— Скажи что—нибудь.
Я держу глаза опущенными, боюсь, если я посмотрю на него, я не смогу себя держать в руках так же хорошо, как сейчас.
— Она все еще там?
— Нет. Через двенадцать лет она была освобождена.
— Что? — выпалила я в недоумении, наконец, глядя на Деклана. — Но... Я была еще ребенком. Почему она не пришла за мной?
— Она отказалась от своих родительских прав.
Мысли начинают путаться в моей голове, и когда я отворачиваюсь от его лица, он ловит меня.
— Не делай этого. Не прячься.
— Почему я не достойна любви?
— Посмотри на меня, — требует он, и когда я это делаю, его лицо размывается сквозь мои не пролитые слезы.
— Твоя мама была больна. Она...
— Что, черт возьми, ты делаешь? — кричу я в недоумении. — Почему ты защищаешь ее?
— Я не защищаю, я веду себя разумно.
— Ты не можешь объяснить того, что она сделала, — бросаюсь я на него. — Она продала меня! Что, если бы полиция никогда не нашла меня? Но ей было все равно, что со мной случилось, пока она не получила то, что хотела.
— Ты не думаешь, что это имеет смысл? Чтобы найти какое—нибудь подобие понимания?
— Ты шутишь, что ли? Нет! То, что она сделала, было неправильным! Такие люди, как она, не заслуживают понимания!
— Ты имеешь в виду людей вроде тебя? — бросает он мне.
— Что?
— Разве то что она делала отличается от того, что делала ты?
Его предположение, что я такая же, как женщина, которая продала меня, выводит меня из себя, и я огрызаюсь:
— Что, черт возьми, это должно означать?
— Я говорю о тебе. Почему ты вышла замуж за Беннетта? Почему ты заставила меня влюбиться в тебя? Почему ты лгала?
— Это не одно и то же, — заявляю я, отказываясь верить, что я такой же мерзкой натуры, как и моя мать.
— Потому что ты хотела, чтобы что—то заставило тебя почувствовать себя лучше. Потому что ты думала только о себе, и тебе было все равно, что случилось с людьми, которые встретились на твоем пути или кого ты уничтожила, — отвечает он мне с нарастающей яростью.
Его слова заставляют меня замолчать. Я не хочу признавать параллели, но они есть, безошибочно. Он просто бросил их мне в лицо.
— Она лучше знала, — слабо утверждаю я.
— Как и ты, — утверждает он.
— Я не могу простить ее за то, что она сделала.
— Никто и не говорит, что ты должна. Я просто хочу, чтобы ты столкнулась с фактами и разобралась с этим. Мне плевать, как ты справляешься с этим, пока ты что—то делаешь с информацией, а не прячешься от нее, — говорит он. — И да, то, что она сделала, было ужасно, и это не имеет никакого смысла, однако и твои действия тоже.
— И твои поступки тоже, Деклан, — осуждаю я, и он точно знает, что мои слова подразумевают.
— Да, ты права. Я не могу понять, что я сделал с тобой. Но я знаю достаточно, чтобы признать, что с тех пор, как я лишил жизни человека, я остался тем же самым. Я ношу ужасающее количество неприязни внутри себя, и я не знаю, как справиться с этим.
— Значит, мы все испортили?
— В некоторой степени, да, — отвечает он. — Я не хочу преуменьшать того, что сделала твоя мать. Я просто хочу, чтобы ты столкнулась с фактами и что—то с этим сделала.
потому что мне не нужно даже задумываться, чтобы понять, что я не хочу ни в малейшей степени походить на эту женщину. Я не хочу, чтобы во мне больше жила и размножалась эта враждебность. Я хочу отпустить обиду. Я хочу отпустить вину. Я хочу избавиться от постоянной жажды расплаты. Но иногда мы не получаем того, чего хотим, и даже если я хочу остаться без него, часть меня, вероятно, всегда будет хотеть держаться за него.
