Читать интересную книгу "Упражнение на доверие - Сьюзен Чой"

– целый кружок. Среди них – обычно женщина, смотревшая на него так, будто потом по нему будет экзамен, обычно представители театральной братии, представители более широкой артистической братии и представители совсем широкой пьющей братии – на орбите вокруг Дэвида, размещающие его в центре всего. Даже когда он сидел за стойкой «Бара» один – он иногда впадал в Состояние, которым отпугивал людей не хуже, чем если бы размахивал шипастой дубиной, – даже тогда находился в центре всего. Я хочу сказать, даже когда он отталкивал людей, они все равно следили за ним, с дальнего конца зала, придумывали, как бы подобраться к нему, как вновь заслужить его внимание. В молодости Дэвид обладал неуклюжей харизмой; он знал, что привлекателен, но не знал чем и почему. Почти десяток лет целеустремленных издевательств над собой испортили его внешность, и, когда он уставал или напивался, его лицо больше напоминало комок плесневеющей глины, брошенный в стену. И все же харизма, которую уже никак не спутаешь с внешностью, проглядывала. Чуть ли не стала чем-то отдельным от него. Материальный Дэвид мог развалиться за стойкой, уставившись в стакан, а его харизма рыскала по залу, отталкивала одних, притягивала других. Карен притягивало всегда – из-за ее полезности как преданной неоплачиваемой сотрудницы и из-за Связи с Прошлым.

И вот сегодня – вечером в конце января, за много месяцев до воссоединения Карен и Сары в книжном магазине «Скайлайт» – Дэвид сидит за стойкой один, хандрит, и входит Карен в застегнутой джинсовой куртке, обмотанном вокруг шеи шарфе с бахромой, перчатках и натянутой на уши шапке. Стоит максимальный для их города холод, то есть очень холодно для Карен – она не любит признаваться, что так и не привыкла к холоду в Нью-Йорке, а хныкала под его натиском, прямо как мать, только без материной длиннополой шубы из искусственного меха. Снаружи, потянув заледеневшую ручку двери, Карен не видит «Бар» внутри, только свечение ламп за большими окнами – обычно в них люди за стойкой «Бара» на полном обозрении с улицы, но в этот вечер окна покрылись инеем. Впрочем, войдя, Карен не удивляется Дэвиду на ближайшем к двери стуле – самом правом, его обычном месте. Когда у него нет репетиций, он иногда просиживает этот стул с трех-четырех дня до двух-трех ночи. Это Дэвид далеко не сразу замечает Карен – может, из-за шапки и шарфа. Когда она их снимает и подходит к стойке попросить колу, он ее наконец видит.

– Охренеть, – говорит он. – Как раз о тебе думал. Помнишь Мартина?

Карен считает это интересным, превосходным вопросом. Как и все ее любимые вопросы, этот настолько простой и очевидный, что сперва кажется чуть ли не идиотским. Помнит ли она Мартина? Но теперь проступают разные слои вопроса. В каком именно смысле «помнит», может ли вспомнить? Словарь сообщает, что «вспомнить» значит «возобновить что-то в памяти, восстановить забытое». Что ж, Карен и не забывала Мартина, а значит, в этом смысле вспомнить не может. Еще словарь сообщает, что «помнить» – это удерживать что-то в памяти. Поставим галочку, не вдаваясь в подробности и не разыскивая слово «память»: да, его она в памяти сохранила. Под этим определением указано: «хранить кого-то в памяти» – да; «сделать подарок» – можно сказать и так, смотря что считать «подарком»; «связаться с кем-то» – давно нет; «увековечить». Увековечить: помнить что-либо церемониально. И вдруг это значение приобретает особый интерес. Цепляет Карен, как это часто бывает. Дэвиду, у которого хватает своих проблем, среди прочего – он слишком умен для своей рабочей жизни, личной жизни и уж точно для жизни алкоголика, занимающей большую часть его времени, – наверняка бы понравилась эта небольшая лекция о значениях глагола «помнить», но Карен не понравилось бы ее читать, так что она просто отвечает:

– Конечно, помню.

– Зацени, – говорит Дэвид и кладет на стойку газетную вырезку. «Борн Курьер-Телеграф», 4 октября 1997 года: «Лучший учитель уволен после обвинений». Под заголовком – две короткие колонки и одна маленькая черно-белая фотография мужчины с узкой мордашкой хорька, светлой челкой над глазами и ушами, узкой щербинкой между зубами, несоразмерными очками, немодными даже десять лет назад, в пиджаке и галстуке – наверняка прокатных и потому неподходящих. Даже без цвета видно, что кожа у него слишком белая, а зубы – слишком желтые. Фотография кажется более устаревшей, чем он сам, какими официальные фотографии – а Карен думает, что это взято из школьного альбома, со страницы «Наши преподаватели», – никогда не выглядят в день, когда их делают, но становятся, когда их мутный задник покрывается десятилетиями пыли. Это, конечно же, тот, кого здесь мы называем Мартином. Он выглядит и похоже, и совсем непохоже на Мартина, которого помнит Карен. Она даже не понимает по устаревшей фотографии, моложе этот Мартин или старше того, кого она помнит. Мартин с фотографии и Мартин, кого Карен «хранит в памяти», выглядят совершенно одинаково и в то же время совершенно по-разному. И вот Карен уже не может их отличить. Задумывается, может ли она все-таки вспомнить Мартина или только выдумать его, слепо глядя на такой странный неузнаваемый снимок. Она таращилась так долго, что, когда Дэвид говорит: «Ты уже все?» – она не сразу понимает, что он спрашивает, дочитала ли она. К словам она даже еще не приступала.

– Я все, – говорит она, имея в виду что-то совершенно другое.

Он убирает вырезку. Его пальцы, похоже, дрожат. Теперь, когда вырезка скрылась, ему, похоже, трудно закурить. Дэвид потрясен – это обратная сторона черствого непотрясаемого мужика; мягкая изнанка, которую и должен прятать черствый непотрясаемый костюм. Он не замечает, но Карен теперь сама примеряет черствый непотрясаемый костюм. Ей надо будет самой найти статью в библиотеке; она постаралась запомнить – «сохранить в памяти» – название «Борн Курьер-Телеграф». Ей надо будет внимательно прочитать статью, как бы ни хотелось прочитать сейчас. Но ей не нужно читать сейчас, чтобы понять суть. Суть она уже поняла.

– Откуда ты это взял? – спрашивает она.

– У Джима, – отвечает Дэвид, имея в виду мистера Кингсли. Он так потрясен, что даже забыл: панибратски, по имени (здесь – «Джим») мистера Кингсли зовет только Элитное Братство. – Но сперва мне пришло письмо от Мартина, – говорит Дэвид. Он быстро машет бармену – так отчаянно хочет подкрепить силы, чтобы все рассказать, что даже не замечает, что происходит с Карен. Не замечает, как при упоминании письма от Мартина с Карен соскальзывает позаимствованный у него черствый непотрясаемый костюм. Не видит, как она резко его поправляет; упускает единственный шанс соблазнить ее признаться, что, вернувшись в город, она –