— А как насчет тебя? Я хочу, чтобы ты остался. Я хочу, чтобы ты вернулся. Я умоляю тебя, — как маленький ребёнок прошу о чем—то невозможном, но я все равно прошу.
— Я внутри тебя. Я не могу быть еще ближе.
— Черт побери, посмотри на меня!
— Ты его пугаешь, — говорит он спокойным голосом, а затем в последний раз убеждает: — Посмотри на него, Элизабет.
И когда я это делаю, одно прикосновение меняется на другое. Моя рука становится холоднее, моё лицо согревается под прикосновением Деклана, я резко переключаюсь и начинаю неудержимо рыдать.
― Мне очень жаль, ― рыдает она, не глядя на меня. ― Я хочу забрать все плохое, Пик, но я не могу! Я не знаю, как.
Она только что сказала Пик? Что, черт возьми, происходит?
― Дорогая, посмотри на меня. С кем ты разговариваешь? ― спрашиваю я, надавливая на голову Элизабет пропитанным кровью полотенцем, пытаясь остановить кровотечение. Но она как будто не слышит меня и продолжает говорить с кем—то.
― Скажи мне, как, Пик. Как мне вернуться и исправить всё это?
― Элизабет, посмотри на меня! Сосредоточься! ― Я кричу на нее, пытаясь вырвать ее из той галлюцинации, в которой она находится.
― Он меня не любит, ― продолжает она. ― Это причиняет мне боль, смотреть на него.
Бл*дь, что с ней происходит? Она пугает меня дерьмом своих загадочных глаз и этим таинственным разговором.
― Но как же ты? Я хочу, чтобы ты остался. Я хочу вернуть тебя.
― Черт побери, посмотри на меня! ― Я снова кричу, хватая ее за плечи и встряхивая.
Медленно, она, наконец, поворачивает голову и поднимает глаза. Мои руки теперь убаюкивают ее лицо, и после пары морганий она срывается и начинает реветь — полностью разбитая. Я держу ее так, что мое сердце бешено колотится, сбитое с толку этим дерьмом.
Количество адреналина в моей крови медленно снижается, когда я сажусь с ней на пол. Ее кровь повсюду, и я до сих пор не знаю, что, черт возьми, случилось в этой комнате, прежде чем я вышиб дверь ногой.
Её тело внезапно вздрагивает, руки прикрывают уши, а лицо сжимается, когда она издаёт жуткий крик. Ужас охватывает меня, и я хватаю ее за плечи, чтобы поднять.
Ее глаза закрыты, когда она кричит:
― Это так громко! Останови это!
― Что остановить? Расскажи мне, что происходит, ― прошу я.
Она протягивает руку за спину, и когда я пытаюсь заставить ее открыть глаза и успокоиться, я в ужасе замечаю, как она расцарапывает кожу на своей голове. Она извивается, шипя от боли. Я борюсь с ней, хватая ее за руки, чтобы удержать их за спиной. Она изо всех сил пытается освободиться, но я усиливаю свою хватку, когда вижу нелепые коросты, которые она сорвала ногтями.
Гребаный Христос, у этой девушки конкретное нервное расстройство.
― Прекрати бороться со мной, ― резко требую я.
Но она, не останавливаясь, кричит:
― Это так громко. Отпусти меня!
― Дыши. Перестань сражаться со мной и просто дыши.
Я отпускаю ее руки, но тут же быстро прижимаю их к ее бокам и крепко обхватываю ее руками за грудь, взяв над ней контроль. Ей тяжело бороться со мной и дергаться в этом положении, но она продолжает пытаться. Итак, я держу ее, пока она не начинает уставать. Делая все возможное, чтобы сохранить ровный тон, я продолжаю свои попытки успокоить ее, повторяя снова и снова:
—Все в порядке... Ты в безопасности... Дыши…
Когда ее тело ослабевает, теряя напряжение, и снова приникает ко мне, я ослабляю свою хватку. Она тихо и глубоко вздыхает. Я не знаю, что с ней происходит, но я знаю, что она теряет свое дерьмо. Тот факт, что она скрывается здесь и причиняет эти увечья своему телу, уже не тревожит. Но что, если она хочет покончить с собой. И тот факт, что я только что поймал ее, когда она беседовала с тем, кого больше не существует, это безумие.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я не знаю, что делать, но я знаю, что не могу оставить ее здесь одну. Бог знает, что она будет делать дальше. Итак, я встаю и собираю все бумаги, которые валяются на полу, а затем хватаю ее на руки. Ее кровь повсюду, и на мне, и на её лице. Ее тело свернулось в моих руках, и я забираю ее нахрен отсюда.