Я наступаю на небольшой участок снега, чтобы услышать его хруст под моим резиновым сапогом. Звук приносит мне крошечный кусочек радости, когда я иду по земле. Снег начал таять вчера, когда солнце, наконец, выглянуло из—за тяжелого одеяла серых облаков. Но сегодня еще один промозглый день, холодный и сырой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Деклан все еще держит меня у себя в доме. Он отвез меня обратно в «Водяную Лилию», чтобы упаковать кое—что из моих вещей, но я все еще оплачиваю комнату, потому что он сказал мне, что наша договоренность временная, пока я не отдохну и не почувствую себя лучше.
Это мой второй день здесь, и я почти не вижу Деклана. Большую часть времени он проводит на третьем этаже, где находится его офис. Когда вчера вышло солнце, он предложил мне принять солнечную ванну, поэтому я решила насладиться уединением. Я провела несколько часов в клинкерном сооружении. Оно имеет небольшой круглый стол с двумя стульями в центре под стеклянным потолком. Даже несмотря на то, что температура была как в тридцатые годы, солнце нагрело комнату, где я сидела и мечтала, как маленькая девочка. Как будто этот грот был моим дворцом, и я, принцесса в плену, ожидала, что мой принц спасет меня.
И теперь, когда я гуляю по территории, переступая с одного снежного покрова на другой, я чувствую, что воображаю эту сказочную собственность своим волшебным лесом. Извилистые деревья, небольшие холмы, цветочные сады, которые появятся в ближайшие месяцы, а также скамейки и искусственные каменные и галечные ручьи. Я хочу, чтобы один из ручьев был мифической рекой забвения, из которой мы с Декланом могли пить, чтобы растворить прошлое в парах пустоты. Чтобы искоренить страдания наших душ.
Как будто это лес, в котором я провела детство. Раньше по ночам я сбегала из своих приемных семей в порыве страсти к путешествиям, надеясь найти место, о котором мне рассказывал отец. Сказки о королях и королевах, летающих конях и, конечно же, Карнеги — моего пожизненного гусеничного друга, который заполнял мои мечты. Он не появлялся с той ночи, когда я тоже превратилась в гусеницу. Его заменили разрушительные воспоминаниями моего прошлого, а когда мне повезет, то пустые ночи в пустом месте.
Я нахожу место на холме, чтобы присесть. Присев, я ощущаю, что мои брюки промокают от соприкосновения с тающим снегом, который впитывается в землю подо мной, но мне все равно, потому что я ощущаю гармонию. Я сгибаю ноги перед собой и смотрю вниз на дом, который в данный момент я представляю моим королевством. И когда я закрываю глаза и ложусь на сырую землю, я думаю, что человек, скрывающийся в своем кабинете на вершине замка, мой принц.
Я вдыхаю, погружаясь в невинную детскую мечту, и мне снова пять лет. Одетая в платье принцессы, я вижу, что мой отец держит букет розовых маргариток. Его лицо все еще представляло собой кристально ясный и совершенный образ в моей голове. Хотя прошло двадцать три года, я все еще маленькая девочка и он все еще мой красивый папа, который может что—то исправить своими объятиями и поцелуями.
― Ты такая красивая, ― его голосом шепчет ветер, и, открыв глаза, я сажусь.
Мое сердце трепещет от реальности его голоса, и я снова слышу его.
― Где ты была, дорогая?
― Папочка? ― мой голос звучит оптимистично сквозь ветер, дующий через деревья.
― Это я.
Оглядываясь вокруг, я никого не вижу. Я знаю, что это нереально, но мне все равно. Я позволяю всему тому, что отравляет мой мозг, поглощать меня, и я поддаюсь иллюзии.
― Я скучаю по тебе, ― говорю я ветру, который исполняет желания.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
― Я тоже по тебе скучаю. Больше, чем ты можешь себе представить, ― говорит он, и я улыбаюсь тому, как его голос согревает мою грудь.
― Что ты делаешь здесь на холоде?
― Убегаю.
― Убегаешь от чего?
― Всего, ― говорю я, ― Находясь здесь, я переношусь обратно в место счастья. Где не существует зла и не теряется невинность.
― А что там внизу? ― я смотрю вниз на дом, когда он продолжает: ― Почему ты не можешь найти это внутри этих стен?