе с ним ищем в нем самом необходимые для поведенческих изменений ресурсы. Мы не поможем человеку, если будем тащить его в хорошую для него реальность, – просто потому, что никому не нравится, когда его куда-то тащат. Но мы можем стать его собеседником, собеседником в том разговоре, в котором он спокойно исследует собственные мотивы, мысли и чувства и, опираясь на них, принимает решение о поведенческих изменениях. Или не принимает – в конце концов, это его дело.
Я поработал со сложнейшими материалами по МИ и создал на их основе простые, понятные конспекты для тех, кто намерен бескорыстно помогать другим. Этих ребят мы стали называть хелперами; термин я взял из helper theory – теории помогающего, объясняющей, почему люди с более успешными поведенческими изменениями хотят помочь тем, у кого есть сходные проблемы, и почему это полезно и первым, и вторым. На этом я хочу остановиться подробнее. Еще первооснователи терапевтических сообществ заметили, что люди, имеющие сходные проблемы, хотят помочь друг другу. Их не нужно заставлять или подталкивать к этому. Мы, люди, не только нуждаемся в понимании, сочувствии и поддержке, мы также испытываем потребность понимать и поддерживать других, сочувствовать им. Этот феномен попытался объяснить Фрэнк Риссман в статье The «Helper» Therapy Principle, опубликованной в журнале Social Work в 1965 году[73]. По Риссману, люди, помогающие другим, тем самым помогают самим себе развивать способность контролировать собственную жизнь. Помогающих и получающих помощь объединяет сильное чувство взаимосвязанности: и те и другие способны говорить на одном языке боли и понимать друг друга с полуслова. Я много раз слышал такое: «Если бы вы тоже употребляли кокаин, мне было бы проще рассказать вам о себе». Или: «Я бы выбрал такого психолога, который страдал алкогольной зависимостью и смог бросить». Исследования феномена взаимопомощи привели к появлению helper theory, объясняющей, почему зависимые помогают зависимым, жертвы насилия – жертвам насилия, гипертоники – гипертоникам и т. д.
Для обучения МИ я создал отдельный чат. Хелперы осваивали принципы партнерского стиля беседы, с удивлением замечая, что он помогает им не только поддерживать новичков программы, но и налаживать отношения с близкими, оставаясь предельно внимательными и заботливыми к другим и к себе. Чат мы назвали «Хьюстон». В любой момент хелпер, заметивший трудности у кого-то из новичков и зашедший в тупик в попытках помочь ему, мог написать: «Хьюстон, у нас проблемы!» И хелперы бросались на помощь нуждающемуся. У нас появились случаи успешного предотвращения срывов. Люди потом писали: «Ребята, вы просто ангелы! Если бы не вы, я бы точно сорвалась, спасибо вам большое». Или: «Я бы ничего не понял из книги этого вашего Джеймса Прохазки, я не тупой, поймите меня, просто я пропил мозги и с трудом соображаю, но хелпер Маша терпеливо разжевала мне эти поведенческие стадии, я все понял, я понял, что я не слабовольное ничтожество, а просто делаю не то, что нужно делать на моей стадии изменений». Были и случаи предотвращения суицида, и меня даже сейчас бросает в пот при воспоминании об этих часах предельной напряженности, когда мы понятия не имели, что происходит по ту сторону отчаявшихся букв, жив ли человек, в последнюю минуту написавший в чат, или уже поздно. Часах во время которых мы все поседели. Нам удалось спасти несколько жизней. Эти люди потом писали: «Спасибо, я жив, я все еще боюсь, что могу это повторить, но теперь мне ясно, что я нуждаюсь в помощи специалиста». Мы находили нужного специалиста, человек принимался решать свои проблемы так, как это принято делать в современном мире, а мы с облегчением вздыхали: «Хьюстон, у нас нет проблем».
5
К тому времени мы с Олегом более-менее привыкли друг к другу. Пишу об этом потому, что взаимоотношения основателей сильно влияют на судьбу стартапа. В дальнейшем мы многое пережили, но продолжаем стоять на ногах.
В какой-то момент к нам на капитанский мостик поднялась Анна, и нас стало трое. Анечка практиковала дзадзен, уважала доказательную медицину, любила «Звездные войны» и обожала котиков. Она взялась за редактирование заданий (тексты были недружелюбны по отношению к среднестатистическому пользователю из-за обилия научных терминов) и продвижение нашего проекта в инфопространстве. Аня написала «Рассказ нулевого пациента» – честную историю собственных мытарств, которая многих вдохновила на то, чтобы взять и расстаться с опостылевшим алкоголем. Она писала: «Раньше мне казалось, что моя жизнь – сплошной беспросветный кошмар (true). И что это мой собственный, под меня скроенный ад, глубину которого никому не понять (false). Что это существует как данность и поделать с этой рекурсией страданий ничего нельзя. Оказалось, что страдания не уникальны, ад типовой и давно изучен. И алкоголь нужен не потому, что жизнь – боль, а жизнь такая потому, что годами все проблемы решались с помощью