отражено, как безжалостно он цеплялся к «неопрятности и грязи», которые допустила в доме его жена, какие устраивал скандалы, заметив какой-нибудь огрех. Вот он кричит на жену, когда она обжигает руку, готовя индейку, или покупает гуся, слишком крупного для печи, или в воскресенье, когда у Пипсов гости, подает на стол плохо прожаренное мясо. Еще один скандал произошел, когда соус оказался слишком сладким для бараньей ноги. Пипс откровенно признается: чтобы покричать на жену, он «пользуется любым поводом». Но откуда несчастной Элизабет было выучиться ведению домашнего хозяйства? Она рано лишилась матери и короткое детство провела в странствиях с отцом по Франции. Выйдя замуж в пятнадцать лет, она обнаружила, что денег на хозяйство постоянно не хватает, хотя на собственные удовольствия Пипс тратит не считая; на ужин они со служанкой съедали на двоих ломоть солонины и выпивали стакан эля, в то время как Пипс со своими дружками наслаждался ужином из восьми блюд и обжирался до рвоты. Когда Элизабет пожаловалась, что ей скучно сидеть в четырех стенах, пока муж наслаждается всеми удовольствиями великосветского Лондона, Пипс позаботился найти ей занятие: «Стал пачкать в доме и вытворять всякое, чтобы ей было чем заняться». А потом страшно разозлился, обнаружив, что Элизабет недовольна таким решением проблемы!
Все еще задыхаясь под гнетом иудеохристианского убеждения, что женщин следует запирать дома и тщательно контролировать их доступ в большой мир, западные общества разработали множество разных видов домашней работы для женщин. Вдали от больших городов женщины чувствовали себя свободнее, спектр их активности был шире; на работу – пусть саму по себе и не слишком веселую – они могли собираться вместе, звать приятельниц, приводить с собой детей. Например, на полинезийских островах вокруг Гавайев в задачи женщин входило строить плотины, которые удерживают рыбу внутри коралловых рифов и, таким образом, обеспечивают племя постоянным источником пищи. По описанию одного наблюдателя, эта работа вполне соответствовала знаменитому изречению Дэвида Лоуренса: «Нет смысла в работе, если она не захватывает тебя, как увлекательная игра»:
Еще до восхода солнца женщины на своих каноэ пробиваются сквозь сильный прилив. Проплыв сквозь узкую горловину залива, они вытаскивают каноэ на берег, кладут детей на мягкий песок в тени пальм и, войдя в спокойные воды тихой лагуны, принимаются за работу. Они отрезают куски кораллов и громоздят их в узком проливе, стараясь не поцарапаться – ведь некоторые кораллы ядовиты. Чтобы охладиться, они плавают и ныряют, вознаграждают себя рыбой и кокосовыми орехами[240].
Полинезийские женщины – не единственные, в чьих родных краях климат благоприятствовал жизни на открытом воздухе и сам по себе предоставлял большую свободу, чем у многих женщин на Западе. В Австралии в жаркие летние дни аборигенки целые дни проводили в воде, ловя рыбу и разыскивая съедобные корни водорослей, но еще отдыхая и играя. Схожим образом и в Бирме, хоть там женщинам и приходилось тяжело работать на рисовых полях, с мужьями или без мужей, – все же это не мешало им наслаждаться теплым и плодородным климатом своей родины, проводить время с другими женщинами, чувствовать, что их работа важна и ценна, видеть ее конечный продукт и распределять плоды своего труда, как они считали нужным.
Однако в умах женщин и мужчин не возникало и тени сомнения в том, что «настоящая» работа женщины – ее муж и семья. С древнейших времен домашняя работа требовала множества разнообразных навыков, а также «эластичного» рабочего дня: этот труд никогда не заканчивался, как мы видим в этом древнем портрете хорошей еврейской жены:
Добывает шерсть и лен и с охотою работает своими руками. Она, как купеческие корабли, издалека добывает хлеб свой. Она встает еще ночью и раздает пищу в доме своем и урочное служанкам своим. Задумает она о поле, и приобретает его; от плодов рук своих насаждает виноградник. Препоясывает силою чресла свои и укрепляет мышцы свои. Она чувствует, что занятие ее хорошо, и – светильник ее не гаснет и ночью. Протягивает руки свои к прялке, и персты ее берутся за веретено. Длань свою она открывает бедному, и руку свою подает нуждающемуся. Не боится стужи для семьи своей, потому что вся семья ее одета в двойные одежды. Она делает себе ковры; виссон и пурпур – одежда ее. Муж ее известен у ворот, когда сидит со старейшинами земли. Она делает покрывала и продает, и поясы доставляет купцам Финикийским. Крепость и красота – одежда ее, и весело смотрит она на будущее. Уста свои открывает с мудростью, и кроткое наставление на языке ее. Она наблюдает за хозяйством в доме своем и не ест хлеба праздности[241].
