Читать интересную книгу "Упражнение на доверие - Сьюзен Чой"

равно чего-то не хватало, чтобы ее взяли. «Шик-блеск» – это циничная песня о том, как убийство сходит с рук. Сара встала из-за белого стола, ослепляя своей редкой мегаваттной улыбкой, и, не успела Карен отшатнуться, обхватила ее за плечи и притянула в объятия, несмотря на стол между ними, пока девушка по имени Эмили пищала:

– Я так и подумала, что вы ее давняя подруга!

Хотя Карен – бывшая танцовщица с превосходным равновесием, она чуть не упала в этих неуклюжих объятиях. Трудно не заподозрить, что так и задумывалось. Чуть не упав, Карен почти не могла соображать или реагировать соответствующим образом. Чуть не потеряла преимущество. Но это неправильное мышление.

Я всегда знала, что я из тех, кто уедет. Талант или просто сила воли – что-нибудь да заберет меня из родного города подальше. Вероятность переезда после выпуска – тоже критерий КАПА. Все думали, будто звезды уедут. Все думали, будто люди с заднего плана останутся. Сара на самом деле исключение из правила. Плохая актриса, певица еще хуже, о танцах и говорить не приходится, но мы понимали, что она уедет – она, со своей отвергнутостью и депрессией, которые разыгрывала, со своей тягой к саморазрушению – на самом деле ее лучшими образчиками актерского мастерства, – со своей рваной панковской одеждой. В выпускной год, когда она с визгом неслась по коридору Театрального, размахивая письмом о приеме в Браун, никто не удивился. А вот что меня приняли в Карнеги – Меллон, всех повергло в шок. Но я-то знала, что как-нибудь да выберусь, а многие из звезд: Мелани, витавшая в облаках с блаженной улыбкой, пока я ползала по полу и застегивала викторианским крючком ее туфельки для «Моей прекрасной леди», или Лукас, каждый вечер швырявший свою рубашку для «Музыканта» на пол гримерки, потому что знал, что я подниму и поглажу, – оказались бумерангами. Чем дальше улетали, тем быстрее возвращались туда, где начали.

Я не была звездой в Карнеги – Меллон, но, бросив танцы, не сбежала домой, а наоборот. Все равно поехала в Нью-Йорк – как раз когда оттуда уезжали все наши одноклассники, поступившие в Университет Нью-Йорка или даже Джульярд. В Нью-Йорке «слишком тяжело, слишком дорого, слишком одиноко», но я и не ожидала, что там будет просто, дешево или много друзей. Я никогда не считалась звездой и никогда не просила ко мне относиться как к звезде. Я хорошо устроилась в Нью-Йорке. Была работа, была квартира. А потом я однажды открыла дверь на стук – а там мама, в новенькой длиннополой шубе из искусственного меха, которую ей купил какой-то мужик, чтобы эта южанка не замерзла в холодной нью-йоркской погоде. Она уговорила какого-то мужика свозить ее в Нью-Йорк и сияла улыбкой, как озорная девчонка, из-за своей гениальности, даже подпрыгивала на моем половичке. Я тут же уехала и перебралась в ЛА, где доучивался мой брат. Через три года мать отцепилась от мужика в Нью-Йорке и прицепилась к мужику в ЛА; когда она догнала меня на этот раз, во мне уже произошла неожиданная перемена. Мне захотелось домой. Мне там нравилось, мне его не хватало. Я и уехать-то хотела только потому, что там жила моя мать, но теперь она там не жила. И я недвусмысленно дала ей понять, что будет, если она последует за мной опять, и просила брата сказать то же самое, но он не смог. О нем мать вечно забывала, растила с каким-то благодушным пренебрежением, из-за чего ему ее не хватало, вместо того чтобы понять, что она – отрава. Мать с братом по-прежнему живут в ЛА, а я – в городе, который мы все трое считаем домом. Когда я приезжаю в гости к брату, он не предупреждает мать о моем приезде. Когда он приезжает в гости ко мне, не предупреждает мать о своем отъезде. Делает вид, что ездит по делам. И хоть мне грустно, что от этого грустно брату, то, что случится, когда ко мне снова заявится мать, намного хуже его грусти, и они оба это знают.

Переехав, я часто натыкалась на того, кого мы называем Дэвидом. Его бумеранг летел дольше, чем у Мелани, но короче, чем у меня. Он жил в нашем городе уже два года. Собрал труппу и ставил самые мрачные и жуткие спектакли, какие только мог найти, в тех же залах, куда мы ходили слушать музыку во времена старшей школы: в бывших ржавых ледниках, на заброшенных складах или в злачных клубах. У Дэвида не получилось стать актером в Северо-Западном университете, и он перешел на драматургию, но и там у него ничего не получилось, потому что он никогда не заканчивал начатые пьесы, и тогда он переключился на режиссуру – и в этом оказался мастером. На его спектакли ходили, хоть они и были мрачными, жуткими и ставились в странных и неудобных местах. Тот, кого мы называем мистером Кингсли, стал завсегдатаем, затем спонсором, а затем, когда труппа Дэвида встала на ноги и подала заявки на статус некоммерческой организации и гранты, даже членом экспертного совета. Теперь, когда видишь мистера Кингсли и Дэвида на их вечере сбора средств – мистер Кингсли попивает какое-нибудь красное вино из прозрачного пластикового стаканчика, Дэвид попивает показушно дешевое пролетарское пиво из банки, оба увлеченно говорят, будто они совершенно одни в шумном многолюдном помещении очередного мрачного и жуткого спектакля, – видишь членов одного Элитного Братства Искусства.

Мистер Кингсли, когда мы у него учились, никогда не рассказывал об этом Элитном Братстве так, как постоянно рассказывал о звездном статусе – через все, чему он нас учил, и все, в чем мы не дотягивали до его планки. Звездный статус, то есть совершенствование таланта и его демонстрация миру, организовывал всю нашу деятельность, но он ни разу не сказал, что Элитное Братство Искусства организует сам звездный статус. Мистер Кингсли явно в нем состоял. А теперь в нем явно состоял и Дэвид. Это странно и даже забавно, если посмотреть со стороны, что это и вправду братство – с членством и правилами, – а не богоданный Порядок Вещей. Если кто-то еще не догадался, в период, когда труппа Дэвида вставала на ноги, чтобы подавать заявки на статус НКО и гранты, это Карен предоставила им свои организационные навыки. Это она поднимала труппу на ноги, хотя никогда не просила признания ее заслуг или даже денег. Она была только рада поучаствовать в успехе Дэвида. Так мало их сверстников преуспели, так мало стали звездами, но хотя бы циничный Дэвид нашел, куда пристроить уцелевшие амбиции, причем прямо в родном городе. Теперь дети с Театрального