Читать интересную книгу "Окаянные гастроли - Ольга Валерьевна Чередниченко"

Ведь Аристарх был слишком слаб и не смог бы причинить ей физического вреда. Он был способен лишь на то, чтобы злословить. Уж это она сможет стерпеть. Ведь он нуждался в ней.

– Уходи, дура, не с тем человеком ты спуталась, – сказал он и шлепнул рукой по миске.

Вода разлилась. Сердце Тамары Аркадьевны глухо застучало под самыми гландами. Оно заглушило звуки и дребезжащей еще посудины, и человеческих стонов, и бегущего по шпалам поезда. Не думала она, что внутри ее что-то может стать более громким, чем внешний мир. Она принялась дышать глубоко и равномерно. Тамара Аркадьевна старалась не смотреть Аристарху в глаза. Уставилась куда-то на краешек бороды. Но с места не тронулась. Она много лет не верила в Бога, надеялась в жизни только на себя. Теперь же поймала себя на том, что повторяет немо, обращаясь неизвестно к кому: «Пожалуйста, пожалуйста, помоги ему, помоги сейчас, а потом бери у меня что хочешь, пожалуйста».

Тогда-то на нее и обрушилась лавина отборного мата, на котором Аристарх искусно изложил ей свою судьбу. Все, что он так тщательно годами от нее скрывал, чтобы не отпугнуть последнее в жизни счастье. Никогда раньше он не позволял себе при ней ни единого бранного слова.

Спустя некоторое время всклокоченная, ошалевшая, землистая Тамара Аркадьевна удрала из тифозного вагона, ворвалась в свое купе и больно вцепилась в Шурочкину руку. Захлебываясь, стала она рассказывать. Никогда Шурочке не забыть услышанного, ведь только оно и смогло вывести ее из многодневного оцепенения. Правда, при каждом новом воспоминании об истории Аристарха эмоции, которыми приправила ее тогда Тамара Аркадьевна, потускнели. Кроме того, не было у нее столь же сильного панического страха перед бывшими заключенными, как у старшей подруги. Так или иначе, на памяти в итоге сохранились лишь сухие факты. Были они таковы.

35 лет назад Аристарх благодаря неимоверным усилиям родителей-крестьян смог стать студентом. Но на первом же курсе, не успев даже обтесаться, загорелся идеями народовольцев и вступил в террористическую группу. Помогал готовить покушение на одного жандармского полковника, но его арестовали, судили и сослали в Сибирь – на Карийскую каторгу. Сначала условия для политических там были сносными. Потом начальство сменилось, режим ужесточился, и они с собратьями решились на протест – массовое самоубийство. Полтора десятка человек приняли в больших дозах как яд раздобытый где-то опий. Но тот оказался просроченным, и скончались только двое.

После Карийской трагедии всех политических заключенных той каторги распределили по разным тюрьмам. Аристарха отправили на вольное поселение в город Каркаралинск в Степном краю. По официальной формулировке – за примерное поведение. В том маленьком казахском городе Аристарх хоть и находился под гласным надзором полиции, но жил в отдельном домике, устроился на работу к купцу, записался в библиотеку. Там он познакомился с трудами Льва Толстого и глубоко раскаялся в том, что из-за несдержанного нрава дважды покушался на жизнь – сначала другого человека, потом свою собственную. Так Аристарх стал толстовцем и решил посвятить остаток дней искуплению грехов и усмирению бурного своего характера за счет различного рода воздержаний – от мясной пищи, женщин, любого насилия, табака, алкоголя. В 1905 году он освободился по амнистии и вернулся в Петербург.

– Он заявил, что я стойкость его духа угнетаю. Прогнал меня. Вся стая нас с тобой предала, – рыдая, закончила Тамара Аркадьевна и звучно высморкалась в Шурочкин платок.

Пока Шурочка искала утешительные слова, Тамара Аркадьевна забормотала себе под нос еле слышно, обращаясь больше к себе, чем к собеседнице, теребя в пальцах платок:

– Все скажут, держись подальше, старуха, ты уже хватила от одного сидельца, едва жива осталась. А этот каторжник, тифозный, взбалмошный. Но я-то знаю, он это все нарочно, чтобы меня отогнать, не заразить.

Вдруг она вскочила и побежала, мелко переставляя ноги в валенках. Шурочка бросилась за ней.

Когда они ворвались в тифозный вагон, в нос Шурочку стукнул мерзейший запах гнили. Ее замутило, она еле сдержалась. Перепрыгивая через корчащиеся тела, Тамара Аркадьевна поспешила вперед и склонилась над какими-то грязными тряпками. Шурочка не сразу разглядела в них личико Аристарха – оно уменьшилось в размерах, хотя и опухло как у пьяницы. Тамара Аркадьевна гладила это личико и приговаривала:

– Никуда я от тебя не уйду. Ярость твоя – самое благородное, что в тебе есть. Я, может, за нее тебя и полюбила. Должен же кто-то любить человека, и когда он грустный, и даже когда злой.

Шурочка увидела, как из глаза Аристарха выкатилась слезинка, а сухие обкусанные синие губы напряглись – так он улыбался.

Его лихорадило еще две недели. За ушами, на шее, груди и животе появилась сыпь. Временами он начинал бредить или вести себя заторможенно. Порой у него пропадал слух и нарушалась речь. Но Тамара Аркадьевна ухаживала за ним неустанно, отвоевывала его у смерти каждую минуту. Даже ночевала подле него, наплевав на все предосторожности. Шурочка пришла в себя и больше не рыдала. Она заставляла есть саму Тамару Аркадьевну, подменяла ее, когда та совсем валилась с ног. Но надолго в тифозный вагон пожилая женщина ее не допускала. «Это моя война», – заявила она.

Аристарх в основном бредил, но однажды, когда с ним сидела Шурочка, опомнился и отчетливо сказал: «Почитай отца твоего и мать. Пусть не гордыня будет в тебе, а смирение перед ними». Она почувствовала себя от этих слов ужасно одинокой. Шурочка не знала, что с ее отцом, почему-то ей казалось, что он умер, присоединился к маме и брату где-то на небесах, а у нее на всем белом свете не осталось никого. Может, Аристарх в бреду считал себя ее отцом? Может, он готовился умереть и завещал Шурочке слушаться Тамару Аркадьевну?

Наконец наступил день, когда температура Аристарха пришла в норму. Он был полностью обессилен, но смог пососать дольку яблока. Улыбался и медленно, но осмысленно отвечал Тамаре Аркадьевне на ее болтовню. Та была счастлива.

На следующий день он умер. Тамара Аркадьевна проснулась еще до рассвета от того, что ей стало холодно. Она потрогала лоб Аристарха, прислушалась к его дыханию, попыталась нащупать пульс. Потом закрыла ему глаза и, ничего не видя, медленно побрела в свое купе.

– Да, как-то не заладилось. Не задерживаются у нас с вами мужчины, – сказала Шурочка, обняв седую голову Тамары Аркадьевны.

Ближе к 8 утра всех новопреставленных сложили в тамбуре. Аристарх оказался на самом верху этой кучи. Поезд подъезжал к Новониколаевску, и трупы планировали выгрузить на станции. Однако на мосту через Обь вагон подскочил