Прядение, шитье, сельское хозяйство, небольшой бизнес на стороне, ведение дома, поддержка мужа в его важном деле – «сидеть со старейшинами», решительный отказ от «хлеба праздности» и долгого сна – эта хананейская домохозяйка как две капли воды похожа на свою английскую «коллегу» три тысячи лет спустя, у которой сэр Энтони Фицджеральд в своей «Науке домашнего хозяйства» без малейшей иронии насчитал 1555 «обязанностей жены»:
Прежде всего держи дом в добром порядке, дои коров, пои телят, процеживай молоко… готовь зерно для мельницы и солод для пива… когда можешь, сбивай масло и сыр, утром и вечером задавай корму свиньям… следи за курами, гусями и утками… и когда они приносят потомство, береги его от ворон и других хищников[242].
И это только первый круг задач! Есть ведь еще сезонные обязанности: «Март – для жены время заняться садом… Март – время сеять лен и коноплю», которые дальше придется «полоть, дергать, вымачивать, промывать, высушивать, выбивать, трепать, мять, сучить, мотать, свивать и ткать». Из того, что получилось, хозяйка дома будет «шить простыни, скатерти, полотенца, рубашки, блузы и тому подобное»; а если у мужа есть овцы, все то же самое ей придется проделывать с шерстью. И на этом ее обязанности не закончены: вечный патриархальный страх перед праздностью женщин автор выражает суровым заключением: «А между тем делай и другие дела». Жена, продолжает он, отвечает за то, чтобы
…просеять всякое зерно, промыть и высушить солод, заготовить сена, сжать урожай, при необходимости помогать мужу наполнять навозную телегу, пахать, собирать сено в стога и все такое прочее. Также ездить на рынок и продавать там масло, сыр, молоко, яйца, цыплят, каплунов, кур, свиней, гусей и всякое зерно. А также покупать все необходимое, относящееся к домашнему хозяйству, правильно вести бухгалтерию и отчитываться мужу в том, сколько потратила и сколько приобрела.
Чтобы выполнить все эти задачи, жене точно не придется спать по ночам! Если говорить реалистически, на каждую суперженщину эпохи Тюдоров наверняка приходилось немало более немощных сосудов, которых одно перечисление этих задач повергало в шок и трепет – не говоря уж об их более сообразительных сестрах, которые просто не желали тратить жизнь на возню с навозом. Идеальная жена сэра Энтони определенно происходит из тех же краев, что жены холостяков и дети старых дев – и в жизни такие женщины встречались ненамного чаще.
Однако таков был стандарт – даже если большинство женщин ему не соответствовали, – и к этому стандарту девочек начинали готовить с малых лет. «Хорошо образованная девочка» еще до пятнадцати лет должна была выучиться прясть, ткать, шить всевозможную одежду; и, хоть эти руководства самым решительным образом запрещали учить девочек читать, однако часто прибавляли, что следует знать «четыре правила арифметики», чтобы уметь считать деньги мужа. Один итальянский отец эпохи Возрождения, повторив старую мысль, что учить девочку читать – пустая трата времени, если только ее не готовят в монахини, дальше приводит такой длинный список занятий, что его дочь в любом случае не успела бы взять в руки книгу: «Учи ее выполнять всякую домашнюю работу: печь хлеб, ощипывать каплунов, просеивать муку, готовить, стирать, стелить постель, прясть, ткать, вышивать, резать шерсть и лен, вязать чулки и так далее, чтобы, когда выдашь ее замуж, в доме у мужа она не выглядела дурочкой, вышедшей из леса»[243]. Это «и так далее» у Паоло де Чертальдо неприятно перекликается с «другими делами» сэра Энтони Фицджеральда: очевидно, работа женщин не имела ни конца ни края, а поскольку вплоть до XIX века по всей Европе девочек было разрешено выдавать замуж с двенадцати лет, надо признать, что у них было очень занятое детство.
Несомненно, чтобы подготовиться к семейной жизни, женщине требовалось учиться много лет. Ведь в доиндустриальную эпоху всякая жена и мать