― Она в порядке? Куда вы ее везете? ― с заботой спрашивает Айла, когда я пробираюсь к входной двери.
― Она в порядке. Я забираю ее к себе.
Выйдя в резкий ночной холод, я посадил ее в свой внедорожник. Она молчит. Она совершенно отсутствует. Я пристегиваю её ремнем безопасности и еду к себе домой.
Пока я еду, я вытаскиваю свой телефон и звоню своему другу, у которого жена врач. Я подчеркиваю срочность данной ситуации и жду, когда он объяснит своей жене что происходит, затем она соглашается приехать ко мне домой.
Как только мы возвращаемся ко мне, я поднимаю ее на руки и несу наверх, чтобы отнести ее в душ и помыть. Она полностью в отключке, когда я начинаю снимать с неё одежду. Увидев ее раздетой, я был потрясен.
Она покрыта множеством синяков: синими, фиолетовыми, зелеными, желтыми, коричневыми. Они повсюду: на ее груди, животе и бедрах — пятна приглушенных оттенков.
― Ты сделала это с собой? ― спрашиваю я, но она не отвечает. Она опускает глаза и не произносит ни слова. ― Посмотри на меня.
Но она этого не делает.
Я наклоняю голову, чтобы попытаться поймать ее взгляд, но я не получаю ничего, кроме опустошения. Включив воду, я тоже снимаю одежду и помогаю ей в душе. Она стоит, не двигаясь, когда я умываю ее. Вода становится красной, пробегая по нашим телам и унося кровь в водосток.
Я продолжаю двигаться, чтобы отвлечь себя, но после того, как мы оба чисты, все замедляется. Стоя под горячей водой, я вижу девушку, которую никогда не видел. Она разорвана, потеряна и слаба. Она не похожа на ту женщину, с которой я познакомился в Чикаго — Нину. И я начинаю задумываться, насколько эти два человека на самом деле отличаются друг от друга.
Кто такая Элизабет? Она похожа на Нину? Сильная? Вспыльчивая? Веселая? Умная? Кто эта девушка, стоящая передо мной?
Я пробегаю ладонями по ее щекам и зажимаю подбородок, подталкивая ее голову ко мне. Ее взгляд переместился на меня, и когда я смотрю на нее, я бормочу:
—Кто ты, Элизабет?
Она моргает, без выражения на лице, и после некоторого времени она, наконец, отвечает холодными словами:
— Я никто.
С тем же безумием, насколько я её ненавижу, насколько хочу отметить ее падение, я желаю убедить ее, что она — кто—то. Я хочу напомнить ей все причины, по которым я её полюбил, но кто может знать, не были ли эти причины просто продуктом ее обмана. Мне нужна четкая ясность происходящего с ней, но я не знаю, случится ли это когда—нибудь.
И что бы я сделал, если бы получил ее?
Столько всего, что я хочу сказать, так много вопросов, но я знаю, что сейчас не время для этого. Отключив воду, я хватаю полотенца и завязываю одно вокруг талии, прежде чем заворачиваю ее.
Я подвожу ее к кровати и, усаживая, говорю:
― Оставайся здесь. Я скоро вернусь с одеждой.
Я мчусь в свою комнату, чтобы бросить штаны и футболку, прежде чем вернуться с парой моих боксеров и рубашкой для нее. Я одеваю ее и кладу на кровать. Она остается спокойной. Я даже не пытаюсь говорить, когда она скатывается на бок, отвернувшись от меня. Я знаю, что она должна быть физически и эмоционально истощена, и я хочу позволить ей отдохнуть, но я также боюсь оставить ее одну прямо сейчас.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Поэтому, пока я жду прибытия Кайлы, я беру конверт с бумагами, которые я взял из комнаты Элизабет, и сажусь у окна на один из стульев в углу комнаты. Я вытаскиваю пачку документов и начинаю сортировать их, чтобы привести в порядок, прежде чем начну читать.