Павел Барчук, Павел Ларин
Майор Громов
8 декабря 1991 года. Беловежская пуща. Резиденция «Вискули»
8 декабря 1991 г, Беловежская пуща, правительственная резиденция «Вискули».
Топ-топ-топ — время шло. Настенные часы с осколком, вонзившимся посреди циферблата, отсчитывали секунды, и тики совпадали с ударами моего сердца. Осталось каких-то десять-пятнадцать минут, потом хватится охрана, которая осталась за пределами резиденции. Пропала связь, значит, что-то пошло не так. У них. У меня все нормально. Вот только время бежит слишком быстро. А еще нужно найти эту чертову вещь…
Кровь… Очень много. Такое чувство, будто у меня — особо извращенная фантазия, потому решил устроить здесь кровавый водопад. Или кровавое озеро. Или кровавые реки…
— Да плевать.
Говорил сам с собой, будто от этого события ускорятся. Звук собственного голоса меня успокаивает… Вот так можно было бы сказать. Но не скажу. Потому что я и без того совершенно спокоен. Единственное, что слегка напрягает — время. Надо спешить, надо торопиться. Вокруг, правда, очень много крови… Но это — неизбежный побочный эффект. Да и потом, очень скоро здесь все сгорит дотла. Так какая, к чертовой матери, разница…
Называть происходящее можно, как угодно. Массовый террор. Бессердечная расправа. Коллективное убийство первых лиц союзных республик. Это вообще не важно. Жонглировать словами и выражениями сейчас неуместно. Главное — я смог. Мы смогли.
— А сколько было пафоса и суеты… Как же… Правительственный санаторий. Охрана такая, что хрен подберёшься. Да и место тоже выбрали не случайно…
Я переступил одно из тел, лежащих на полу. Наклонился, за плечо развернул к себе лицом. Коротко стриженные седые волосы, квадратная челюсть, кустистые брови. Вот только на физиономии вместо привычного, самоуверенного выражения — удивление, шок, неверие.
— Ух, ты… Владимир Сергеевич собственной персоной… Смешно… Серьезный человек из Комитета Госбезопасности… Что Вы там говорили? Именно здесь есть дополнительные пути отступления?
Естественно, ответить на вопрос было некому. Ни Владимир Сергеевич, ни остальные участники этой встречи поспорить со мной не могли. Или не поспорить… Сложно высказывать точку зрения, когда ты окончательно и бесповоротно мертв.
Да, помню этот разговор… Владимир Сергеевич, активно размахивая руками, доказывал свою правоту остальным участникам совещания. Мол, Беловежская пуща весьма удобно поделена на две части. Сразу после Великой Отечественной Войны Сталин прямо на карте провел красным карандашом толстую линию. Ага… Слыхали, слыхали…Граница Польши очень близко… Особенно Владимира Сергеевича радовала эта близость границы.
— Ну и что? Помогло? — Спросил я старого комитетчика, а потом отпустил его плечо. — Да все понятно, ребятушки…
Я двинулся дальше, пытаясь среди беспорядочно лежащих по залу тел найти нужное мне. Черт… Нужное тело… Звучит, конечно, за гранью добра и зла. Хотя, учитывая, что на моей совести сейчас порядка полусотни жизней…
— Никто из вас, приехав на эту встречу, не был уверен в том, что подписание договоренности не превратится в массовый арест всех участников. И да, я в курсе, не так далеко в лесу сидят мои «коллеги». Ждут приказа. Вот только приказа не будет. Я это знаю точно.
Приблизившись к очередному телу, снова повторил ту же самую манипуляцию. Развернул его к себе лицом. Зачем они все так падали-то? Мордой вниз. Неудобно, честное слово. Приходится тратить время на лишние движения.
— Черт…Снова не то… Так вот… — Я выпрямился, провел рукой по лбу, потом в который раз посмотрел на часы. — Конечно, в случае чрезвычайной ситуации, отсюда можно уйти на польскую территорию, через лес, где очень тяжело разыскать и догнать группу беглецов. На то и был рассчет. Поэтому вы встретились именно здесь. Суки…Вопрос в том, что ни один из вас не допускал вариант событий, при котором бежать будет не́кому. Потому что ни один из вас понятия не имел, какая работа ведется за спиной руководства страны. Да вообще никто не имел понятия. Кроме нас, пятерых. И Юрия Алексеевича. Дай ему бог здоровья… Если бы не этот человек, хрен бы у Союза был шанс избежать предательства со стороны самых высших лиц… Говорю же, суки и есть. Ничего… Завтра страна узнает правду. Весь мир узнает правду. О том, какая гниль развелась в этих чертовых эшелонах власти. И о том, что правое дело, оно не умерло. Мы просто ждали того самого момента. Ждали и готовились к нему почти тридцать лет. Все наши разработки завтра станут достоянием народа. Союз сохранится. Все будет, как должно быть.
