капли. Море чуть волновалось под ветерком. Похоже, остров хотел показать себя перед Тильде во всей красе.
— Как тут красиво! — воскликнула она.
Петеру было приятно, что ей тут нравится. Он показал, на что обратить внимание: вон гостиница, вон дом его отца (самый большой на острове), вон военная база, которая так привлекает шпионов.
Подъехав к дому пастора, Петер заметил, что дверь в церковь приоткрыта, и услышал пианино.
— Это, наверное, Харальд, — воскликнул он и понял, что взволнован.
Неужели все так просто? Откашлялся и, когда заговорил снова, позаботился, чтобы голос звучал ниже и спокойней.
— Пойдем посмотрим?
Они вышли из коляски.
— Когда мне вернуться за вами, господин Флемминг? — поинтересовался возница.
— Подождите, пожалуйста, здесь.
— Но у меня другие клиенты…
— Я сказал, подождите!
Возница пробурчал что-то себе под нос.
— Если, когда мы вернемся, вас здесь не будет, вы уволены, — громко произнес Петер.
Недовольный возница только развел руками.
Они вошли в церковь. У дальней стены сидел за пианино высокий человек. Сидел он спиной к двери, но Петер сразу узнал эти широкие плечи и купол головы. Сам пастор, Бруно Олафсен.
Петер кисло поджал губы. Он жаждал арестовать Харальда. Следует взять себя в руки и постараться, чтобы сила желания не сказалась на здравости суждений.
Пастор играл протяжный, печальный церковный гимн. Глянув на Тильде, Петер понял, что ее переполняет сочувствие.
— Не обольщайся, — пробормотал он. — Старый тиран весь в броне.
Гимн все длился и длился. Петер решил не дожидаться конца.
— Пастор! — громко окликнул он.
Но тот оборвал игру, лишь доиграв пассаж, и еще мгновение музыка витала в воздухе. Наконец он повернулся к вошедшим.
— А, юный Петер, — тусклым голосом уронил он.
Петера поразило, как старик сдал. Лицо избороздили морщины, голубые глаза утратили свой ледяной блеск.
— Мне нужен Харальд, — справившись с удивлением, заявил Петер.
— Я и не предполагал, что ты пришел с соболезнованиями, — холодно ответил пастор.
— Он здесь?
— Это что, допрос?
— Почему вы об этом спрашиваете? Разве Харальд замешан в чем-либо противозаконном?
— Разумеется, нет!
— Рад слышать. Так он дома?
— Нет. Его нет на острове. Я не знаю, где он.
Петер глянул на Тильде. Вот незадача! Но, с другой стороны, получается, у Харальда рыльце в пушку. Иначе с чего бы ему скрываться?
— А где он может быть, как вы думаете?
— Пошел прочь!
«Как всегда, высокомерен, но на этот раз ему это с рук не сойдет», — злорадно подумал Петер.
— Ваш старший сын покончил с собой, потому что его поймали на шпионаже, — безжалостно произнес он.
Пастор вздрогнул, будто Петер его ударил. Тильде ахнула, и Петер понял, что она неприятно поражена, но все равно продолжил:
— Ваш младший сын, не исключено, виновен в таком же преступлении. Так что не советую заноситься перед полицией.
Когда-то гордое лицо пастора сделалось несчастным и уязвимым.
— Говорю тебе, я не знаю, где Харальд, — вяло отозвался он. — Еще вопросы есть?
— Что вы скрываете?
Пастор вздохнул.
— Ты один из моих прихожан, и если придешь ко мне за духовной поддержкой, я не оттолкну тебя. Но говорить с тобой по иной причине не стану. Ты нагл, жесток и никчемен, как мало кто из Божьих созданий. Пошел прочь с глаз моих!
— Вы не вправе выгонять людей из церкви, церковь вам не принадлежит!
— Придешь молиться — добро пожаловать. В ином случае — вон!
Петер помешкал. Не хотелось признавать, что его выгнали, но он знал, что потерпел поражение. Петер взял Тильде за руку и повел из церкви.
— Говорил же тебе: его голыми руками не возьмешь.
— По-моему, он страшно страдает. — Тильде была сама не своя.
— Еще бы. Но говорит ли он правду?
— Очевидно, что Харальд скрывается, а следовательно, пленка почти наверняка у него.
— Значит, надо его найти. Сомневаюсь, что отцу неизвестно, где он.
— Разве пастор когда-нибудь лгал?
— Нет, никогда. Но ради сына можно сделать исключение.
— Ничего из него не вытянешь, — отмахнулась Тильде.
— Согласен. Но мы на верном пути, это главное. Ладно, пойдем попытаем мать. Уж она-то по крайней мере из плоти и крови.
Они направились к дому. Петер постучал в кухонную дверь и вошел, не дожидаясь ответа, — так на острове поступали все.
Лисбет Олафсен праздно сидела у стола. Петер в жизни не видел ее без дела: вечно она что-то шила, готовила, убирала. Даже в церкви была занята: расставляла стулья, раздавала или собирала молитвенники, подкладывала торф в печку, которой зимой отапливалось просторное помещение. Теперь она сидела и смотрела на свои руки. Кожа на них была в трещинах и мозолях, как у рыбаков.
— Фру Олафсен?
Она обернулась на голос. Глаза у нее были красные, щеки ввалились. Гостя признала не сразу.
— Здравствуй, Петер, — без выражения произнесла она.
На этот раз он решил подойти к делу помягче.
— Мне так жаль Арне…
Мать безучастно кивнула.
— Это Тильде. Мы работаем вместе.