Саша взялась обеими руками за его рукава, потому что он двинулся, может, не хотел ее слушать или не верил, но в глаза не смотрела, глядела на пуговицу на груди — черную, пластмассовую, с четырьмя дырочками.
— Маринка не умеет серьезно, — тихо продолжила она. — Никогда не умела. Она такая, какая есть… но я думала, что поменяется, когда она встретила вас, потому что…
— Почему? — так же негромко спросил он.
— Потому что вы очень хороший.
— В самом деле? — непонятным тоном уточнил Ярослав.
— В самом деле. И… вам с Мариной поговорить надо, чтобы она не думала, будто вам все равно. Она… немного иначе смотрит на мир, и спокойствие не по ней, она думает, что это равнодушие.
— А ты так не думаешь?
— Нет, — сказала Саша и подняла голову.
Ярослав сейчас был больше похож на себя обычного. Саша разжала пальцы, отпуская его. Он хотел было что-то сказать, но прикусил губу, кивнул ей и ушел.
Саша не спрашивала ничего у Маринки, не разговаривала больше с Ярославом, но, судя по всему, он последовал совету, и они разобрались с этим. Алек был позабыт.
Следующий день провели в уборке и загрузке машин, и к вечеру дача была закрыта, гости разъехались.
Падая на кровать в своей квартире, Саша не знала, чего в ней больше — радости от того, что все закончилось, или сожаления.
Наверно, больше всего было усталости.
***
Саша ничего не сказала про желание уволиться.
Ни в первый день, ни во второй. И через неделю тоже. Работы было много, шла еще одна запланированная волна изменений на корпоративных порталах, и Саша с коллегой Никитой, то изучали конкурентов, то ходили с крупных совещаний на короткие летучки.
Иногда Саша так уставала, что хотела плакать.
Она обещала себе: вот доделаю все, приеду домой и буду плакать. Даже представляла это с некоторым облегчением, успокаиваясь.
Но дома на это сил уже не было.
В пятницу она вошла в свою квартиру, темную и неуютную, пахнущую пылью, несвежей одеждой и магазинной едой.
Заперла дверь, скинула ботинки, включила везде свет. Легла прямо на пол в единственной комнате.
Пол был красивый, дорогущий, из мореного дуба. Остался от старых хозяев. Саша, увидев его, и решила остановиться именно на этой квартире.
Когда-то Саша гордилась, что у нее такая современная квартира-студия — большое пространство, без загородок… свобода и воздух. Направо — кухня в нише, посредине зона для отдыха, с диваном и столиком, налево — кровать на низких ножках. Когда гости, можно опустить полог, который сейчас был подвязан к стене. Саша откладывала деньги на мебель и все остальное, чтобы получилось стильно и уютно.
Интересно, в какой момент она перестала это делать?
Саша честно хотела поплакать, потому что думала, что станет легче. Но не получалось, внутри было пусто. «У меня не свобода, — сказала она себе, — а пустота». И даже это не помогло, хотя и стало чуточку грустно. Слез не было.
Она бездумно смотрела в потолок, на затейливую люстру. Матовые стеклянные листья давно уже не были белыми, посерев от толстого слоя пыли. Можно было повернуть голову и посмотреть на контуры рисунка на стене — того, который она так и не завершила. Вещи, разбросанные по полу. Пакеты с мусором, коробки от доставленной еды и надорванные упаковки на кухне.
Саша сама такая внутри — заваленная бесполезными бесконечными мыслями и памятью о несделанном.
Если бы сюда зашла Тайтелин, она бы подумала, что здесь жили подменыши. Только такие, которые под себя не гадят.
Саша огляделась еще раз и фыркнула, а потом захихикала, закрыв лицо руками.
Ей так и представилось, как Тайтелин, кривя губы, осматривается, прикидывая, что тут можно взять, и ее черные сапоги давят мусор.
На следующее утро приехала Маринка.
— Ты извини, я не позвонила, — деловито сказала она, чмокнув Сашу в щеку. — Я вообще… Так, это что тут такое?