Я оттолкнул очередное тело. Опять не тот. Где же эта тварь, интересно?
Повернул голову и посмотрел на свое отражение. За окном, которое поднималось от пола до потолка, смеркалось. Поэтому я видел всю картину целиком.
Форменная одежда халдея немного подбешивала, честно говоря. Но иначе я не смог бы сюда попасть. Пришлось внедряться через обслуживающий персонал.
А еще раздражают перчатки. Дурацкое правило, кстати. Алексей Петрович говорит, нам надо прятать руки. Последние лет десять пришлось даже соответствовать придуманной легенде. Якобы во время очередной операции в Афгане сильно повредил кожу. Сжег ее к чертям собачьим.
Мол, надо держать себя под контролем. Вот что говорит Алексей Петрович. Чем дольше мы работаем с Материалом, тем сильнее он внедряется в нас самих. Опасно.
И что? Перчатки спрячут Материал от посторонних глаз, да. Избавят от лишних вопросов и ненужного внимания. Но по сути это ничего не изменит. Теперь, когда я хочу убивать — я буду убивать. Даже если мне вообще отрежут эти гребаные руки. Опасность вовсе не в них. Опасность в том, что делает меня особенным…Отличает от обычных комитетчиков. Спасибо тебе, товарищ Гагарин, что ты оказался таким честным и выложил все, как было… Спасибо, что прямой наводкой пошел в нужный кабинет, к нужному человеку. Без тебя бы нам всем сегодня пришёл конец. А вернее — начало конца.
Я наклонил голову к плечу, изучая не только свое отражение, но и то, что находилось за спиной.
Огромный зал, заставленный круглыми столами. Каждый рассчитан на две-три персоны. В этом месте бывают только избранные.
— Товарищи решили отметить подписание документа… Ну-ну… Только о том, что он был подписан, никто не узнает. Вот ведь незадача…
Я тихо хохотнул себе под нос, потом отвернулся от оконного стекла и снова двинулся по залу в поисках нужного мне человека.
Между столиками лежали тела. Это те, кто пытался убежать. Идиоты… Разве я мог позволить, чтоб из этого здания хоть кто-то вышел живым?
Некоторые даже не успели понять, что происходит. Так и сидели на своих местах, упав грудью на тарелки с буржуйской едой.
— Продались за жратву, вот и захлебнитесь теперь в ней. — Договорив эту фразу, я прислушался к растворяющимся в воздухе словам. Пафосно немного звучит. Зато верно.
Буквально в нескольких шагах от меня находилась самая большая куча из человеческих тел. Охрана, которая пыталась прикрыть собой первые лица республик. Люди, призванные на службу, чтоб отдать жизнь ради всякой падали. Собственного говоря, ребята вполне справились со своими служебными обязанностями. Жизнь отдали. А защитить… Не в этот раз. Падаль, кстати, под их телами даже не видно. И слава богу. Я эти сытые рожи на дух не выношу.
Неожиданно из мешанины рук и ног послышался тихий стон.
Я удивленно прислушался к звуку, которого быть не должно. Кто-то выжил? Да ладно! Невозможно!
Медленно подошел ближе, ногой спихнул сначала одного мужика, потом второго. Наконец, среди пропитанной кровью кучи тел увидел руку. Женскую. С тонким запястьем, с длинными пальцами, которые еле заметно подрагивали… Баба… Да ладно… Что-то не припомню женщин среди личной охраны руководителей республик…
Я наклонился и потянул за торчащую конечность интересующее меня тело. Честно говоря, было просто любопытно, кто это и как она ухитрилась уцелеть?
Впрочем, уцелеть — слишком громкое слово.
Девица, которую я оттащил в сторону от остальных, больше напоминала изрядно замусоленную отбивную. Ее словно пережевали, а потом выплюнули обратно. Особенно — лицо. Один глаз