всему миру. Сначала Иоанна отправила гонцов к Папе и венграм, уведомляя каждый двор об убийстве Андрея и выражая свое потрясение и ужас по поводу того, что произошло в Аверсе. Затем она сообщила эту новость другим государям и правительствам. Из множества депеш, которые она, должно быть, отправила в первые дни после убийства Андрей, сохранилось только одно письмо, позволяющее судить о ее душевном состоянии. Датированное 22 сентября, оно адресовано "дворянам, государственным деятелям и правящему совету Флорентийской республики",[128] ближайшему союзнику королевства:
Невыразимое преступление, чудовищное беззаконие, неописуемый грех, ненавистный Богу, совершенный с нечеловеческой жестокостью и пролитием невинной крови руками злоумышленников, был совершен над личностью нашего повелителя и мужа.
Восемнадцатого числа сего месяца государь наш и супруг, в поздний час отхода ко сну, спустился в некий сад, примыкающий к галерее нашего дворца в Аверсе, ничего не подозревающий, скорее по-мальчишески (как часто, и там, и в других местах, имел обыкновение делать), не слушая советов, просто следуя опрометчивому порыву юности, без сопровождения, но закрывая за собой дверь. Мы ждали его, и из-за слишком долгого ожидания, нас на некоторое время одолел сон. Его кормилица, добрая и уважаемая женщина, взяв фонарь, стала в тревоге его искать и в конце концов обнаружила его у стены упомянутого сада задушенным. Невозможно описать наше горе. И хотя от гнусного виновника этого неслыханного преступления суровое правосудие [уже] добилось всего, что можно было узнать или установить; тем не менее, учитывая жестокость его поступка, эту суровость следует считать мягкой… Он совершил свое немыслимое преступление с помощью сообщника, который еще не пойман. Мотивом своего ужасного поступка злодей назвал то, что он навлек на себя смертную казнь, замышляя зло против нашего бывшего господина и мужа… Итак, когда вследствие такого бедствия мы оказались в недоумении, то, полагаясь на Бога, Святую Церковь и наших верных подданных и союзников, мы надеемся только на Божественное милосердие.
Датировано в Аверсе, 22 сентября, за нашей тайной печатью.
Это был дипломатическое, а не личное послание, и его следует воспринимать именно так. Задача Иоанны заключалась в том, чтобы предотвратить панику и сообщить, что правительство полностью контролирует ситуацию. С момента убийства ее мужа прошло всего четыре дня, но она уже смогла заверить своего главного торгового партнера в том, что убийца Андрея пойман и предан смерти, но при этом уточнила, что его сообщника дознаватели все еще ищут. Возможно, что, будучи проинформированной Карлом д'Артуа, Иоанна верила — или, что более вероятно, хотела верить, — что все так и есть на самом деле, поскольку потребовалось специальное папское расследование, чтобы выяснить точный ход событий того вечера. Тем не менее, королева оставила лазейку — "мы оказались в недоумении" — на случай, если расследование приведет к новым обвинениям. Ключевым моментом в ее эмоциональной реакции, помимо отвращения к произошедшему, было явное разочарование тем, что Андрей и его венгерские охранники, приставленные к нему, которых неоднократно предупреждали о существовании заговор, не проявили большей бдительности. Доменико да Гравина, который в иных случаях выступал на стороне венгров против королевы, признает это, когда пишет: "Они [охранники Андрея] в это момент весело проводили время за ужином, что, и стало причиной глубокой скорби этого королевства"[129]. Короче говоря, безмятежно предавались пьянству.
Переписка Иоанны с родственниками мужа и папством не сохранилась, но ответ Климента, датированный 10 октября 1345 года, указывает на то, что письма королевы направленные ему имели примерно то же содержание, что и то, которое она отправила флорентийцам. "Мы получили письма Вашего Величества, содержащие выражение Вашей глубокой скорби по поводу этого ужасного события, несчастной смерти короля Андрея, вашего мужа, и в некоторой степени описывающие способ ее совершения, — писал Папа, — С горечью в сердце, соболезную Тебе, дражайшая дочь. Воистину, мы не удивляемся, что Ты оплакиваешь столь прискорбное событие, возмутительное для Бога и шокирующее весь мир"[130]. Несомненно, предвидя реакцию венгров на эти известия, Климент не преминул высказаться о том, каким выдающимся принцем был Андрей, "таким незлобивым, таким богоугодным и приятным для людей". Затем он возложил вину на неаполитанских придворных Андрея, возможно, имея в виду Томмазо, но более вероятно, что это было огульное обвинение, подкрепленное мнением кардинала Эмери о дворе Иоанны: "Разве известие о времени, месте и способе совершения этого ужасного преступления не вызывает изумления у слушателей, учитывая, что там, где можно было рассчитывать на безопасность, его ждала смертельная ловушка подготовленная кровожадными руками тех, кто как он надеялся должен был быть его защитником от козней других".
"Тем не менее, — продолжал Климент, — мы пишем об этом не для того, чтобы заново обрисовать ужасное происшествие и вновь вызвать в Вас страдания, которые нелегко Вам дались, и, как мы полагаем, до сих пор причиняют боль; скорее мы говорим об этих вещах из-за уважения, которое мы питаем к упомянутому принцу; чудовищность преступления, подлежащего искуплению, и страх перед беспорядками в Ваших владениях (которые очень нас волнуют) не позволяют нам сдерживать нашу скорбь. Далее мы советуем Вам принять надлежащие меры предосторожности в отношении себя и того, кто еще не родился (о котором вы упомянули и благодаря чему мы получили радость и утешение). Кроме того, будьте бдительны с теми, кому Вы доверяете и с теми кого Вам следует избегать", — предупредил Папа в заключение.
Последнее наставление показательно. Жестокость преступления в сочетании с понятным гневом влиятельных родственников жертвы требовали, чтобы справедливость восторжествовала, а виновные в убийстве были изобличены и наказаны по всей строгости закона. Антагонизм неаполитанцев к правлению Андрея, особенно среди аристократии, был слишком известен, чтобы можно было ограничиться казнью такого незначительного человека, как Томмазо. Папа с болью осознавал, что его собственное неоднозначное отношение к правлению Андрея может быть превратно истолковано родственниками покойного, и поспешил оправдаться. "Ваши посланники подтвердят, что мы отправили епископа Шартрского в Неаполитанское королевство, чтобы позаботиться о его [Андрея] коронации задолго до того, как до нас дошли нынешние печальные слухи о вашем брате"[131], — писал Климент королю Венгрии 9 октября, забыв упомянуть, что вместе с епископом Папа также отправил письма, ограничивающие роль Андрея в правительстве и запрещающие ему оспаривать правление Иоанны.
Тем не менее, Курия была полна решимости не допустить, чтобы гнев венгров перешел в плоскость территориальных претензий. В Европе и так шла затяжная война, а Эдуард III Английский опять собирал людей, оружие и союзников с очевидной целью вторжения во Францию — катаклизма, которого Климент отчаянно пытался избежать. Венгрия уже склонялась на сторону Англии в этом конфликте. Чтобы гарантировать вынесение беспристрастного решения и тем самым лишить короля Людовика и его мать повода для вооруженного вмешательства (а также сгладить любые существующие подозрения, что Церковь как-то небрежно отнеслась к коронации покойного и, следовательно, косвенно ответственна за его смерть), Климент объявил