Мысли об Олеге, давно усевшемся на скамейку, об Игоре, скалившемся в его сторону своими сколотыми треугольными зубами, настолько отвлекли его, что он вернулся в реальность только тогда, когда услышал свою фамилию.
Вновь раздались смех и улюлюканье и он в очередной раз удивился тому, какую радость он вызывает у окружающих.
Славик подтягивался незадолго до него. У Славика получилось подтянуться один раз, причем он перенес свой подбородок над перекладиной фактически с прыжка, когда запрыгивал на перекладину, после разгибания рук Славик повис и, несмотря на то, что извивался еще долго, напоминая червяка, насаживаемого на крючок, подтянуться второй раз Славику не удалось. Но это не вызвало особого ажиотажа на скамейке. Все были погружены в свои дела, шептались, переговаривались, вполголоса смеялись, но на Славика никто не обратил ни малейшего внимания.
Он встал и сделал шаг вперед. Искушение обвести глазами скамейку и все-таки увидеть Таню было столь велико, что он чуть было не повернул голову. Но в этот момент два плотно скрученных бумажных шарика ударились о его спину, сопровождаемые смехом, и он передумал. Турник был все ближе и ближе.
— Итак, повторяю, на тройку нужно подтянуться… — начал говорить физрук, но он остановил его.
— Я помню, спасибо. Три раза, пять и семь. — За спиной все замерло в предвкушении. Он знал, что сейчас все смотрят на него во все глаза. Тишина стала столь материальной, что ему показалось, что он слышит тихое жужжание мухи между оконными стеклами.
Раньше он всегда боялся, что не допрыгнет до турника и сорвется. Некоторые мальчики карабкались по вертикальной стойке турника до перекладины как по канату и он в том числе.
Он поднял голову и посмотрел вверх. Металлическая перекладина была как обычно высоко, но он твердо знал, что ползти наверх он не будет. Он был уверен, что допрыгнет. Как на перемене он потрогал шершавую поверхность ладони пальцем.
«По крайней мере провисеть на турнике с согнутыми руками я наверняка смог бы дольше всех», — подумал он, усмехнувшись про себя и без какого-либо перехода подумал, «А интересно, сколько раз подтянулся бы Кореец?»
Он подпрыгнул, сильно оттолкнувшись от матов. Поверхность была мягкой, поэтому он постарался подпрыгнуть как можно выше. Мысль о том, что он единственный, кто не допрыгнет и сорвется и потом под хохот и улюлюкание будет вынужден ползти вверх, создала перед его взором такую унизительную картину, что он знал, что допрыгнул, уже в момент начала прыжка. Его ладони ощутили прохладную и гладкую поверхность перекладины, и он удивился тому, что металлическая поверхность оказалась несравнимо удобней ребристой деревяшки. Он выпрыгнул сильно и сейчас его подбородок был почти на одном уровне с перекладиной. Ему оставалось только перенести подбородок чуть выше и плавно разогнуть руки.
Краем сознания он услышал, как физрук гнусаво произнес «один» и удивился тому, что ему засчитали это подтягивание. Фактически это не было подтягиванием в прямом значении этого слова. Подтягиваться требовалось «без рывков и маховых движений» из состояния полного виса, и почему-то тот факт, что подтягивание все же засчитали, обидел его.
За его спиной класс взорвался аплодисментами, и он почувствовал, как его щеки покраснели от стыда. И вдруг, неожиданного для себя самого, он подтянулся еще раз. Это движение ничем не отличалось от того, которому он учился все лето. Мускулы, которые яростно сопротивлялись разгибанию, сейчас как будто с радостью послушно сгибались и в это мгновение он с кристальной ясностью и восторгом вдруг понял, чему обучил его Кореец.
Не веря собственным ощущением, он подтянулся еще раз, чувствуя, как послушно и слаженно работают руки, подтягивая грудь к перекладине, будто радуясь тому, что им наконец-то не нужно долго и утомительно сопротивляться разгибанию из этого положения. Свист и хлопки за его спиной усилились, и он закусил губу.
«Вы этого хотели? Этого?» — говорил он сам себе, сгибая и разгибая руки. Он двигался плавно, без рывков, сосредоточившись на своих движениях, он полностью ушел в себя. «Этого вы хотели? Получите».
Внешние звуки куда-то ушли, превратившись в какой-то рокот, в котором он не мог выделить ни одного отдельного звука. Потом этот рокот стал менять тональность, а он все подтягивался и подтягивался, прислушиваясь к ощущениям в руках и ожидая наступления привычной боли, которая все не наступала и не наступала. Рокот в его ушах трансформировался в звон, он даже потряс немного головой и подтянулся еще раз. Ощутив, что ожидаемая боль все-таки пришла, он задумался на секунду, стоит ли продолжать? И от мысли о том, что он будет висеть и дергаться, как многие, кто извивался сегодня на этом же турнике, он отпустил руки. Кисти не сразу разжались, напоминая какие-то скрюченные клешни, и он потер их одна о другую, стараясь понять природу странного звона в ушах. И только в это мгновение он понял, что именно звенит.
Звенела тишина.
Тишина была настолько глубокой и полной, что на долю секунды ему показалось, что никого нет, все ушли, и все происходящее — это сон, и тот звон, который звучал в его ушах, это звон будильника, который звенел, чтобы разбудить его в школу.
Но это был не сон.
Он повернулся лицом к физруку, который смотрел на него, выпучив глаза. Его рот был приоткрыт и нижняя челюсть слегка отвисла, и весь вид в целом выражал крайнюю степень изумления.
— Ско, сколько раз? — спросил физрук с легким заиканием, но справившись с собой, просто удивленно повторил — сколько раз, ты считал?
Ему не хотелось отвечать. То, что произошло, было настолько важным для него, что ему хотелось уйти из спортзала и побыть одному. Нахлынувшие воспоминания были настолько яркими, что к его глазам подступили слезы, и что — то стало душить его изнутри. Улыбающееся лицо Корейца и слова «а подтягиваться и не придется» стояли перед его мысленным взором.
С трудом сглотнув он произнес — «Нет, я не считал».
В этот момент с безмолвной скамейки до него донесся радостный и гордый голос Славика, произнесший «семнадцать, он подтянулся семнадцать раз»!
Он не поверил своим ушам и перевел глаза на скамейку. Он не мог различить выражения глаз и не хотел всматриваться. Все смотрели на него и молчали, и он не знал, что означают эти взгляды.
— Разрешите выйти? — спросил он физрука.
— Урок уже скоро кончится, — начал тот в ответ, но не дослушав до конца, он развернулся и пошел к выходу. Ему было все равно, окликнут ли его или нет, но он знал, что просто не в состоянии больше тут оставаться.
Хлопнувшая за спиной дверь отрезала его от спортзала, и ему послышалось, что после его ухода зал вновь наполнился звуками, но это было неважно. Он зашел в раздевалку, не останавливаясь, прошел к окну и прикрыв глаза, прижался лбом к стеклу.