Читать интересную книгу "Окаянные гастроли - Ольга Валерьевна Чередниченко"

на стыке, сильно качнулся, сломанные двери приоткрылись, и тело Аристарха выскользнуло. Оно глухо хрястнулось о металлические перекрытия, перекувырнулось в полете, разбрызгивая кашеобразные бурые комья, и шлепнулось на лед. Пошла трещина, голову потянуло в образовавшуюся лунку, за ней скользнуло все тело. Не прошло и двух минут, как холодная река заглотила труп целиком. Водяной вернулся в свою стихию.

Шурочка и Тамара Аркадьевна собирались хлопотать о похоронах Аристарха, но не смогли его найти, да так никогда и не узнали, куда он делся – никому не было дела до мертвых. Остервенелые, грязные, оглушенные потерями, вышли они с тюками на станции Новониколаевск I-Пассажирский, а тифозный поезд пошел дальше.

* * *

После смерти Аристарха Тамара Аркадьевна превратилась в ходящую, говорящую и почти безмозглую куклу. Шурочка же, напротив, развела шумную, динамичную, в основном бессмысленную деятельность. Она таскала за собой Тамару Аркадьевну по всему Новониколаевску, осматривала одну за другой одинаковые комнаты, рядилась с арендаторами, почему-то никак не соглашалась снять ни одну из них. Когда мучительный выбор все-таки был сделан, она долго рылась в вещах Аристарха. Потом ходила по улицам, пыталась что-то из них продать. Торговалась с блестящими глазами, хотя деньги у них – спасибо Григорию Павловичу – пока водились: и керенки, и царские. Шурочка кружила вокруг вокзала, уворачивалась от сомнительных личностей, ругалась с кем-то в кассе, пополняла запасы провизии.

Результатом всей этой суеты явилось то, что всего через два дня они снова оказались в дороге. В поезде, очень похожем на тот, из которого выгрузились совсем недавно. Людей в вагоне, правда, стало гораздо меньше, в купе они и вовсе сидели одни. Теперь можно было отдохнуть от толпы, постоянного пребывания на виду. Перевести дух.

– Что это? – обомлела Тамара Аркадьевна, проснувшись очередным утром в поезде и уставившись на мелькающие за окном заснеженные сосны.

– Алтайская железная дорога. Новая совсем. Открыли два года назад, – отозвалась Шурочка, та– кая довольная, будто лично уложила все рельсы и шпалы.

Тамара Аркадьевна замолчала с выражением лица, будто теперь, после многих дней горестного онемения, она наконец-то готова сказать нечто очень важное. Открыла рот, набрала воздуха – и ее вырвало прямо на столик. Увидев остатки вчерашних куриных котлет, Шурочка не удержалась и сделала то же самое. Женщины в ужасе уставились друг на друга. Ни одна не произнесла вслух, что у Аристарха точно так же начинался тиф. Но подумали об этом обе.

Весь оставшийся путь до Семипалатинска их обеих продолжало тошнить. К моменту прибытия у Тамары Аркадьевны поднялась уже и температура. Конечным пунктом путешествия был уездный город Каркаралинск, а в нем – домик Аристарха, где он прожил 15 лет на вольном поселении. Но рисковать жизнью в глуши совершенно не хотелось, и Шурочка радовалась, по крайней мере, тому, что болезнь застала их в довольно крупном и людном Семипалатинске. Первым делом она решила разыскать врача, а потом снять комнату.

У выхода со станции извозчики наперебой выкрикивали непонятные восточные слова. Очевидно, названия населенных пунктов. Один из них произнес «Каркаралы», и Шурочка отвела его в сторону: договориться о будущей поездке, а заодно спросить, где в Семипалатинске искать доктора и жилье.

Она опомнилась уже в кибитке посреди степи. Раскаленная голова Тамары Аркадьевны подскакивала на ее плече. Извозчик убедил Шурочку, что ехать нужно немедленно, что другого транспорта в Каркаралинск не будет теперь до конца зимы. Он обещал ей на месте великолепного врача. Уверял, что в Семипалатинске двум женщинам с признаками тифа, да еще и без мужского сопровождения, никто бы жилья не сдал.

Тогда, на станции, сесть в кибитку и тронуться в Каркаралинск казалось ей лучшим решением в жизни. Теперь она не верила ни единому слову извозчика-гипнотизера, но сопротивляться было уже поздно: еще разозлится, ограбит да бросит их посреди нигде. Промелькнула мысль, что в другое время и при других обстоятельствах великий и ужасный Григорий Павлович непременно оценил бы дар убеждения этого человека, заставил бы его бросить казахские просторы и наняться к ним в труппу – рекламировать спектакли. Такого специалиста им когда-то очень не хватало.

Днем они тащились сквозь адские бураны. Ночью спали посреди заснеженной степи – в повозке, которую на ночь обкладывали брезентом. Питались вяленой бараниной, кумысом и баурсаками – именно тогда Шурочка возненавидела эти сухие хлебные шарики на всю оставшуюся жизнь. По дороге на сотни верст кругом не видели ни единой юрты, ни кибитки, ни одного даже верблюда, хотя на станции извозчик обещал, что они непременно встретят диковинное животное.

Через трое бесконечных суток Шурочка почувствовала долгожданный запах дыма и увидела признаки человеческой цивилизации. За пять лет актерской карьеры в каких только уголках Российской империи она ни побывала, но город Каркаралинск был самым удаленным из них. Он был похож на деревню – одинаковые домики вдоль нескольких улиц. Радовали глаз только яркие наличники на некоторых окнах. Однако Шурочка была почти счастлива: они все-таки доехали. Они выжили в завьюженной казахской степи.

Тамару Аркадьевну, впрочем, так сильно лихорадило, что она, может, и не заметила прибытия. Кибитка невыносимо долго кружила по скрипящим дорогам в поисках жилища Аристарха. Наконец нашли. Дом с забитыми ставнями оказался крохотным, словно сарай. Покосившийся, совсем не гостеприимный, черный, но пустой – все еще ничей.

Шурочка сожгла несколько спичек скрюченными от мороза пальцами, прежде чем смогла разогреть замок и найденный в вещах покойного Аристарха ключ. Дряблая дверь подалась, и она ступила в темное, холодное, пахнущее мышиным дерьмом помещение. В убежище, где ей предстояло много месяцев или даже лет пережидать Гражданскую войну. «Теперь это мой дом», – сказала она себе. Шурочка была согласна с такой ценой, чтобы выжить и вернуться на сцену. Готова была заплатить даже больше.

Когда она вернулась на улицу, извозчик уже испарился. Тяжело дышащая, красная, опухшая Тамара Аркадьевна привалилась к тюкам и чемоданам. Шурочка завела ее в дом, положила на плоский матрас, перетаскала вещи. Бережно укутала единственного оставшегося у нее на белом свете близкого человека всеми теплыми вещами.

Шурочка сама была разбита и больна. Она понимала, что скоро впадет в такое же состояние, как Тамара Аркадьевна. Действовать тем более требовалось незамедлительно, несмотря на слабость. Она рассосала еще один кусочек ненавистной вяленой баранины и сразу захотела пить. Но кумыса больше не осталось. Пришлось зачерпнуть рукой немного снега и растопить во рту. Им же заодно и умыться, а потом отправиться на поиски врача, дров и еды.

Она бродила по пустынным улицам. Хруст ее шагов в валенках из Новониколаевска только подчеркивал