Читать интересную книгу "Окаянные гастроли - Ольга Валерьевна Чередниченко"

необычную для петербурженки глубокую глухую тишину. Сопли заиндевели под носом, но стереть их не было сил. Дымок шел из печных труб, но ни единой живой души в тридцатиградусный мороз на улице не встречалось.

Вышла к православной церкви. В последний раз заходила она в храм, когда еще училась в гимназии. Потом как-то забыла, может, разочаровалась, словом, было не до того. Но теперь небольшое это строение, которое она видела впервые в жизни, показалось ей родным уголком в чужих краях. Она робко заглянула внутрь. Там было пусто, гулко и тепло. Шурочка села на лавку и уронила голову на грудь. Посидела немного и почувствовала, как кто-то к ней приблизился. То был худенький батюшка в плешивом желтом полушубке поверх рясы.

– Кто вы? – дыхнул он тушеной капустой, недоверчиво, а может, просто близоруко вглядываясь в ее лицо.

– Мы только что из Петрограда, – сказала Шурочка. – Нам нужна помощь.

Батюшка просиял и придвинулся ближе.

– Я молился, и Он меня услышал! Прихожане заходят все реже, хотя сейчас такие трудные времена. Но теперь, когда Он привел дорогих столичных гостей прямо в мой приход – уверен, вы будете рады познакомиться со всеми, – они снова придут в церковь. Ради вас.

– Больше всего я сейчас хотела бы познакомиться с врачом. У нас тиф. У меня и моей тети.

Батюшка осторожно отъехал от Шурочки по скамейке и встал. Промокнул платочком бороду.

– Эх, жаль, жаль, со знакомствами придется повременить. Но тут дело такое, надо отлежаться. Да и пойдемте на воздух. Здесь вам, должно быть, душно.

Шурочка покорно поднялась. Батюшка засеменил к выходу, опасливо поглядывая на то место, где она только что сидела.

– Фельшар наш уж с неделю как ушел с белыми, – как бы между прочим сказал по дороге батюшка.

– Как уехал? Чертов ямщик, будь он проклят! Неужели совсем больше никакого врача у вас в городе? Ни даже сестры или ветеринара?

Он покачал головой.

– Ну а хоть лекарства-то оставил ваш фельдшер? Где их взять?

– И лекарства все с собой увез.

Они вышли на мороз. Тот резанул по глазам, выбил слезы.

– Да как вы тут живете-то? Мне как выжить? Чем лечатся люди?

– Молитвою, – ответил батюшка.

Шурочка с ненавистью отвернулась и захрустела по снегу к калитке. Батюшка поспешил за ней.

– Иные молитвою – кто православною, кто мусульманскою. Иные же грешники, – тяжело дыша и не глядя в глаза, многозначительно сказал он.

Шурочка остановилась.

– Мы только приехали, ваших мест пока не знаем. Что у вас тут считается за грех? Предостерегите, батюшка.

– Есть в нашем лесу одно озеро. Казахи называют его Шайтанколь, а по-нашему это будет Чертово озеро, Господи прости. – Обреченно вздохнув, батюшка перекрестился. – Лет десять назад даже приезжал к нам из Омска святой отец, чудесный человек. Он поставил крест у того озера и табличку, что называется оно теперь Святым. Но через полгода крест в воду упал и канул. Табличка тоже исчезла. На берегу того озера живет баксы́. Так казахи называют свою многобожницу-шаманку. Сушит травы, заговоры бесовские знает. Казахи наши к ней ходят, как к лекарю, даже те, что из мусульман. Иные даже и из русских ходят. Но поймите, телу этому бренному они, может, и выиграют еще несколько лет, а о душе бессмертной…

– Ох, как вы правы! Как бы не заблудиться, не попасть туда случайно. Куда не надо ходить, батюшка?

– Не ходи в лес на запад от Каркаралинска. Все равно трудно к озеру дойти, словно кто тропку уводит. Но легко то место узнать: рядом с ним ни птицы не поют, ни ветер не шумит, ни даже комары не пищат.

– Помолитесь за меня, батюшка. Если выживу, приду с вашей паствой знакомиться.

Шурочка вернулась домой с дровами и продуктами, которые на время болезни продал ей священник. Растопила печь, прибралась в доме, приготовила суп, покормила немного Тамару Аркадьевну и поела сама. После она легла и больше уж в тот вечер не шевелилась.

* * *

Снег выглядел надежным, но стоило сделать шаг, и он засасывал по колено, словно седое болото. Чем глубже Шурочка продвигалась в лес, тем плотнее обступали мрачные недоброжелательные деревья. Они со скрипом склонялись, заглядывали прямо в душу, порывисто хлестали по щекам, закрывали собой и без того скудный зимний свет. Путь осложнялся еще тем, что лежал в гору, а под ненадежным искристым белым покровом попадались скользкие каменные валуны. О первый же Шурочка споткнулась, сильно прикусила язык. С тех пор прошло уже часа три, но во рту до сих пор стоял металлический привкус. Она старалась не думать, водятся ли в зловещем лесу дикие звери и может ли их привлечь запах крови.

Утром того дня, когда Шурочка пустилась в опасное путешествие по лесу, Тамара Аркадьевна обессиленным голосом попросила позвать батюшку. То был скверный знак. Всю сознательную жизнь – с тех пор, как сбежала в молодости от мужа, – она не верила в Бога, не молилась в храмах и не соблюдала православных ритуалов.

Аристарх был толстовцем, а значит, института церкви тоже не признавал, но веровал при этом истово. Когда он скончался, так и не успев на ней жениться, у Тамары Аркадьевны осталась только одна надежда – соединиться с любимым в загробной жизни. Она вбила себе в голову, что должна попросить у Господа прощения за грехи, а потом озвучить Ему сокровенное желание. Ее смущало, что за долгие годы молчания она успела забыть, как говорить с Ним напрямую. Но, почувствовав близость кончины, все-таки решилась на самый важный разговор в жизни – хотя бы через посредника.

Шурочка была очень рада за Тамару Аркадьевну, которой любовь вернула веру. Только вот отпускать ее к Аристарху она пока совершенно не планировала. Одной не выжить в Каркаралинске, ей тут опора нужнее. Влюбленные голубки могут и подождать воссоединения на том свете, ничего с ними не сделается. Выслушав просьбу позвать священника, Шурочка молча оделась и вышла из дома. Но направилась она в противоположную от церкви сторону – на запад от Каркаралинска.

Продираясь теперь сквозь чащу, Шурочка вспомнила, как ровно год назад они с Григорием Павловичем ходили на премьеру мейерхольдовского «Маскарада». Тот день был, пожалуй, вершиной ее светской жизни. Казалось бы, сам факт приезда в Степной край из столицы уже максимально отстранил ее от культуры. Но нет, с каждым новым шагом по глубокому снегу она продолжала удаляться от цивилизации.

Смесь модных духов в Александринском театре она тогда сочла приторной. О, как бы ей хотелось вновь оказаться внутри