идиоту, кто это гудит!
Розенберг (рассматривая шахматную доску, негромко): «Добрый самаритянин».
Вербицкий: Что?!
Несколько мгновений Брут и Вербицкий с отвращением рассматривают Розенберга.
Брут: Не смешно.
Вербицкий: Типун тебе на язык, Розенберг.
Розенберг (оторвавшись от шахмат): А вы что думали?.. Конечно, это "Добрый самаритянин". Гудит, как будто простудил себе горло… Слышали?.. Один длинный, два коротких. Точь в точь, как он гудел, когда его понесло на скалы… Между прочим, об этом написано во всех отчетах.
Далеко звук сирены.
Вербицкий: Только не говори, что ты действительно веришь во всю эту чушь… (С сарказмом). «Добрый самаритянин»… Ну, конечно!.. (Николсену). Он говорит о корабле, который разбился здесь в 1888 году. Сторож напился и забыл включить маяк. Никто не спасся.
Розенберг: Кроме собаки.
Николсен: Кроме собаки?
Розенберг: Да. Кроме собаки боцмана, которой чудом удалось доплыть до берега.
Вербицкий: Чушь!
Николсен (поспешно открывая блокнот): Значит, спаслась одна только собака?
Розенберг: Да, господин корреспондент. Одна только собака… Корабль разбился о прибрежные скалы, и вся команда дружно потонула, кроме собаки боцмана… (Таинственно, понизив голос). Зато потом…
Николсен: Что?
Розенберг: Зато потом "Добрый самаритянин" время от времени стал подходить к нашему берегу и гудеть, как будто предупреждая людей об опасностях, которые ожидают их в ближайшем будущем. Он гудел перед началом Первой мировой войны, и перед началом Великой депрессии, и в августе тридцать девятого, и потом, в шестьдесят третьем, и девяносто первом и всякий раз, когда это происходило, в ответ ему с берега выла собака боцмана, словно предупреждая вместе с ним об опасности… (Вербицкому). Надеюсь, ни у кого из присутствующих не хватит смелости отрицать эти общеизвестные факты, известные даже школьникам младших классов?
Вербицкий: Черт знает что! (Прячась под развернутую газету). Не слушайте его, господин корреспондент.
Николсен: Я не слушаю… (Розенбергу). Получается, что собака боцмана тоже стала, некоторым образом, призраком?
Розенберг: Вы на удивление сообразительны, господин корреспондент… А как иначе она стала бы, по-вашему, выть через столько лет после кораблекрушения?..
Николсен подавлено молчит.
А теперь подумайте сами. Если бы никакой собаки не было, то некому было бы и выть. Верно?.. А если собака все-таки воет и притом – спустя столько лет, это значит, что она все-таки есть, а это в свою очередь доказывает, что «Добрый самаритянин» тоже не выдумка, как это хотелось бы некоторым не в меру умным скептикам!
Николсен: Но я что-то не слышу никакой собаки, господин Розенберг…
Розенберг: Разве? (Прислушиваясь). А это что, по-вашему? (Прислушиваясь, поднимается со своего места). Слышите?
Откуда-то издалека доносится собачий вой.
Это воет собака.
Какое-то время все присутствующие прислушиваются.
Брут: Это твоя собака воет, Розенберг.
Розенберг: Моя собака, воет мелодично и приветливо, Брут, а эта, – жалобно и испуганно, то есть так, как и должна выть вечно голодная собака боцмана… Между прочим, если вы помните ту ночь, когда убили старого Дональда, то тогда тоже «Добрый самаритянин» сигналил нам весь вечер и собака боцмана выла, не переставая.
Николсен: Правда?.. (Склоняясь над блокнотом) С вашего позволения, я все это запишу.
Розенберг: Христос вам навстречу, господин корреспондент…
Пауза. Какое-то время Розенберг рассматривает шахматную доску, затем переходит на противоположную сторону стола, в то время как Николсен быстро записывает услышанное в блокнот.
Брут (откладывая в сторону счета): И все-таки я чего-то не пойму, господин корреспондент… Неужели вы действительно приехали в нашу глушь только из-за этого несчастного призрака нашего несчастного Дональда, если я правильно понял?.. Не слишком ли много издержек ради такого сомнительного случая?
