кстати, что у нас с телевизором, Брут?
Брут: Ничего
Розенберг: Мне кажется, я слышу это уже с прошлого месяца.
Брут: Я не виноват, что у нас нет своего мастера, и ему приходится ездить к нам черт знает откуда, и притом далеко не бесплатно… (Николсену). Между прочим, господин корреспондент, вы могли бы рассказать своему читателю, что наш бедный телевизор сломался аккурат во время последней речи господина Президента. Стоило ему сказать, что наше будущее в наших собственных руках, как из телевизора немедленно повалил дым… Если хотите, можете написать об этом в своей газете.
Николсен: Мне почему-то не кажется, что эта информация сильно поднимет наш тираж, господин Брут.
Брут: А вот тут вы как раз заблуждаетесь… Потому что когда вы расскажите вашим читателям, что наш телевизор ломается всякий раз, когда выступает господин Президент, вашу газету будут рвать прямо с руками, уж поверьте… Например, в прошлом году у него перегорело какое-то реле, как только господин Президент сказал, что не позволит никому разговаривать с нами с позиции силы. А позапрошлой весной он вообще сгорел, стоило нашему харизматику появиться на экране.. По-моему, это прекрасный сюжет, господин корреспондент.
Николсен: Мне почему-то кажется, что вы говорите не как патриот, господин Брут.
Брут: И мой телевизор, заметьте, тоже.
Николсен: Нет, в самом деле… Если уж вам так все у нас не нравится, то вы могли бы, например… уехать… Мир велик.
Брут: А кто вам сказал, что я так не сделаю?.. Вот, продам дом и уеду в какую-нибудь чертову Австралию.
Вербицкий: Вот тут как раз пишут про Австралию. (Листает газету). Ага… (Читает) Практически все восточное побережье Австралии поражено эпидемией колумбийской холеры.
Розенберг: А он поедет на западное. (Хихикает).
Брут: Не смешно.
Розенберг: Но почему-то все смеются.
Брут: Потому что стоит заблеять одному барану, как начинают блеять все остальные… Кстати, кто помнит, как зовут этого нашего чертова харизматика?..
Короткая пауза.
Ну, имя, имя его как?..
Николсен: Вы говорите о нашем Президента? (Негромко смеется). Вы что же, действительно не помните, как его зовут? ( Неожиданно осекшись, смолкает).
Брут: В своей жизни, я забывал и более важные вещи, господин корреспондент… Напомните мне, если знаете.
Николсен (помедлив, сдавлено): О, Господи…
Брут: Похоже, вы тоже не в курсе… А ты, Розенберг?.. Помнишь, как зовут нашего благодетеля?
Розенберг: Отстань.
Брут (Вербицкому): А ты?.. Тоже не помнишь?
Вербицкий молча качает головой, продолжая читать.
Николсен: Вы что, решили меня разыграть?.. (Сдавлено смеется). Нет, ей-богу… Это даже не смешно…
Брут (подойдя к двери, ведущей в биллиардную, слегка отодвинув в сторону занавес): Слушай, Бандерес… Помнишь, как зовут нашего Президента?
Бандерес (появляясь на пороге): Ты меня еще спроси, как зовут его лошадь… Ну, конечно не помню. (Вновь исчезает).
Брут (повернувшись к Николсену и разводя руками): Увы.
Николсен (хрипло): Кажется, мне надо выпить.
Брут: Блестящая мысль… (Возвращаясь за стойку, наливает стакан Николсену, который быстро его выпивает). Говоря откровенно, господин корреспондент, здесь у нас случаются вещи и похлеще… Например, в прошлом году… Помнишь, Розенберг?.. Вдруг ни с того, ни с сего прямо к нашей пристани прибило два во-от таких вот контейнера мацы, и что любопытно – как раз накануне еврейской пасхи… Розенберг вон, был просто счастлив.
Николсен: Налейте мне, пожалуй, еще.
Брут: (наливая): Пожалуй, и я с вами пропущу.
Николсен: Ваше здоровье. (Пьет).
Брут: И ваше. (Быстро опрокинув стопку виски). Если никто не против, я поставлю что-нибудь легонькое.
Розенберг: Между прочим, сегодня сороковой день.