Саша подпихнула покосившийся мешок и честно сказала:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Вот это мусор, а вон в тех одежда, и еще всякие поломанные штуки, которые я складывала раньше. Хочешь, кстати, посмотреть? Вдруг тебе что-то пригодится?
Посредине комнаты стояла стремянка, увешанная хлопьями пыли, на открытых окнах колыхались белые тонкие занавески. Полукругом выстроились синие мешки, набитые всякой всячиной.
Маринка прищурилась.
— Музыка играет, — сказала она, — и пахнет едой. Я вижу поверхность кухонного стола, первый раз за черт знает какое время, а это что, барная стойка? Точно, я и забыла, что у тебя она была, вечно чем-то завалено. Что случилось? Вот я прям чувствую, эта генеральная уборка не к гостям.
— Да я, понимаешь… — замялась было Саша, прикидывая, как объяснить не в меру проницательной сестре все то, что вчера надумала, и тут ее взгляд остановился на бумажных пакетах, которые Маринка держала в руках.
На них стоял логотип дорогого супермаркета, из одного высовывалось горлышко бутылки и пучок зелени.
— А у тебя явно не нарзан, а мартини, — отпарировала она. — И что еще? Ну-ка, давай сюда. Сыр, шоколад, фрукты… пирожные опять?.. И сок ты не купила. Это у тебя что-то случилось. Рассказывай…
И тут Маринка даже поникла немного и слабо улыбнулась, глядя в сторону.
— Хорошо, не рассказывай сейчас, — быстро произнесла Саша, отнесла пакеты на кухонный стол. — Давай переодевайся и поможешь с уборкой.
Если кому-то (тому, кто не занимается этим профессионально) кажется, что уборка — это только еженедельная повинность, необходимое мучение, то он или она просто давно не делали по-настоящему генеральную уборку, когда выкидывается все из шкафов, тайников, кладовок, выгребается из-под кроватей, сметается со столов. Когда оказывается, что число поверхностей, собирающих пыль, бесконечно, но если начать, к примеру, с правильной музыки и свежих штор на открытых окнах, то эта работа, кажется, начинает очищать изнутри.
Саше все казалось, что вместе с туго набитыми синими мешками она выносит из своей жизни накопившиеся мутные и тяжелые мысли. Она знала, что обманывается, но разрешила себе верить в это хотя бы сегодня.
Маринка, правда, распотрошила несколько мешков, нашла себе яркое платье, шарф, деревянные рамки, старое медное бра, и настояла на том, чтобы мешки с одеждой положили ей в машину.
— Я знаю, куда отвезти можно, чтобы она пригодилась, — объяснила Маринка.
Уже стемнело, когда они поужинали, открыли бутылку мартини, и Саша, вдруг вспомнив утренний забег в ближайший супермаркет за мешками, тряпками и всякой химией для уборки, засмеялась.
— Марин, иди сюда, — сказала она сестре, которая у плиты размышляла, взять добавку пасты с соусом или воздержаться. — Давай, давай. И ложись вот тут, на пол. Не бойся, не холодно.
— Сбрендила, что ли? — с интересом спросила Маринка, но на пол легла и послушно закрыла глаза, когда Саша сказала закрывать.
Сама Саша тоже легла, голова к голове, и поставила рядом маленький цилиндр китайского проектора. Внутри у него были белые светодиоды, а сверху и по бокам — черная пленка с прозрачными точками. Саша включила его и скомандовала Маринке:
— Открывай глаза.
— Ну?.. Ух ты…
Светодиоды мягко мерцали, и вокруг Саши и Марины, на потолке и стенах сиял узор из звезд, галактик и туманностей.
Саша протянула руку, чтобы поправить хлипкую конструкцию проектора, и иллюзия стала совсем полной, без посторонних кругов света.
— Он триста рублей стоил, — сказала Саша, — я его сегодня утром увидела и подумала, что забавно будет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Забавно, — согласилась Маринка.
Они полежали еще немного, разглядывая звезды, потом Саша сказала:
— Ну так… рассказывай, что случилось. Ты же не просто так приехала.
Маринка не сразу ответила. Она повозилась немного, потом вздохнула.
— Ты знаешь, — неуверенно произнесла она, — мне кажется, Ярик хочет со мной расстаться.