Николсен: Вы забыли, что призраки неплохо оплачиваются, господин Брут.
Брут: Ах, вот оно что. Действительно, я как-то об этом не подумал.
Николсен: Именно поэтому, господин Брут. К тому же мне представилась возможность побывать там, где я никогда не был прежде, а для журналиста, как вы понимаете, это просто золотое дно… Новые люди. Новые впечатления. Новый материал. Иногда вдруг выудишь что-нибудь такое, что только руками разведешь.
Вербицкий (оторвавшись от газеты): Хотите сказать, что раскопали у нас что-нибудь этакое?
Николсен: О-о!
Брут: И что же это вы такое раскопали, господин корреспондент?.. Или это секрет?
Николсен: Еще какой!.. (Понизив голос, почти шепотом). Вы будете приятно удивлены, господа… Госпожа бургомистр!..
Вербицкий: Госпожа Яблонска?
Николсен: Она самая.
Вербицкий: Скажите пожалуйста… И что же вы раскопали, господин Николсен, про нашу милую госпожу бургомистр?
Николсен: Скажу, если вы не будете сразу обвинять меня в клевете и бросаться тухлыми яйцами… (Громким шепотом). Я раскопал, что в свое время госпожа Яблонска снималась в "Плейбое" и даже заняла там какое-то место… Конечно, это было много лет назад, но ведь читателя эти подробности вряд ли интересуют, верно?
Розенберг и Вербицкий негромко смеются.
Брут: Так вот значит, чем вы собирались нас обрадовать, господин корреспондент!.. Боюсь только, что эта новость уже давно и основательно устарела. Лет так, наверное, уже тридцать с небольшим, я думаю.
Николсен (тревожно): Эта новость? Про госпожу Яблонску?
Брут: Именно, господин корреспондент. Про нашу госпожу бургомистр… Скажи ему, Розенберг.
Розенберг: Вы, вероятно, имеете в виду эти снимки в Плейбое, господин Николсен?.. Мисс Август 1975 года, да?.. Должен вас огорчить, господин Николсен, но эти картинки висят у нас в каждом доме… Между нами говоря, ничего особенного. Ножки, попки и все такое. Но многим нравится.
Николсен: По-вашему, это ничего особенного? Разве мы говорим не о госпоже Яблонска?
Брут: Именно о ней, господин корреспондент.
Николсен: И это всем известно?
Брут молча разводит руками.
И госпожу Яблонску выбрали госпожой бургомистром, зная, что было время, когда она, так сказать, была… не совсем одета?
Брут: Совершенно справедливо, господин Николсен. Зная, что когда-то было такое время, когда она разгуливала по страницам "Плейбоя" в чем мать родила.
Николсен (подавлен): Просто невероятно.
Вербицкий: Не стоит расстраиваться, господин корреспондент. Когда сорок лет живешь в таком маленьком городке, как наш, то знаешь даже то, где твой сосед хранит свои, прощу прощения, презервативы… Вы ведь не станете выбрасывать свои презервативы из-за того, что кто-то знает, где вы их храните?
Николсен (сбит с толку): Ну, я не знаю… Может быть… (Вновь открывая блокнот). Так вы говорите, это было в августе 1975-го?
Брут: Совершенно верно… В августе 75-го (Выходя из-за стойки). Господи, как же давно это было. Просто страшно подумать. А кажется, что только вчера. (Быстро обернувшись, на звук открываемой кухонной двери, которая впускает в кафе Александру). Тебе чего?
Эпизод 8
Александра: Я вспомнила, что надо еще приготовить банки для томатов.
Брут: Подкралась, словно смерть… Ну, какие сейчас банки, Александра? Посмотри на улицу. Ночь на дворе. (Возвращаясь за стойку). Посиди, лучше, отдохни.
Александра: Спасибо, господин Брут, но я не устала.
Брут: А я тебе говорю, посиди. Еще набегаешься. (Листает счета).
Александра: Ну, хорошо. (Опускается на свободный стул).
Короткая пауза.
Вербицкий (уткнувшись в газету): Китайские ученые сумели получить искусственным путем образец материи, из которой состоит Дао.
Розенберг (вяло): Флаг им в руки… А