Все вокруг дышало миром и покоем. Листва лениво шелестела, хотя не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка.
Он ни разу не свернул по пути из спортзала к дверям, не посмотрел по сторонам. Ему было наплевать на то, как он выглядит, на испачканную форму, на то, что на лице наверняка остались следы. Он вздохнул полной грудью и почувствовал, как молоточки в висках вдруг синхронно перестали стучать.
Этот солнечный и яркий мир просто не мог, не имел права быть таким жестоким и несправедливым. Мир выглядел иначе, в нем будто не было места унижениям, боли и горечи.
Он знал, что это, к сожалению, неправда. Что мир куда более сложен и многогранен, а происходящее в нем запутано, и иногда кажется, что весь этот мир при кажущемся и внешнем великолепии соткан только из зла, лжи, предательства и страданий.
Но сегодня для него это не могло и не должно быть правдой. Испытания, выпавшие на его долю сегодня, должны были, просто обязаны были закончиться, он должен был выбрать до дна запас несправедливости и горечи, выпавший на его долю.
И испытания закончились.
Раньше он всегда торопился домой после уроков. Оказавшись в квартире, он ощущал защищенность и безопасность, это был его надежный мир, в котором действительно не было места злу и несправедливости. Но сегодня ему не хотелось домой. В этот момент вокруг него образовался его мир, который не требовал стен и запоров, просто соткался вокруг него. И даже боль, свернувшаяся внутри в спираль, похоже сжалась настолько туго, и стала занимать так мало места, что уступила место пустоте. Пустота наполнила его, и боль была вынуждена уйти, затаиться где-то в глубине. Всплеск энергии и скачок уровня адреналина, только что бушевавшего в крови, миновали.
Покой и пустота.
Ноги сами вели его. Все минувшие годы он старался обходить стороной задний двор школы. И сегодня, всего несколько часов назад он с ужасом думал о том, что ему предстоит там оказаться.
И сейчас он шел туда, погруженный в мысли, настолько разные, непоследовательные и сумбурные, что было бессмысленно их ловить, сортировать и выкладывать в нечто стройное.
Сейчас главным было то, что это был Его школьный двор. Солнце неторопливо пригревало его и время повернулось вспять, он опять был тут с Корейцем, неловкий и неуверенный в себе, смешной пацан, который хочет «научиться драться».
«Драться-то я так пожалуй и не научился», — подумалось ему, когда он уселся прямо в траву. Школьную форму было совсем не жалко, сейчас все эти мелочи не имели никакого значения.
«Интересно, а Олежек с Игорьком придут, как собирались, «после уроков»? — подумал он и невольно улыбнулся. То, что когда-то пугало его и делало ноги ватными, а тело непослушным и беспомощным, почему-то стало сейчас каким-то далеким и несущественным.
Он перекатился на живот и несколько минут рассматривал травинки, выбирая из них самую свежую и непожухлую, после чего сорвал ее и начал задумчиво грызть, почти так же, как Кореец тогда, таким недавним и таким далеким летом. Практически на том же самом месте.
«Не уснуть бы. Вот будет номер», — эта мысль позабавила его и заставила улыбнуться.
И вдруг воспоминания о том, как Она посмотрела на него, проходя мимо, нахлынули с такой силой, что он невольно выругался вслух. Он был не очень хорошим физиономистом. Девушки редко выражали какие-то эмоции при взглядах в его сторону и пожалуй ему негде и некогда было научиться их толкованию. Но презрение в Ее взгляде трудно было истолковать иначе.
«А чего ты ждал?» — спросил он себя. — «Нежной и трогательной заботы? Того, что она тебе на шею бросится от радости, что ты такой из себя весь избитый и в синяках? Чистым платочком тебе лицо вытрет?»
Смешно. Он вдруг подумал о том, как эта ситуация должна была выглядеть со стороны. Он, выходящий из раздевалки в синяках и крови, в разодранной и пыльной форме, с трудом передвигающий ногами. Мальчик.
Которого «вызвали» или просто поймали в раздевалке и наставили синяков. Очкарик-отличник, который слишком много о себе возомнил и научился подтягиваться, но не научился общению с другими. Не научился защищать себя от чего-то посущественней, нежели тройка по физкультуре. А чего стоит тот, кто не может защитить даже себя? Да ничего он не стоит. Хотя бы потому, что он, если потребуется, не сможет защитить ни себя, ни того, кто вздумает положиться на него.
«Интересно, в каком там виде находился Олежек», — подумалось ему, но додумать эту мысль он не успел.
Уголком глаза он заметил движение и обернулся. Рядом с ним на корточках сидел мальчик. Он сразу его узнал, это был Артем, ее брат. Он выглядел не таким беззаботным и веселым как тогда, в тот день, когда они познакомились. А может быть, Артем выглядел непривычно из-за школьной формы, которая делала его серьезней и будто немножко старше.
— Привет, — сказал Артем нерешительно. — А что ты тут делаешь?
— Здравствуй, Артем. Ничего не делаю, просто отдыхаю после уроков. Погода хорошая, домой совсем не хочется, — ответил он и улыбнулся.
Удивительно, но почему-то ему было приятно и радостно увидеть Артема. Мальчик смотрел на него без улыбки, но в его глазах, настолько похожих на ее глаза, не было ни усмешки, ни презрения. Артем тоже был ему рад и это бросалось в глаза.
— А ты сам-то что тут делаешь, Артем? — спросил он. — Ты же первоклассник, у вас уроки должны были давно уже кончиться.
— Сестру жду, — ответил Артем. — Она не хочет, чтобы я один после уроков шел. Надо же две дороги переходить, а она считает, что я еще маленький. А встретить меня некому, все же на работе. Поэтому я ее и жду, — застенчиво объяснил Артем.
— Мы же с ней в одном классе, — ответил он. У нас уроки вроде как кончились, — сказал он неуверенно. Уверенности, что физкультура была последним уроком по расписанию, у него абсолютно не было.
Артем кинул на траву портфель и аккуратно уселся сверху, чтобы не испачкаться. Его форма была чистой, новой и отутюженной, стрелки на брюках были аккуратно заглажены. Артем положил подбородок на коленки и обнял их руками.
— У Тани сегодня комитет комсомола. Она же секретарем стала, — пояснил Артем. Если вы в одном классе, странно, что ты не знаешь.
Он улыбнулся. — Точно-точно. А я и забыл. Но это наверное недолго и она скоро придет. Если хочешь, помогу тебе с уроками? — предложил он.
— Спасибо, — серьезно пробормотал Артем. — С уроками не нужно помогать. Да и неудобно тут. Учебники-то в портфеле, а я на нем сижу.
— Как учеба? Первый класс, не шутка, — спросил он Артема с интересом. У него первый класс почти истерся из памяти, единственное, что он помнил, так это то, что в первом классе никто к нему не приставал. Все казались тогда милыми и добродушными, просьбы о том, чтобы дать списать воспринимались как-то иначе, никто ему не угрожал и за целый год он не мог вспомнить ни одного раза, чтобы его обидели или унизили.