Глава 24
Скорее всего, это был последний запоздалый летний день. Уже к вечеру небо затянулось тучами и даже мелкий дождик заморосил, оставляя тонкие росчерки полосок по оконному стеклу.
Дома он придирчиво изучил причиненный ему и одежде урон. Левый глаз немного заплыл и под ним набух кровоподтек, налившийся к этому моменту черновато-бурым цветом. Еще один кровоподтек обнаружился на скуле. Разбитая губа не бросалась в глаза, наибольшие повреждения были внутри, во рту, но если заставить себя не трогать губу постоянно языком, она практически не причиняла неудобств.
Левый бок ныл, покрытый ссадинами, и периодически при резких движениях что-то отзывалось внутри. Сочтя, что ребра все-таки должны быть целы, он изучил одежду. Все было совсем не так плохо, как могло показаться на первый взгляд. Он заштопал две дырки, причем получилось почти незаметно, и почистил одежду щеткой.
Подойдя к остатку подшивки, он приступил к занятиям. Сосредоточиться получалось плохо. Перед глазами калейдоскопически мелькали картинки. Презрительный взгляд Тани, слеза на щеке Артема, лучи солнца, бьющие в спортивный зал, отблески на холодном металле турника, злобный шепот в спину на контрольной, и, наконец, сиреневый свет, холодный и прекрасный, наполнивший все вокруг.
Он вбивал эмоции и впечатления сегодняшнего дня в газеты и не обращал внимания на то, как обрывки страниц взлетают вверх и бессильно падают на пол около его ног. Когда он остановился, он не мог сказать, сколько времени прошло. Взгляд по-прежнему был сфокусирован на прошлом, окружающее казалось чужеродным и плоским, каким-то невыразительным и неярким.
Сорвав страницу с подшивки и подобрав с пола обрывки, он вдруг подумал о том, что не знает, сколько страниц осталось. И о том, что он не знает, что делать потом, потом, когда подшивка закончится и последняя газета упадет как опавший лист с дерева под его окном. Ему неожиданно вспомнился рассказ О’Генри про больного, который не умирал только потому, что ждал, пока на дереве за окном упадет последний лист, и о талантливом художнике, нарисовавшем это окно-картину, на которой этот последний лист трепеща, пытался упасть, но не падал.
«В чем же надежда?» — подумал он. В том, чтобы нарисовать последний лист и тем самым не дать ему упасть никогда, когда все остальные листья бессильно упадут, не в силах сопротивляться неизбежному?
А мне? Мне нужно приклеить к обоям последний лист?
«Что за чушь лезет в голову», — сказал он сам себе. — «Дозанимался».
Подойдя к турнику, он поднял голову и с недоверием посмотрел на клюшку. Может быть, ему все это померещилось и показалось?
Нет, он провел языком по губе изнутри и ощутил мгновенно отозвавшуюся боль. Она была на месте, где и должна была быть, а значит и все остальное произошло, а не померещилось.
Легко подпрыгнув, он подтянулся. Один раз и еще. Без видимого напряжения в мыщцах он подтянулся пятнадцать раз и удовлетворенно улыбнулся. «Рекорды будем ставить в другой день», — сказал он сам себе и сел делать уроки.
В школу идти не хотелось. В какой-то момент возникло ощущение, что осталась в этом дне какая-то незавершенность, невыясненность. Что-то недосказанное и нерешенное. Нечто, что требовало окончательного разрешения прямо там, на выходе из раздевалки спортзала. Что-то, что он должен был все-таки сказать или сделать. То, что он молча, ни говоря ни слова, развернулся и вышел, стало казаться ему чуть ли не трусостью, уходом от какого-то важного ответа. Он не мог сформулировать это четко и ясно, но мысль об этом беспокоила его и, как следствие, предстоящий поход в школу становился мучительным.
В голове стали крутиться заманчивые идеи и том, что нужно сказаться больным и остаться дома, ведь родители не могли не заметить его синяков. К вечеру оба кровоподтека почернели и по опыту он знал, что исчезать они будут долго, не меньше недели. Ему хотелось остаться дома, в конце концов набить температуру на градуснике и просто побыть в одиночестве.
Утром он проснулся за пять минут до звонка будильника. Небо было хмурым и серым и это почему-то подбодрило его. Погода изменилась резко и тем самым воспоминания вчерашнего дня казались почти невероятными.
Если бы за окном солнце по-прежнему било бы в глаза, не исключено, что какие-то сомнения всколыхнулись бы в нем. Но этого не случилось.
«Не дождетесь», — подумал он безадресно, не обращаясь ни к кому конкретно, и оделся. Выстиранная форма успела за ночь высохнуть и сейчас выглядела вполне пристойно.
«Точно не дождетесь», — подумал он вторично и решительно захлопнул за собой дверь.
Ему, как и Артему, тоже нужно было пересечь две дороги. Он ходил в школу самостоятельно со второго класса, потому что возможности провожать и встречать его у родителей не было. «Если бы у меня была старшая сестра», — подумал он… Мысль закончилась странно — «я бы не стал ее ждать с заседания комитета комсомола».
Одноклассников по пути он не встретил. Вчерашний мелкий дождик еще не успел развести луж, почва была сухой, но противный ветерок уже носил опавшие листья, пронизывая холодом, и он подумал о том, что уже скоро надо будет носить пальто, которое стало ему безнадежно мало еще в прошлом году.
Он зашел в класс с внутренним напряжением. Ему представлялось, что когда он зайдет, перед ним в ряд выстроится весь класс и опять все начнут смеяться, показывать на него пальцем и бросать в спину смятой бумагой.
Он аккуратно притворил за собой дверь. До звонка на первый урок оставалось минут пять, и класс был наполнен обычным шумом вынимаемых тетрадей и учебников, шелестели страницы, падали ручки, обычная болтовня доносилась отовсюду.
Его приход лишь на долю секунды отвлек общее внимание. Никто не оторвался от своих занятий, не засмеялся. Никто даже не кинул в него бумажкой.
Место Олега было пустым, но к его удивлению, никто не связал отсутствие Олега с ним. Наверное, в противном случае ему бы не удалось так спокойно проследовать к своему месту, не вызвав волны перешептываний.
«Что же там произошло вчера после моего ухода», — подумал он. Скорее всего, Олежек успел очухаться и просто все не в курсе того, что случилось? Это было единственным разумным объяснением.
В класс вошла учительница и урок начался.
Глава 25
День сменялся днем.
Жизнь вошла в рутинную колею. Осень все сильней вступала в свои права, луж и грязи становилось все больше, и солнце все реже пробивалось сквозь тучи, становившиеся все плотней и свинцовей.
Пару дней он тревожно ожидал появления в классе Олега. Когда Олег вернулся, все стало по-прежнему. Нет, Олег больше не шипел сзади с требованиями дать списать, не стремился остаться с ним наедине. Но при любом удобном случае пихал и толкал его, когда учителя не видели этого, бросал в спину шарики жеваной бумаги и регулярно подкладывал кнопки на стул.