Брут: Вот и прекрасно. А мы поставим что-нибудь отвечающее случаю… Верно, господин Николсен? (Исчезает за стойкой).
Короткая пауза, в продолжение которой Николсен садится за свободный столик. Одновременно из-за стойки бара раздается пощелкивание граммофонной иглы, затем первые аккорды классического аргентинского танго.
(Появляясь из-за стойки). Ну, вот. Доктор говорил мне, между прочим, что легкое танго способствует пищеварению. (Выйдя из-за стойки, делает несколько далеких от изящества па).
Александра (поднимаясь): Я пойду.
Брут: Только один круг, мадемуазель… (Подхватив Александру, ведет ее между столиками и обратно к стойке).
Александра (смущаясь): Господин Брут…
Небольшая пауза. Играет старая пластинка.
(Остановившись). Ну, ладно. Иди. Отдыхай… Хватит на сегодня.
Александра: Спасибо, господин Брут. (Уходит).
Напевая, Брут скрывается за коробками. Короткая пауза.
Розенберг (глядя в окно): А вон, кстати, и наш господин следователь.
Брут (появляясь из-за коробок): Где?
Николсен (глядя за окно). Вон… (Нервно). Пожалуй, мне лучше пойти посмотреть, как играет ваше бильярдное чудо.
Розенберг: Не нашли общего языка?..
Нагнувшись за стойкой, Брут выключает граммофон.
Николсен: Не знаю, как вы, господа, но каждый раз, когда я его вижу, мне кажется, что он сейчас достанет из своей папки бумагу и зачитает мне постановление о моем аресте. (Отходит к бильярдной). Я просто уверен, что он звонил и проверял, тот ли я, за кого себя выдаю.
Розенберг: А вы действительно тот, за кого себя выдаете, господин Николсен?
Николсен: Спросите об этом лучше у следователя. (Скрывается за занавесом).
Розенберг: А как насчет нас, Брут?.. Те ли мы, за кого себя выдаем, или нам тоже лучше навести об этом справки у господина следователя?
Звонит дверной колокольчик.
Брут (громким шепотом): Ради Бога…
Эпизод 9
Входная дверь впускает в кафе Следователя, плотно упакованного в шляпу и плащ, чьи цвет и фасон немедленно выдают в вошедшем государственного служащего. В руке – папка для бумаг.
(Разведя руками, словно он необыкновенно рад появлению нового гостя). Господин следователь… Какая приятная неожиданность.
Следователь: Здравствуйте, господа.
Розенберг и Вербицкий здороваются с вошедшим.
Это разве не у вас сейчас играла музыка?
Брут: Немного легкого танго, господин следователь.
Следователь: Значит, все-таки у вас. (Вешая на вешалку плащ и шляпу). Хорошо, что застал вас всех вместе. (Подойдя к двери бильярдной, осторожно заглядывает, чуть отодвинув бархатную занавеску). Здравствуйте, господа… И даже господин корреспондент здесь… Прекрасно. (Отходя). А что это за собака привязана возле ваших дверей?
Розенберг: Это моя собака привязана.
Следователь: В столице вас немедленно оштрафовали бы на пятьдесят монет.
Розенберг: А собаку?
Брут: Не слушайте его, господин следователь… Кофе?
Следователь: Полчашки, без молока и без сахара. (Присаживаясь за свободный столик). Хочу сообщить вам любопытную новость, господа… Вчера ночью у меня украли папку со всеми документами, относящимися к нашему делу, а затем вновь подбросили ее в мой номер.
Короткая пауза. Лицо следователя обращается сначала к Розенбергу, затем к Вербицкому и, наконец, к Бруту.
Брут: Это… не мы.
Следователь: Уж не знаю, кто это, господин Брут, но только неприятность заключается в том, что в папке, которую мне вернули, не оказалось протокола вашего допроса. (Доставая из папки бумаги и письменные принадлежности). Все остальные бумаги на месте, тогда как ваш протокол почему-то бесследно исчез. Словно испарился… Сожалею, но, боюсь, мне придется допросить вас еще раз.
Брут: Вы шутите?
Следователь (доставая из папки бумаги и письменные принадлежности): Нисколько.
Брут: Хотите, чтобы я опять повторил вам то, что рассказал два дня назад?.. Думаете, я вспомню